Книги
Глава 4
Кабинет встречает меня тишиной и щекочущей нос пылью. Ни Эльку, ни приходящую служанку я к документам не подпускаю, прибираюсь сама. Давненько я с пылью не воевала… Я зажигаю светильники, плотно задёргиваю толстую гардину — случайные зрители с улицы мне не нужны. И подхожу к двери, прислушиваюсь — Элька всё ещё возится внизу, чай быстро не принесёт, залезть в тайник не помешает.
Я прикрываю дверь, подхожу к натюрморту, с которого на меня скалится череп с кровавым маком в левой глазнице и карточным веером вместо воротника. У папы своеобразный вкус. Был… Сдвинув натюрморт, я нажимаю на левый верхний кирпич, и ниша беззвучно открывает свой зев. Внутри стоит деревянный ящик. Я его вынимаю, переставляю на стол, а нишу закрываю и завешиваю натюрмортом.
Руки слегка подрагивают, когда я открываю грубо сколоченную крышку. Сердце срывается в галоп. Я колеблюсь, детский страх напоминает о себе. Хватит! Я рывком вытаскиваю папки и со дна ящика достаю ту самую: тонкую, чёрную, без подписей.
Я возвращаю остальные папки в ящик, а ящик отставляю на тумбочку за столом, чтобы с прихода не бросался в глаза — незачем Эльке его видеть. На столе остаётся только траурная папка, и я медленно её открываю.
— Госпожа!
Дверь ударяется о стену, я вздрагиваю.
Элька!
— Простите, госпожа! — вины в голосе не слышится. Знает, что не накажу. Поначалу я пыталась воспитывать, но быстро поняла тщетность затеи. Эльку не переделать.
— Чай?
— С кексом, — гордо добавляет Элька.
— Спасибо.
Элька ставит передо мной поднос. Я дожидаюсь, когда она уйдёт и обхватываю ладонями горячий чайник — греюсь. Знаю, что неприлично, но ведь никто не увидит. Пальцы слегка покалывает, и я с удовольствием жмурюсь. Минутная отсрочка радует, но я себя пересиливаю, отпускаю чайник и раскрываю папку.
— Здравствуй, папа…
Ничего не происходит, никакие призраки меня не тревожат, документ спокойно лежит, как и положено неодушевлённой, нетронутой магией вещи.
Узнаю почерк отца — ровные, без наклона, округлые буквы. На шарики похожи. А строчки — на вытянутые в ряды бусы.
Взгляд цепляется за дату. Отец составил завещание через день после подписания моего брачного контракта и за три дня до своей гибели. А накануне проигрался в пух и прах. Настораживающие совпадения, но сейчас не до них.
Я поднимаю взгляд к началу документа. Итак, завещание.
Буквы складываются в слова, слова — в предложения. А перед мысленным взором мелькают воспоминания. Маленькая, я любила отца детской безусловной любовью и верила, что он точно также любит меня. Он играл со мной, потакал детским капризам, разрешал шалить и безобразничать. Даже когда я стала постарше, он весело подкидывал меня к самому потолку, даря чувство полёта. Тогда я не сомневалась, что это любовь. Сегодня мне кажется, что он от меня откупался. Много ли маленькой девочке надо? Ради меня, ради семьи отец не отказался от карт. Ладно, обойдёмся без грандиозных жертв. Но выдели конкретную сумму на своё развлечение и жёстко соблюдай финансовые рамки. Отец границ не признавал. Чаще ему везло, но бывало, что он проигрывался до нитки. Сиюминутный азарт ему был важнее благополучия жены и дочери. Любовь ли это?
Маму он точно не любил, не уважал. Договорной брак, основанный на голом расчёте. Не скажу, что он плохо относился к маме. В общении с ней он был мил, улыбчив, обходителен. Только вот за неизменной вежливостью скрывалось убийственное равнодушие.
Я делаю очередной глоток. Чай приятно согревает горло, я больше не дрожу.
Итак…
Унылое философское вступление о бренности бытия я просмотрела наискось. Я убеждена, что научить можно лишь тому, что умеешь делать сам. Логично же! Так почему каждый неудачник норовит дать жизненный совет? Папа закончил жизнь небогатым, несчастливым, молодым. На обочине. С коротким лезвием в боку под левым ребром. Прости, папа, обойдусь без твоих наставлений.
Из интересного… дом, в котором мы сейчас живём. Дом был подарен папе на свадьбу его родителями. Поскольку папа уже тогда проявлял пагубное пристрастие к картам, дед разумно выставил ряд жёстких ограничений: дом нельзя продать, нельзя заложить, нельзя подарить, передать во временное пользование тоже нельзя, дом не может стать ставкой в игре. Словом, запреты-запреты-запреты. Спасибо, дедушка, благодаря твоей заботе у нас осталась крыша над головой.
Дом может быть унаследован по прямой нисходящей линии, но запреты сохраняются. И только наследник наследника, то бишь мой ребёнок, будет избавлен от строгих рамок, но при условии, что в суде докажет отсутствие вредных пристрастий.
Деньги… Наследуются супругой. По факту мама отдала их мне. Правда, после того, как я пришла в ужас от её трат. Финансами дома я заведую с пятнадцати…
Брачный контракт.
— Оп-па…
Споткнувшись о новую строчку, я присвистнула самым неподобающим для леди образом.
Упомянуть брачный договор в завещании — к несчастью. Папу суеверия не смущали.
Вчитавшись, я выругалась.
— Папа, ты умом тронулся? — спросила я, обращаясь к потолку.
Если брачный договор не будет исполнен по моей вине или по вине мамы, то дом «возвращается» дарителю. Поскольку деда уже нет в живых, наш дом перейдёт папиному брату, моему дяде. Возможно, дядя поступит благородно, и позволит нам с мамой жить в доме дальше. Но будем честны. Скорее всего он просто продаст свалившуюся на него собственность.
Я ненадолго отвлекаюсь от завещания.
Я разочарована, но не больше.
Допустим, я откажусь выходить замуж за Геранда, и мы останемся без крыши над головой. И что? Арендовать флигель у какой-нибудь вдовы в Среднем городе мне денег хватит. Как по мне, приемлемая цена за избавление.
Допиваю чай, отставляю чашку. Позвать Эльку, чтобы принесла ещё? Нет, потом.
Я возвращаюсь к завещанию.
И зло отбрасываю документ на край стола.
Домом папа не ограничился. Ключ от банковской ячейки я получу только после свадьбы с Герандом. Нет свадьбы — нет ключа. Содержимое ячейки будет продано на аукционе через представителя банка, причём начальная цена заломлена такая, что я за десять лет нужную сумму не соберу, в то время как столичным богачам покупка будет по карману.
Отец, как ты мог со мной так поступить?!
В ячейке заперта святыня из разорённого эльвийского святилища. Отец выиграл её в покер у человека, который вряд ли понимал, обладателем чего является. Да и отец до конца не понял, какое сокровище заполучил. А я… Я не стала его просвещать и поклялась вернуть святыню в храм.
И теперь клятва связывает меня крепче цепей. Отказаться от свадьбы? Ха, но тогда банковский клерк совершенно законно выставит святыню на продажу, и я окажусь клятвопреступницей. Дело не только в клятве. Я всей душой верю, что святыня должна быть возвращена. Я хочу её вернуть.
— Прочитала?
Мама вошла без стука.
— Угу.
— Иветт, при всех… недостатках Гердана я действительно считаю, что войти в семью градоправителя было бы хорошо. Тебе не придётся ни о чём беспокоиться, и ради этого стоит потерпеть небольшое неудобство, связанное с не самой приятной личностью супруга.
— Ты уговариваешь, — дошло до меня.
— Иветт, а разве ты не изменила своё решение?
Я барабаню пальцами по столешнице.
Молчание затягивается, но мама меня не торопит, спокойно ждёт.
Наконец, я вздыхаю:
— Я повременю разрывать договор. Я сделаю копию завещания и посоветуюсь с юристом.
— Хорошо, Иветт. Посмотрим, что у тебя получится.
Звучит угрожающе. Наверное, потому что неприятности — создания стайные, и я интуитивно чувствую, что завтрашний день принесёт мне сюрприз.
