Книги
ГЛАВА 4
Девочка смеется, летнее солнце отражается в капельках росы на газоне…
Яркие банты и яркое платье…
Искренний смех…
Просыпаюсь и поднимаюсь рывком. Мчусь в ванную, чтобы умыться ледяной водой и прийти в себя. Снова этот проклятый сон, снова эта девочка!
В дверь стучат. Не реагирую несколько секунд, судорожно сжимая кулаки и усмиряя тяжелое дыхание. Потом цепляю маску спокойствия и иду открывать.
— Ты же говорил, что не гардеробщик, — усмехаюсь, обнаруживая Питера с моей кепкой в руках на пороге.
Он кривится.
— Очень смешно. Держи свою ценность, остряк.
Вырываю желанный предмет из его рук, будто без него мне трудно дышать, и тут же напяливаю на себя.
— Что тебе от этой кепки? — комментирует мой будущий связной. — Пол-лица закрывает.
В этом и суть, но только отмахиваюсь.
— Пошли, — торопит меня Питер. — Нас ждет полковник.
— Зачем?
— Это я обязан ему докладывать о своих действиях, а не наоборот, — неудачно острит Пит.
Морщусь. Не спорю.
— Пошли.
Мне нечего собирать: одежда, которую мне выдали, на мне, другой у меня нет, кепку вернули. Поэтому послушно выхожу вслед за своим будущим связным. Связной… Даже звучит нереалистично.
Впрочем, буду ли я шпионом и будет ли у меня этот самый связной, пока не факт. Мне нужны гарантии, которых мне пока никто не предоставил. Пустой треп, снова только треп.
Коридоры, которыми мы следуем, так же пусты, как и вчера, — путь снова расчищен. Похоже, я нечто вроде секретного проекта. Какая честь, господа эсбэшники!
— Почему никого нет? — решаюсь воспользоваться хорошим расположением Питера и спросить.
— О тебе никто не должен знать, — ожидаемо.
Хмыкаю.
— Боитесь утечки?
— Осторожность лишней не бывает, — отвечает проводник с интонацией, подозрительно смахивающей на тон полковника.
На это возразить нечего, поэтому замолкаю.
Мы снова оказываемся у кабинета Коннери, в котором состоялась наша первая беседа. По правде говоря, не понимаю, почему вчера этим все и ограничилось, меня отвели в комнату и оставили (дословно) «отдыхать». Хотят усмирить бдительность?
Что бы они ни планировали, тот, кто годами недоедал, недосыпал и находился в постоянном холоде, никогда не откажется от теплой постели и сытной еды.
Дверь ползет в сторону, а Пит отходит, делая мне приглашающий жест.
Хмурюсь.
— Ты не идешь?
— Беседа приватная. — Мне кажется, или в голосе Пита обида?
Пожимаю плечами и захожу в кабинет, дверь со змеиным шипением ползет за спиной, чтобы вернуться на свое место.
— Доброе утро, Кэмерон. — Полковник снова за столом сбоку от огромного окна. Бодр, свеж и подтянут.
— Утро, полковник, — отвечаю. Добрым оно мне не кажется, равно как и любое другое. То, что здесь тепло и светло, еще не значит, что мне не следует опасаться за свою жизнь.
Коннери кивает, принимая мой ответ, и делает приглашающий жест в сторону кресла для посетителей. Сажусь.
— Тебе хотелось гарантий, — сообщает полковник без театральных пауз, и на том спасибо. — Вот они. — Он подвигает мне лист, лежащий перед ним. — Читать умеешь?
Игнорирую вопрос человека, прекрасно знающего, что до двенадцати лет у меня была возможность посещать школу, и впиваюсь взглядом в мелкий шрифт напечатанного на бумаге текста. Договор короток, но предельно ясен: я, Кэмерон Феррис, обязуюсь тайно участвовать в операции по поимке террористической группировки, в случае ареста главы которой, с моего отца, Ричарда Ферриса, будут сняты все предъявленные ранее обвинения, и он будет немедленно освобожден.
Отрываю глаза от текста.
— Даже временное жилье в Верхнем мире? — удивляюсь.
— Пока твой отец не восстановится и не найдет работу, — кивает Коннери. — Это дело очень важно для государства, и оно готово платить. Разумеется, если твои услуги окажутся полезными.
— Разумеется, — отвечаю эхом. Еще раз пробегаю глазами текст, потом отодвигаю от себя лист, поднимаю голову. — Ну и что? Это бумага. Ее можно сжечь, и поминай как звали.
Но полковник ни капли не смущен, он готов к моей реакции.
— Если мы подпишем эту бумагу, то прямо сейчас мы с тобой едем в офис Центрального банка, где арендуем ячейку, пароль к которой будешь знать только ты. Подходит?
Надеюсь, козырек кепки достаточно скрывает лицо, и полковник не видит, как загорелись у меня глаза. Это все выглядит таким реальным… Черт, это может быть правдой! Плевать, что я не шпион, где я, а где террористы, но, черт возьми, это шанс, то, чего у меня не было все эти годы.
— Подходит, — отвечаю сдержанно, хотя мое сердце готово выпрыгнуть из груди.
На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же он знал, что я на все соглашусь. Коннери подписывает договор и протягивает мне ручку. В последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.
— И все же, почему я?
Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.
Коннери приподнимает брови.
— Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.
— Много других, кто подойдет под это описание.
— Не думаю. — Полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола.
Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…
Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.
— Других много, — произносит полковник, — но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.
Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…
— Питер не в курсе, — получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. — Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше. — Придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. — Итак, — Коннери приподнимается, — едем в банк?
— Можно еще минуту? — голос звучит придушенно.
По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.
— Конечно, — отходит к окну.
А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.
Минута истекает. Решительно поднимаюсь. Нет смысла продлевать агонию. Этих людей больше нет.
— Ты в порядке? — Кажется, полковник обеспокоен моей сентиментальностью.
— Разумеется, — отвечаю уже твердым голосом.
Полковник удовлетворен.
***
А уже через час мы и правда оказываемся в отделении Центрального банка и закладываем договор в ячейку.
Выгляжу нелепо в вещах с чужого плеча в компании одетого с иголочки эсбэшника. Люди удивленно оборачиваются на нас, провожают взглядами, когда выходим из флайера, когда заходим в банк и идем через огромный зал к менеджеру, с которым у Коннери заранее назначена встреча. Да и сам клерк смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством, но под тяжелым взглядом полковника не решается ничего спросить и усиленно клеит на лицо профессиональную улыбку доброжелательного идиота. Клиентоориентированный сервис, мать его…
А когда возвращаемся во флайер, и молчаливый водитель несколькими уверенными движениями поднимает его в воздух и ловко встраивается в транспортную магистраль, Коннери склоняется ко мне и спрашивает:
— Все нормально?
Непроизвольно дергаюсь. Чертовы рефлексы — не терплю приближения посторонних. А посторонние для меня все.
Пожимаю плечом.
— Порядок.
