Книги
Что я помню?
Холодное голубое пламя, объявшее со всех сторон, сомкнувшееся тесным душным кольцом.
Череду ослепляющих белых вспышек, кажущуюся бесконечной.
Бескрайний поток энергии, обрушившийся подобно неумолимой океанской волне.
Боль.
Она везде, сжимается тисками, пожирает тело вместе с бушующим вокруг огнём, разрывает меня на куски снова и снова. Я кричу, я уверена, что открываю рот в попытке дать волю страху, растерянности и непониманию происходящего, но ничего не слышу, ни треска пламени, ни собственного отчаянного крика, ни даже жалкого хрипа.
Ничего.
Бьюсь в агонии, удивляясь мимолётно, что могу чувствовать боль. Я не должна её ощущать, равно как не должна ощущать и тела. Или, быть может, это нечто сродни фантомным болям? Лишь воспоминания о прошлом, ожившие вдруг в моём оглушённом, обезумевшем от ужаса сознании, и на самом деле там, в физическом мире, ничего необычного не происходит, а я, потерянная, позабытая душа, всего-навсего брежу?
Или так и бывает, когда умираешь?
Нет, не так.
Тогда было иначе.
Тогда была тьма, милосердная пустота, в которую я провалилась почти с благодарностью, позволила ей затянуть мой ослабевший дух, словно в трясину болотную. Что до тела, то оно, измученное страданиями, иссушенное болезнью, более не представляло ценности даже для меня. Кто же знал, что убаюкивающая нежность тьмы окажется временной, что я очнусь, вернусь в мир, с коим успела попрощаться?
Я сгораю. Чувствую, как саднит сорванное от крика горло, как першит от сухого, раскалённого воздуха, тяжело, неохотно проникающего в лёгкие. Ничего не вижу, от белых вспышек болят глаза. Всё тело ломит, жар разъедает изнутри, выжигает дотла, будто во мне осталось хоть что-то пригодное для огня. С трудом удаётся перевернуться на бок и скорчиться в позе зародыша, сжаться, кожей ощущая твёрдую поверхность с одной стороны и прикосновение воздуха с другой.
Наверное, я всё-таки умерла. Теперь уже безоговорочно.
Боль отступает, оставляя меня дрожащей, испуганной, действительно потерянной. Жду, когда же наконец белая пелена перед глазами превратится в белое сияние, из которого выступит проводник душ, тот, кто отведёт меня на ту сторону, к моим родителям и сёстрам. Я так хочу их увидеть! Мы будем вместе, мы воссоединимся спустя столько веков, и никто больше нас не разлучит.
Пелена бледнеет, рвётся быстро таящими белёсыми лохмами, уступает место темноте. Не той тьме, где я когда-то надеялась исчезнуть, но обычным потёмкам, какие бывают в плохо освещённом помещении без окон. Среди бледнеющих лохм появляется крылатая фигура, она приближается, склоняется ко мне. Я моргаю, пытаясь рассмотреть лицо проводника.
– Шиана?
Голос мужской, хрипловатый, и отчего-то кажется самую малость знакомым. Я слышала его… недавно. И произнесённое им имя будто чужое, я словно слышу его впервые, и оно никак не связано со мной.
Но я помню имя… и голос этот. Помнила.
Должна вспомнить.
– Шиана? – прохладные пальцы касаются лица. – Пекло ядра…
Только странные они, эти пальцы: шершавые и колются немного.
Потому что оканчиваются когтями.
Вздрагиваю, хочу отодвинуться от существа – никогда не слышала, чтобы у проводника душ были когти, – но оно не позволяет, наоборот, склоняется ниже и, похоже, собирается взять меня на руки.
– Тише, не бойся, это я, Ларио, и нам лучше перебраться в место поспокойнее…
Ларио.
Канделарио Кресп, горгулья, агент Департамента Глубокого Искусства. Он пришёл в мой дом… и совсем мне не понравился.
Не из-за нечеловеческого происхождения, нет.
Просто не понравился.
Слишком наглый. Слишком шумный. Слишком возмутительный.
Ловелас и дамский угодник.
Никогда-то не жаловала подобных ему.
– Вот так…
Меня поднимают на руки, и я вновь отстранённо удивляюсь тому непостижимому факту, что каким-то образом способна чувствовать чужие прикосновения, что моё тело плотно, осязаемо настолько, что его можно подхватить, с лёгкостью оторвать от жёсткой поверхности и куда-то перенести. Жар уступает место холоду, зябкому, противному, и я инстинктивно прижимаюсь к Ларио в поисках тепла, отчаянно цепляюсь за него, ощущая, как пальцы скользят по чуть шершавой коже.
– Что ж, надеюсь, на сей раз получится. Если нет, то мы в полной зад… бездне.
Он поворачивается на месте, расправляет крылья – я не столько вижу, сколько догадываюсь по шелесту. Откуда-то издалека доносятся странные, неясные звуки, возня, треск, приглушённые голоса.
– Закрой глаза.
– З-з-зачем?.. – произношу я сипло, едва слышно и снова вздрагиваю, на сей раз от собственного голоса, жалкого, срывающегося.
Холодно. И чем дальше, тем сильнее холод становится, вымораживает изнутри и снаружи. Кожа покрывается мурашками и, в общем-то, естественная эта реакция вынуждает застыть на руках Ларио.
Делаю вдох и выдох.
Вновь и вновь.
– Перемещение между гранями может напугать, особенно в первый раз.
– Г-граням-ми?..
– Здесь тебе точно не стоит оставаться.
Сумрак вокруг сгущается, и я послушно закрываю глаза, прижимаюсь теснее к мужскому телу, твёрдому и тёплому. Надо попытаться на минуту-другую отрешиться от мира, от происходящего рядом и осознать, принять мысль, которая даже в уме кажется чересчур невероятной, чтобы быть правдой.
Так не бывает.
Или всё же бывает?
Я дышу.
В моей груди бьётся тревожным набатом сердце.
У меня есть тело, настоящее, более чем материальное.
И я помню своё имя.
Я леди Шиана Ридальская, и я умерла более пяти веков назад.
