Книги
…Медленно выпрямляюсь, смотрю в зеркало – и стекло послушно отражает чужое бледное лицо, обрамлённое распущенными светло-русыми волосами.
Карие глаза – просто светлые карие, без зелёных вкраплений, какие были у отца и Елены.
Тонкие губы с маленькой, едва заметной родинкой над левым их уголком.
И нос, который мне не нравится. Впрочем, когда-то и форма собственного была мне не по душе – я всегда охотно, без всякой зависти признавала, что уступаю красотой и Елене, и Аннабель, чья юная прелесть не успела расцвести, раскрыться в полной мере.
А теперь я осталась одна и не имеет никакого значения, кто из нас был красивее. Всё равно я единственный источник памяти о моих сестрах, больше никто их не знает и не помнит, словно их никогда не существовало.
Осторожными движениями подкрашиваю губы, пытаясь хотя бы визуально придать им тот объём, к которому привыкла при жизни. Поправляю шёлковые цветы, приколотые к волосам, отступаю от высокого, почти во всю стену зеркала, чтобы лучше разглядеть себя.
– Ты уверена?
Я вижу Ларио в зеркале, вижу, как он пристально изучает моё отражение, и не могу понять по задумчивому выражению лица, нравлюсь ли я ему такой? Или он предпочёл бы моё настоящее тело? Или горгулу и вовсе без разницы, которую леди Ридальскую вносить в свой, без сомнений, длинный список побед – давно умершую или ныне здравствующую?
– Отчего нет?
– Кто-то тебя да заметит в любом случае.
– Я буду осторожна. Да и кому какое дело? Трей никогда бы не простил мне, если бы я попыталась занять тело Лин, что, сколь подозреваю, невозможно технически, но тело Виолетты… и я же не собираюсь оставаться в нём до конца отпущенного ей срока. Иди, я скоро буду.
– Как скажешь, – Ларио разворачивается и исчезает.
Мне не нравится это тело – подобно моему, оно не отличается пышными формами и чересчур худощаво, – не нравится лицо, отражающееся в зеркале, не нравится она сама, леди Виолетта Ридальская, потомок того, кто захватил и титул, и дом, столь удачно освободившиеся от прежних владельцев, девушка, вцепившаяся, будто одержимая, в жалкое, бессмысленное своё существование. Годами я наблюдаю за ней и искренне не понимаю, почему она ничего не хочет, ни к чему не стремится и никуда не ходит, словно ей ничего не надо, и она готова тихо, бесславно сгнить вместе с нашим домом, превратиться в призрака ещё при жизни. Я не могу не думать, что несколько лет назад её ныне покойный отец отправил дочь в пансион в Вальсию – считай, на другой конец континента, в большую, удивительную страну, – и по окончанию учёбы Виолетта привезла лишь кучку бесполезных знаний да диплом, не производящий никакого впечатления на потенциальных женихов. Даже в моё время невест не брали нагими, точно в день их рождения, и с пустыми руками, а сейчас не возьмут и подавно, так неужели Виолетта не понимала, что должна воспользоваться шансом и начать устраивать жизнь самостоятельно? Если не добиться независимости от скудеющих остатков семейного состояния, то хотя бы мужа подцепить, пусть и не титулованного?
Качаю головой в ответ на собственные мысли, поправляю одежду – пришлось потратить немного времени, чтобы разыскать в гардеробе Виолетты подходящую нижнюю юбку и ночную сорочку и отрезать всё лишнее, превратив их в эксцентричный наряд для клуба, – и начинаю убирать в сумку косметику и верхнее платье. Рисковать, привлекая внимание Густава, я не стала и потому получившийся костюм взяла с собой в клуб, дабы переодеться на месте, заодно и попытаться добавить красок невыразительным чертам этого лица. Тётушка Берта и госпожа Марана наверняка уже мирно спят в своих постелях, они обе давно потеряли всякий интерес к празднованию рождения нового года и Виолетта упрямо следует за ними, хотя могла бы поехать с друзьями Лин и всю ночь напролёт веселиться в клубе. Но я – не она, не желаю я упускать этот шанс, вероятно, один-единственный за всё моё существование. В конце концов, едва ли мне представится другая возможность покинуть дом.
Поэтому, едва Виолетта уснула, я заняла её тело.
Поэтому заранее сообщила Ларио, в каком часу за мной можно зайти.
Поэтому я здесь, в небольшой комнате для переодевания при клубе.
Касаюсь собственной руки, не понимая, что холоднее – подушечки пальцев или кожа выше запястья. Призрак словно вымораживает чужое тело изнутри, превращает его в живую ледышку, и я чувствую, как в глубине ворочается беспокойно дух истинной хозяйки, недовольный нежданным пленом.
Ничего, это только до рассвета, а потом всё вернётся на круги своя.
Застёгиваю сумку, выхожу из комнаты и сдаю вещи в гардероб. Поворачиваюсь и иду к центральному входу в зал, навстречу громкой музыке, яркому свету и кусочку заёмной жизни…
Просыпаюсь как обычно, будто от невидимого толчка, и немало удивлённой.
Впервые за долгое время мой сон-воспоминание не связан с домом. Да что там, он и с жизнью моей не связан, ибо не считала я посмертное своё существование жизнью.
Кажется, словно в комнате ещё витает лёгкий флёр духов Морган, хотя, знаю, это лишь иллюзия, моё порой чересчур бурное воображение. Призрак не в состоянии чуять каких бы то ни было запахов и спустя полгода в этой спальне может пахнуть пылью, и только. За окном уже светит солнце и так непривычно тихо, что поначалу я теряюсь. Распахиваю створки шире, глубоко вдыхаю свежий – действительно свежий, незагазованный сверх меры – воздух, радуюсь наступившему новому дню и миру вокруг. Всё же, что бы ни говорил Ларио, родной дом ничто не заменит и не всегда дом – это стены и крыша.
Это место, с которым связано множество воспоминаний, добрых, радостных и светлых.
Это страна, которую год за годом называешь своим домом.
Это мир, где рождаешься, живёшь и умираешь, мир, в котором твои корни, и, где бы ты ни была, куда бы ни занесла тебя судьба, ты будешь помнить о нём, в твоём сердце навсегда останется уголок для дома.
Накануне вечером неизвестный агент Департамента так и не объявляется, впрочем, Виолетта и не ждёт его, явно уже привыкнув к графику смен. Мне даже удаётся увидеть место образования источника, правда, издалека, от ограды особняка, – раскинувшиеся посреди пустыря три болотно-зелёные палатки и искрящийся в лучах заходящего солнца полупрозрачный купол, защищающий как от проникновения на территорию посторонних, так и окружающий мир от возможного всплеска энергии. Поднеся ладонь козырьком к глазам, я без всякой задней мысли спрашиваю стоящего рядом Ларио о куполе – надёжен ли он, кажущийся со стороны хрустальной каплей дождя на кончике зелёного листа, тронешь чуть, и она сорвётся, разобьётся без следа, – и горгул хмурится вдруг. Смотрит на меня озабоченно и уточняет внезапно, действительно ли я вижу купол? Я киваю, и Ларио поясняет, что купол невидим для глаз неодарённых. Мне приходится нарочито небрежно пожать плечами и поскорее вернуться в особняк, избегая дальнейших расспросов.
Обычный человек не увидит всего, что ведуны скрывают от взора его.
Обычный человек не способен видеть призраков, разве что в раннем детстве или если тронется рассудком.
Я вижу.
Но стихия молчит, не отвечает так, как бывало при прежней моей жизни. Не желает она или это я после возрождения ослепла и оглохла? И полагать ли мне себя одарённой или без возможности призыва я всего лишь странноватая девица, видящая призраков?
