Книги
Глава 16
Телефон. Бар. Олька. Музыка. Клуб. Какие-то парни. Горячие коктейли. Влад. Сцена. Микрофон. Сосед. Такси.
Чёрт… Как же раскалывается голова.
По ощущениям во рту кирпич. Пытаюсь его проглотить, с трудом разделяя веки. В глазах будто пригоршню песка бросили — печёт и режет до одури. Слёзы тут же выступают.
— Папенька родненький… — хриплю голосом заядлого курильщика, пытаясь встать.
А встать-то не получается!
Виски невероятно давит. Затылок отзывается тупой болью, пульсирующей где-то в подкорке. Рука шевелится только левая.
В районе солнечного сплетения будто огненный, пульсирующий кокон образовался. Волна от него поднимается вверх по пищеводу и толкает вставший в горле… кирпич.
Какой ужас.
Зрение понемногу приходит в норму. Тишина разбавляется странным шкрябающим звуком.
Это не моя квартира! Это не моя волосатая рука вжимает меня в матрас!
Где я?
Господи, только не это.
Откуда здесь хаски?
Какова вероятность, что я нашла в клубе ещё одного хозяина собаки этой породы?
Да нет же! Нет!
Медленно-медленно поворачиваю голову вбок и накрываю свободной рукой открывшийся в беззвучном крике рот. Молотов! В моей… в своей постели. Голый! А я… И я!!!
Перестаю мысленно кричать и ползу в сторону. Гипнотизирую расслабленное лицо соседа, будто это может как-то минимизировать шум от моего побега. Рука скользит по моей талии, пока я подбираюсь к заветному краю. Бережно, почти нежно придерживаю мужскую кисть и скатываюсь с…
Папенька родненький, это же даже не постель. Матрас. Хрень какая-то надувная…
Господи, за что мне такой позор?! В жизни больше капли в рот спиртного не возьму. Дай только, боже, незаметно отсюда выбраться и забыть всё, как страшный сон! Пожалуйста! Пожалуйста!!!
Не реветь. Только не реветь, Евтюхова! По графику истерика после побега.
Позорище…
Встаю на четвереньки и ползу к алеющему клочку ткани. Платье найдено. Бюстгальтер тоже… Туфля…
Где вторая? Где вторая туфля?!
Стоять! А труселя? Труселя-то мои где?
Стыдобища…
Всё, официально — это худший день в моей жизни. Если я переживу его, значит, я всё сумею, всё смогу и больше никакие проблемы мне нипочём.
…выбраться бы ещё.
Осторожно, превозмогая головную боль и тошноту, я тихонечко одеваюсь и встаю на ноги, бегло осматривая огромную и пустую комнату.
Лучше бы не смотрела.
Шкаф. Плазма. Тумбочка. Собачья лежанка. Молотов…
Затошнило ещё сильнее.
Стою я, распрекрасная, с одной туфлёй в руке, в платье, без труселей, и готова разреветься от бессилия и собственной тупости. Мухтар, зараза, цокает своими когтями так громко, что охота зажать уши руками.
— Тихо. — шиплю на пса, понемногу беря себя в руки.
Не раскисать. Не раскисать!
Пробираюсь на цыпочках в коридор и нахожу ещё одну туфлю. Подхватываю и её, выглядывая из коридора в комнату, откуда только что сбежала.
Спит, гад такой! Козёл! Воспользовался пьяной… мной!
Чувствую, как что-то мокрое касается моего колена, и чудом сдерживаю возглас ужаса. Пёс, такой же как и его хозяин, наглая рожа что-то нехорошее задумал. По морде, собачьей, вижу, собирается, зараза, гавкать.
— Тшшш… — треплю собаку по холке и пытаюсь договориться со свидетелем моего позора. Вроде бы у меня получается. — Ты же хороший? — шепчу одними губами. — Пожалуйста, не лай…
Компромисс, казалось бы, найден, только вот он меня не спасает.
Мухтар спокойно садится на свою пушистую задницу, наблюдая за моими осторожными движениями с тенью любопытства на бело-серой мордахе, а дверь-то закрыта!
Никогда! Никогда я не буду больше пить!
О! Моя сумка!
На ящике с обувью нахожу свою сумочку и, сочтя это хорошим знаком, берусь за дверную ручку.
Кому бы помолиться, чтоб дверь оказалась не заперта на ключ?
Щелчок разносится эхом в воспалённом сознании. Я бросаюсь в подъезд, спешно впрыгивая в туфли, и буквально падаю на свою дверь.
Сумочка. Ключи.
Дрожащими руками я тяну бегунок на молнии и зарываюсь в содержимое сумки. То ли меня ведёт в сторону, то ли у Молотова такая дурацкая дверь, но грохот сбоку заставляет меня замереть и покрыться ледяным потом. Дверь захлопнулась так оглушительно, что у меня сердце биться начало спустя долгие минуты ступора.
— Пф… — короткий выдох.
Нахожу ключи и победно сжимаю их в руке, нацеливаясь на замочную скважину. Мозг почему-то игнорирует тот факт, что я могу просто позвонить в звонок и папа мне откроет.
Щелчок сбоку. Заспанный Молотов и мой припадочный вскрик.
— Соседка? — покрасневшие зелёные глаза сонно щурятся. Он выглядывает за дверь своей квартиры, придерживая на бёдрах простынь, и недовольно морщится. — Девушку здесь не видела?
С шумом сглатываю треклятый кирпич в горле и выдаю:
— Нет.
— Спёрла, что ли, что-то… — ворчливо бубнит Молотов, закрывая за собой дверь.
Полный… персик.
Что это вообще было?
Папенька родненький, так он… не помнит ничего?
Кстати, о папеньке.
Слышу за дверью шаркающие шаги и инстинктивно вздрагиваю. Приглаживаю рукой волосы, не представляя, в каком виде сейчас предстану перед отцом, и вытягиваюсь по струнке смирно.
— Янись? А ты чего не заходишь? — папа кажется удивлённым и сбитым с толку. — Так хорошо погуляла?
Молчу, упрямо поджав губы.
Стыдно. Просто ужасно стыдно. Я подобного себе не позволяла в юности, а тут в тридцать лет домой утром припёрлась. Кажется, ещё даже немного пьяненькая.
— Понял. Молчу. — усмехается отец, поправляя свои очки для чтения. — Швартуйся.
Стараюсь лишний раз не дышать, представляя, какое от меня амбре, и просачиваюсь в собственную квартиру. Прячусь в ванной комнате, будто это какой-то бункер, который спасёт меня от всего на свете. И от ядерной войны, и от позора прошлой ночи.
Включаю воду и высыпаю на пол содержимое сумочки. Ключи, телефон, документы — всё важное на месте. В онлайн-банк боюсь заходить, потому что остатками ума понимаю, что до таких провалов в памяти и ночи с соседом я могла только допиться очень внушительными вложениями в своё не менее внушительное опьянение. А вот журнал звонков…
Олька! Оленька моя. Олечка…
Трясущимися руками набираю номер подруги и прижимаю телефон к уху. Хочется заорать в голос. Хочется сунуть голову под ледяную воду… Да нет, зачем? Это разве поможет? Волшебную палочку бы или машину времени, чтоб вернуть вчерашний вечер и сидеть сиднем дома!
— Алло… — я будто слышу голос с того света — слабый и хриплый.
— Олечка моя... — шепчу я, прикрывая рот ладошкой. — Мы же помирились вчера, да?
— Ещё как. — стонет Король. — Пацанов вообще уволили. Ты орала, что их к себе на работу возьмёшь…
— К-каких пацанов?
— Да барменов же. Ты же вчера такие монологи там читала, что пришлось их бар… утилизировать.
— Оль, ты шутишь? Ты же шутишь? — слёзы собираются в уголках глаз. — Шутишь же?
— Ты чего, Ян? — в трубке слышится шорох. — Не помнишь, что ли, как вчера в мордобой полезла? Ой…
— Что? Что, Оль? Что за «ой»?
— Капец, а я не дома… А как так-то?
— Оля! Оля! Я тоже, тоже не дома проснулась! Ты где?
— Всё, давай, надо делать ноги. — слышу рваный выдох, после которого звонок прерывается.
Да что вообще происходит? С ума, говорят, поодиночке сходят, а не одновременно. Нас уже трое таких. С амнезией. Чего меня вообще в тот же клуб понесло вчера?
Папенька родненький, пусть это всё уже закончится, и моя скучная жизнь вернётся.
