Книги
Когда рождается талах-ар, предназначенный для Короны Севера, талах-ан, который принимает его на руки, посылает гонца в храм талах-ир. Один из пятнадцати, рождённых в ту же луну, будет посвящён солнцу и станет аран-тал. Аран-тал — правая рука намэ, его меч и его щит. Но талах-ир не могут сказать, кто из юношей больше подходит на роль аран-тал, а кто останется в касте. Обычно их растят вместе со всеми первые шесть лет. Потом талах-ир принимают решение.
Когда мне было шесть, я мечтал сыграть мелодию, которую услышат даже мертвые.
За пять недель до начала войны Вечного Рима с Короной Севера
Талах-ар-намэ Лира Савен, пятнадцатая по рождению в своём храме и первая в Короне Севера, стояла на балконе и глядела на море, бьющее о фундамент зиккурата. Золотые волосы хлестали Лиру по плечам, развевались на ветру полы белоснежной мантии с голубой окантовкой. Несомые лёгкими порывами трепетали маленькие пёрышки на изгибах серых, как грозовое небо, крыльев. Я не видел её лица, но она заранее вызывала у меня неприязнь. Наверное, я был единственным Крылатым в семи сторонах, у кого Лира Савен вызывала такие эмоции, и наверняка она удивилась бы, узнав об этом.
Намэ повернулась, и я упал на одно колено, приложив руку к груди. Взгляд мой был опущен, как предписывал этикет.
— Дайнэ Инаро? — голос её оказался необычайно мелодичным, будто хрустальная трель арфы.
— Да, намэ.
Белоснежная рука коснулась моего лба. Затылок пронзили иглы боли.
— Встань, аран-тал, и взгляни мне в глаза.
Я не хотел видеть это лицо, но мог только подчиниться. Когда наши взгляды с намэ встретились, я замер. Перестал чувствовать бег времени, тепло солнца, согревающего мои плечи, прохладу ветра, шелестевшего в складках одежд. Лица всех Крылатых совершенны или близки к совершенству. Разница лишь в деталях вкуса создателей. И всё же у каждого Крылатого своё лицо. У каждого свой взгляд и изгиб губ. Меня, родившегося при храме талах-ир, трудно поразить красотой, но свет, изливавшийся из этих глаз цвета осеннего моря, завораживал. Лишал воли.
Ей не нужен таар*, чтобы вызывать любовь. Ей не нужно принуждать к подчинению.
— Это новое оружие талах-ар? — выдохнул я, продолжая смотреть на неё и не двигаясь.
Она подняла брови.
— Ваши глаза.
Она рассмеялась.
— Спасибо. Это был… необычный комплимент. Идёмте.
Я последовал за ней через мраморную колоннаду на полшага позади, как требовал того этикет. Мы вышли на лестницу и спустились на нижнюю террасу, которая оказалась совсем небольшой. Здесь не было парапета, зато по полу рассыпались подушки в шёлковых наволочках. Между ними стоял поднос с фруктами и вином.
Намэ опустилась на одну из подушек и, откинувшись к стене, прищурилась, глядя на солнце. Лицо её стало совсем детским. Она сидела так несколько секунд, потом, будто вспомнив обо мне, подняла удивлённый взгляд. Тонкая рука взлетела в воздух, как крыло чайки. Я увидел два серебряных кольца — на большом пальце и на безымянном.
— Присаживайтесь, — она указала на подушки напротив.
— Благодарю, — я коротко кивнул и сел.
— Вы попрощались с друзьями? — спросила она.
Я опустил голову в знак подтверждения.
— Хорошо… — сказала она медленно, хотя радости в её голосе не было. — Тогда мы можем отправляться сегодня же.
— Простите, намэ… могу я спросить?
— Вы можете называть меня Лира. Спрашивайте.
— Благодарю, намэ. Куда мы отправляемся?
— Мы отправляемся в Помпеи. Мы будем говорить там с патрициями энтари.
Я промолчал.
Странно, я ничего не чувствовал. Я никогда не мечтал странствовать, никогда не хотел увидеть южные города и тем более не желал ничего знать о энтари. Цепь предназначения связала меня с именем Лиры Савен.
Когда мне было шесть, и у меня отбирали флейту, я плакал.
Когда мне было десять, я тайно мечтал о том, что, научившись драться, сбегу и снова займусь любимым делом.
В четырнадцать я кричал, хулиганил и вопрошал у старого седого аран-тал Вермина: почему я? Кто так решил? И почему я, дитя свободного народа Крылатых, один из шести тысяч, должен стать рабом колдовского обруча — и незнакомой мне Лиры Савен?
Что ж, теперь мне было девятнадцать, и я стал гораздо сдержаннее многих сверстников. Свыкся с мыслью о том, что жизнь моя мне не принадлежит, что я могу забыть о собственной воле и не тратить силы на надежду. Перестал привязываться к людям, всё сильнее чувствуя приближение рока, и оказался прав. В конце крылатого мая, на два года раньше церемонии посвящения, талах-ар намэ призвала меня к себе. Я не спрашивал причин. В те дни всё было мне ещё более безразлично, чем в предыдущие годы.
— Я думаю, ваши покои будут справа.
Когда мы миновали порог небольшого летучего замка, намэ развернулась ко мне и легко улыбнулась. Я пожал плечами.
— Посмотрите, нужно ли вам что-то, кроме обычной обстановки.
Как и было приказано, я открыл правую дверь и оглядел просторную комнату. Здесь обнаружил широкую кровать с балдахином, комод, письменный стол. Замер на секунду. На столе лежала флейта. Сжал зубы.
— Благодарю. Мне ничего не нужно. Я должен осмотреть и ваши покои.
Лира кивнула и отошла, пропуская меня вперёд. Это не было простым любопытством. Я ещё плохо знал, что значит быть аран-тал, и потому хотел сделать всё так, как меня учили.
Вторая спальня казалась отражением первой. Такие же обои из голубого шёлка. Просторная кровать, стол и шкаф. Я открыл его, осмотрел полки. Ощупал матрас.
— Мы будем в пути три дня. Вообще-то можно меньше, но талах** Райне просил меня собрать кое-какие материалы по дороге. Надеюсь, у вас нет воздушной болезни? — обернувшись, я заметил тень беспокойства на красивом лице.
Намэ надо мной смеялась.
— Не знаю. У нас есть три дня, чтобы прояснить этот вопрос.
Намэ постояла некоторое время молча, будто что-то выискивая в моём лице, потом направилась в комнату, чтобы положить на кровать кейс с личными вещами, и снова выйти.
— У вас вещей нет? — спросила она.
— Нет.
Намэ закусила губу и пошла в рубку. Я последовал за ней.
— Умеете управлять крепостью? — спросила она, опускаясь в кресло перед пультом.
Я кивнул.
— На такой скорости постоянно контролировать полёт не понадобится, но если произойдёт что-то чрезвычайное, возможно, вам придётся взять на себя управление.
— Я читал инструкцию.
На секунду её тонкие брови сползлись к переносице, но лицо тут же разгладилось.
— Попробуйте, — намэ встала и уступила мне место.
Я устроился в кресле – гораздо удобнее того, что стояло в учебной рубке при зиккурате. Всё здесь казалось новее и как-то… изящнее?
Опустил руку на гладкую поверхность пульта и легко провёл по нему пальцами. Замигали разноцветные индикаторы. Прикрыл глаза, вслушиваясь в атмосферу вокруг корабля. Свистнул у самого уха ветер — будто сам я стал крепостью.
А затем я увидел, как мы медленно поднимаемся вверх. Ещё несколько минут – и по сторонам поплыли белёсые клочья облаков.
Я повернул ладонь, открыл глаза и встал.
Ничего особенного я не сделал. На занятиях нас учили выполнять развороты под сто восемьдесят и пике почти до земли, но я не видел смысла устраивать представление.
Намэ кивнула и снова села. Она быстро набрала что-то на панели — со стороны уследить было трудно.
— Я побуду здесь недолго, — сказала она. — Вы свободны.
— Хорошо. Во сколько подать ужин?
— Я… — Намэ замешкалась. — Я выйду к половине седьмого.
Я поклонился и пошёл прочь.
Специально не взял с собой ничего. Ничего и не было нужно — ведь прошлая жизнь оставалась позади. Но когда я улетал налегке, как-то не подумал о том, что время, которое нечем занять, тянется в три раза дольше.
