Руины веры

ГЛАВА 25

Питер машет мне рукой и уходит в ночь. Провожаю взглядом, жду, пока его спина скроется за снежным холмом, потом поворачиваюсь. И… сталкиваюсь со злой усмешкой на изуродованном шрамом лице.

— Ну, вот ты и попался, предатель. — Губы Коэна растягиваются в улыбке, и он бьет наотмашь. Падаю.

Лежу на снегу, давясь кровью, а он подходит ближе и бьет тяжелым ботинком под ребра. Еще и еще. Задыхаюсь. Тяну руку в пустоту, туда, куда ушел мой связной.

— Пи-и-ит… Пи-и-ит… — из горла доносится хрип.

— Поздно, — хладнокровно сообщает мне мой мучитель, — тебе никто не поможет. — Достает пистолет и направляет мне в лицо.

Замираю. Смотрю в черное дуло, такое же темное и бездонное, как расширенные зрачки Коэна. Это конец.

— Это конец, — повторяет главарь мои мысли и нажимает на спусковой крючок.

Звук выстрела — и темнота. Она кружится вокруг меня, рассыпаясь звездами и сотнями рассеянных по Вселенной планет. Космос обступает меня и взрывается миллионами искр.

Меня больше нет.

Пустота…

Рывком принимаю вертикальное положение. По лбу катится холодный пот. Приснится же такое!

Провожу рукой по лицу. Сердце бьется как сумасшедшее. Реалистичный кошмар, который вполне может воплотиться в реальность. Если Пит придет по моему зову, разумеется. И если кто-то из СБ еще помнит, что такое азбука Морзе. Черт.

Сигнал подан два дня назад. Но никто так и не появился, а я даже не знаю, стоит ли ждать. Путь из Верхнего мира в Нижний на флайере занимает не больше часа. Ну, ладно, трех часов, если петлять, запутывая следы. Но не два же дня! Черт вас дери, эсбэшники.

— Чего? — Райан приподнимается на локте со своего места и часто моргает со сна.

— Ничего. — Мотаю головой. — Кошмар приснился.

Понимающе хмыкает и ложится обратно. Ему ли не знать, что такое кошмары.

Тоже ложусь, на этот раз на спину, скрестив руки на груди. Смотрю в облезлый потолок, по которому скачут блики от костра Коэна. Да, именно костра Коэна, потому что остальным не перепадает от него ни тепла, ни света.

При мысли о главаре меня снова переполняет злоба. Ее так много, что, кажется, меня скоро переполнит, и я взорвусь, как во сне, и меня не станет. Пошел ты, Коэн, слишком много о тебе думаю в последнее время.

Спать не могу. Встаю, решаю сходить в туалет. Не особо хочется, но нужно встать и сделать нечто осмысленное, чтобы не начать гонять по кругу одни и те же мысли. Осторожно переступаю через спящих и двигаюсь к двери.

Со смерти Мышонка прошло два дня. Кесседи ведет себя как обычно, может, чуть более задумчив. Фил шарахается от него, как от чумного, и каждый раз смотрит себе под ноги, стоит Райану приблизиться. Брэд несколько раз плакал во время стоянок, но был замечен главарем, после чего получил предупреждение, чтобы не смел «разводить нюни». Жизнь Проклятых течет, как и прежде. Так ничего не изменилось с арестом Пола, ничего не меняется и со смертью Мыша.

Разве что для меня расположение главаря безвозвратно утеряно.

Время от времени чувствую на себе его взгляд. Жду, что подойдет или вызовет к себе и выскажет и выбьет все, что накипело. За то, что мне вздумалось не дать Райану убить Фила. За то, что мы вместе хоронили мальчишку, хотя мне было велено вернуться в барак вместе со всеми. Вот только эти поступки, немногие за мою жизнь, которыми могу гордиться. И, что бы мне ни сделал Коэн, я о них не пожалею.

Выхожу на улицу. Солнце слепит глаза. Прикрываю ладонью. А когда опускаю руку, обнаруживаю Курта, клубком свернувшегося на крыльце и крепко спящего.

— Да что за?.. — бормочу. Что это? Эпидемия? Неужели сна Фила и пропажи Мышонка им мало, чтобы понять, как можно делать, а как нельзя? — Э-эй. — Опускаюсь на корточки рядом, трясу за рукав, но реакции — ноль. Здоровяк сопит и причмокивает губами, как младенец. Сон крепкий и безмятежный.

После еще одной бесполезной попытки разбудить, оставляю эту затею. Выпрямляюсь, осматриваюсь. Если это обычный сон, то я бабушка Коэна.

Спускаюсь по ступенькам. Последняя совсем сгнила, приходится спрыгивать в снег.

Обхожу здание. Олаф находится за домом. Спит точно так же, как и Курт, только прямо на снегу. Что ж, господа эсбэшники, вам наплевать, если кто-то из них получит обморожение.

Следов вокруг много. Но на этот раз мы остановились в самом центре жилого поселка. Все дорожки истоптаны. Не поймешь, какие следы свежие, а каким несколько дней — последний снег был неделю назад.

— Кэм! — доносится откуда-то справа. — Кэм!

Резко поворачиваюсь. Питер, в теплом пуховике и шапке, натянутой по самые глаза, выглядывает из-за угла соседнего барака. Чувствую, как только-только зажившие губы растягиваются в ликующей улыбке. Сработало! Черт возьми, сработало!

Оглядываюсь, убеждаюсь, что из строения никто не вышел, а спящие остаются спящими, и, приседая, короткими перебежками, несусь к связному.

— Кэм, я так рад тебя видеть! — Питер улыбается от уха до уха.

Белозубая улыбка, здоровый румянец, теплая качественная одежда… Радость исчезает. Появляется злость. Мне хочется ударить прямо по этой улыбке. За то, что они живут в комфорте. За то, что им наплевать на то, что мы только что похоронили ребенка в мерзлой земле.

— Привет, — отвечаю сухо.

Снова оглядываюсь, и мы заходим в пустой барак.

— Ну и заставил ты нас поломать головы, — весело продолжает Питер. — Точка – тире… Ну ты даешь!

— А что мне нужно было делать? — шиплю. — Сделать транспарант?

— Да нет, — сдает назад, — это было гениально. Все аналитики признали.

Похвала снова злит. Гениально. Это было на грани самоубийства, и, если бы Райан не прикрыл, быть бы мне уже пугалом без поля.

Молчу. Хмуро смотрю на Питера из-под козырька кепки и молчу. Мне казалось, у меня есть так много, что ему сказать. А сейчас нет слов.

— Ты узнал что-то важное? — начинает первым Пит. — Ты знаешь, кто заказчик?

Трясу головой. Нет, так не пойдет. Хватит закулисных игр.

— Я знаю, что вы знаете, куда направляются Проклятые, — говорю прямо. — И я знаю, что вы не намерены рисковать, подпуская их близко к Верхнему миру. Как скоро вы готовитесь их накрыть? Сегодня? Завтра? Через неделю? Сколько еще до границы? Пара километров? Десяток? — Наступаю на него. Питер крупнее меня, выше на полторы головы, вдвое шире в плечах, но он отступает назад, теряется под моим натиском.

— Кэм, не кипятись, — просит, поднимая руки ладонями от себя. — Ты же работаешь на нас, тебе ничего не грозит.

— А им? — мотаю головой в ту сторону, где в соседнем бараке спят Проклятые. — Вы собирались оставить в живых кого-то, кроме Коэна?

— Это решаю не я, — напоминает.

Знаю. И, возможно, даже не Коннери, а тот, чье имя и высокое звание я никогда не узнаю.

Устало сажусь на остов старой кровати, давно лишенной матраса. Крепко сжимаю пальцами край. Смотрю в пол.

— Так было решено изначально? Или я даю быстрый результат, или в топку?

Питер усаживается рядом. Кровать натужно скрипит.

— Никто не знал, что Проклятые снимутся с места и пойдут к Верхнему миру, — говорит примирительно. — Если они доберутся до нанимателя, и мы их упустим, погибнет много людей. СБ не может рисковать.

— Вы их не упустите. — Поднимаю голову, ловлю его взгляд. Пальцы не разжимаю, будто, если отпущу, упаду. — Повесьте на меня маячок, — прошу, — обвесьте хоть гирляндой. Дайте мне шанс.

Снова отвожу глаза. Мне непривычно и неуютно. Не умею просить.

— Все, что я могу обещать, это то, что передам твои слова.

— Знаю, — сжимаю зубы от бессилия. Питер — всего лишь связной. — Так устрой мне встречу с полковником. Может, я смогу его убедить.

— Ты так уверен, что сможешь предупредить нас вовремя?