Руины веры

ГЛАВА 9

После того ночного купания подобные случаи не повторяются, меня вообще будто не замечают. Чаще все отсыпаются днем и уходят на дело ночью, куда и зачем, мне знать не положено. Иногда покидают убежище днем, но в меньшем составе. Мышонок несколько раз интересуется, как у меня дела. Всегда говорю, что хорошо, он не пристает с расспросами, и я не пытаюсь ничего выяснить через мальчишку. Не хочется подставлять его под удар в случае прокола.

С Кесседи у нас мирное соседство, подразумевающее под собой почти полное отсутствие общения: «Свет выключи», «Я включу свет?», «Ты уже ложишься?», «Пора на обед» — вот и все, что мы говорим друг другу. В общем-то, сосед он отличный.

Пытаюсь присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. Получается неважно: при мне никто не обсуждает дела, а общается ли с кем-нибудь вообще Райан, для меня загадка. Лично мне ни разу не приходилось видеть его с кем-либо. Он уходит со всеми, иногда один, приходит уставший, ложится спать, идет мыться или есть — все. Книгу не достает, и мне уже начинает казаться, что она мне привиделась.

Почти каждую ночь мне по-прежнему снится девочка из Верхнего мира и ее родители. Просыпаюсь с одним желанием: биться головой о стену до тех пор, пока не выбью из себя эти воспоминания. Но нельзя. Нужно снова и снова просыпаться, одеваться и проживать еще один день, заставляя себя не думать и не чувствовать. Еще один день, и еще, как и последние четыре года. Вот только подсознание все еще не может смириться со смертью девочки из сна, и мы с ним боремся изо дня в день.

Изо дня в день… И эти дни летят быстро. Пролетает неделя, затем другая моего пребывания среди Проклятых. Члены банды уходят и приходят, меняются дежурные у дверей, а я все так же помогаю Гвен с мытьем посуды и занимаюсь поддержанием тепла. Моюсь ночами, когда никого нет, но все равно быстро и с оглядкой.

Общаюсь в основном с Гвендолин, впрочем, она, как и я, не отличается красноречием: «принеси то», «унеси это». Иногда она очень странно на меня смотрит, так, что у меня заходится сердце, и начинает казаться, что она видит то, чего в упор не замечают другие. Но Гвен прячет глаза, стоит мне перехватить ее взгляд.

Время идет, и со дня на день должна состояться моя первая встреча с Питом. Но как? Скорее всего, дежурный у двери меня выпустит, но Коэну доложит всенепременно. Он тут наподобие божества — все его боятся, однако готовы в любой момент кинуться в ноги и молиться на его светлый лик.

Если не приду двадцать четвертого, Питер подождет еще два дня и уйдет, посчитав, что я либо предатель, либо труп. И потом связаться с «верхними» не будет никакой возможности. Что же делать?

Ломаю голову, а время неумолимо приближается к двадцать четвертому. Двадцать третьего замечаю за собой, что начинаю нервно дергаться от каждого звука. Даже Кесседи обращает внимание, спрашивает, все ли в порядке. Не похоже, что заботится, да и с чего бы, но чует неладное. Отмахиваюсь и пытаюсь держать себя в руках.

Двадцать четвертое.

Нервы на пределе.

Успокаиваю себя, что у меня еще два дня.

***

— Кэм, бросай тарелки, — голос Коэна для меня как гром среди ясного неба. Убираю посуду после обеда и уже по привычке не жду, что на меня кто-то обратит внимание, прислуга и прислуга. — Зайди ко мне. Мышь, займись!

Ставлю на стол тарелки, которые держу в руках, а Мышонок тут же вскакивает со скамьи и начинает собирать кухонную утварь со скоростью и мастерством, до которой мне далеко.

Происходит настоящая метаморфоза: только что я всего лишь мойщик посуды, тень, не интересная никому, но стоит главарю обратиться ко мне, на меня тут же обрушивается внимание всей банды. Кожей чувствую, что думает каждый из них: внимание, страх, зависть. От Фила снова пышет агрессией, в глазах некоторых откровенный испуг. Даже знаю, что они думают: а не займет ли этот новенький мое место? Бред.

Смотрю прямо перед собой и, выпрямив спину, иду за Коэном в его отсек.

Только во взгляде Кесседи не вижу ни удивления, ни опасения. Он явно в курсе, зачем я главарю. Его лицо равнодушное, без толики заинтересованности.

Коэн в комнате один, восседает на трехногом табурете, как и в первую нашу аудиенцию. Пару секунд раздумываю, не усесться ли мне снова на пол, но остаюсь стоять. Кто знает, вдруг придется защищаться.

— Я наблюдал за тобой, — говорит главарь без предисловий, после чего делает паузу, оценивая мою реакцию. Молчу, прямо смотрю на него, не делаю лишних движений. — Не каждый на твоем месте стал бы трудиться на черной работе и не жаловаться.

Что это? Комплимент?

— Мне не привыкать, — отвечаю коротко. Что он знает о черной работе? Это в последний год на заводе мне жилось более-менее терпимо.

Но Коэн будто не слышит моей реплики, его речь заготовлена заранее.

— Например, Филипп взвыл через два дня и попросил достойное его дело. — Кто бы сомневался. — Ты продержался две недели. Знаю, про инцидент с обливанием, — продолжает. — Думал, ты придешь жаловаться.

— А если бы пришел? — интересуюсь.

Коэн разводит руками. Император на троне — ни дать ни взять.

— Я наказал бы зачинщика. — Не спрашиваю как, но «его императорское величество» само спешит нести просвещение в массы: — Облил бы самого и выставил на мороз. — В глазах Коэна опасный блеск, не дающий посчитать, что он преувеличивает или шутит. — Хотя… — Снова делает театральную паузу, изображая, что раздумывает. Какой талант пропадает! — Я могу сделать это прямо сейчас. Хоть ты и новенький, условия для всех равны. Выпад против тебя — это открытое оспаривание моего решения. Ты знаешь, чья это была идея?

— Не знаю, — отвечаю спокойно. Откуда мне знать? Да, я догадываюсь, что это придумка Фила, но у меня нет ни малейших доказательств. И искать их не собираюсь.

— Защищаешь? — щурится главарь.

Пожимаю плечом.

— Детская шалость, не более. Какая разница, кто придумал?

— Ты считаешь себя умнее остальных, — делает вывод Коэн, и не могу сказать, что он неверен. С самомнением у меня все в порядке

Не отвечаю. Не думаю, что это утверждение требует ответа.

— Я думал подождать еще, — признается главарь, — но Кесс уверен, что ты готов, а его мнению я склонен верить. — Вот как. Неожиданно. Кто бы знал, что Кесседи даст обо мне положительный отзыв. — Как думаешь, чем мы занимаемся?

Вопрос с подвохом?

— Грабите богатых и отдаете бедным?

— Почти, — щерится Коэн, — только мы никому ничего не отдаем.

— В Нижнем мире нет богатых, — рискую.

Но Коэн спокоен.

— И тут ты прав. И в том, что умнее остальных тоже, — второй комплимент за разговор. Чуть приподнимаю брови, но молчу. — Богатые друзья у меня тоже есть. — Почти не дышу. — Но сейчас не об этом. — Черт! — Чтобы выжить, нам нужна добыча. Банд вроде той, которой принадлежал Здоровяк Сид… — Спасибо за напоминание. — …Много, а хорошего в Нижнем мире мало. Иногда отнимаем нажитое у мелких и слабых банд. Иногда забираем провизию на заводах. — Делает очередную паузу и смотрит особо внимательно. — Знаю, ты работал на заводе долгое время. Это для тебя… приемлемо?

— Вполне, — отвечаю, в то же время гадая, откуда у бандита из Нижнего такой богатый словарный запас.

— Сегодня ты пойдешь с нами, — объявляет Коэн торжественно. Нарекаю тебя Лорд Кэмерон, отныне ты рыцарь Круглого Стола… — Завод «Хорнсби». Сегодня им привезли продовольствие. Зачистим их склад.

Пытаюсь скрыть разочарование: Коэн лишь упомянул о делах с «богатыми», вероятно, имея в виду «верхних», никаких подробностей.

— Почему склад? — спрашиваю, изображая заинтересованность. — Почему не при перегрузке?