Книги
Глава 2
Солнечный луч падает на зелёно-жёлтый камешек, и кольцо будто подмигивает, смеётся надо мной как живое. Так бы и сорвала, но не на глазах у матери. Я давлю в себе раздражение и с притворным спокойствием следую на второй этаж. Жилой коридор убегает налево. Я чуть сбавляю шаг, прислушиваюсь. Судя по шуму суеты, почти все слуги внизу, наводят лоск в Большой столовой.
Мне везёт — мать решила лично проследить за моим внешним видом. Не удивлюсь, если в комнате меня дожидается новое, совсем не “вдовье” платье.
Я притворяюсь послушной — пока что меня всё устраивает. А вот комнате, обнаружив на плечиках подтверждение своей догадки — шифоновое весьма легкомысленное небесно-голубое чудо с россыпью жемчуга по лифу — я сухим не терпящим возражений тоном приказываю горничным удалиться.
Служанки вспархивают испуганной стайкой. Уходят не сразу, ждут реакцию госпожи Рат, но она их не останавливает.
— Матушка…, — обращаюсь я к ней, как только дверь за последней горничной закрывается.
Душевной близости между нами нет, воспринимать матерьюю эту немного полноватую, очень добродушную и совершенно несамостоятельную женщину я так и не стала. Я до сих пор подсознательно ощущаю угрозу, которую несёт тесное общение с ней, и невольно сторонюсь. Однако госпожа Рат мне не безразлична, и я искренне не хочу причинять ей боль.
А она смотрит на меня с любовью и умилением:
— Дженни, я знаю, что такие платья тебе не нравятся, — вздыхает она, — но ради меня потерпи сегодня, хорошо?
Вот мне интересно, а как родители планируют объясняться с женихом? Он увидит симпатичную тихоню-модницу, а после брака обнаружит, что вместо кисейной барышни получил религиозный синий чулок. Или жениху всё равно? Брак договорной, помолвка заключена задолго до моего появления в этом мире. Возможно, личные качества невесты просто не принимаются во внимание.
— Матушка, я… не хочу замуж. Я хочу быть с вами и молиться о вашем благополучии, — всерьёз моё возражение не воспримут, но это лишь первый пробный выпад, прощупывание почвы.
Госпожа Рат притягивает меня к себе и крепко обнимает:
— Глупый ребёнок! Дженни, что ты такое говоришь? Как ты можешь остаться с нами? Между прочим я мечтаю понянчить твоих малышей, — мать легонько щёлкает меня по носу.
— Но…
— Дженсен, обещаю, я поговорю с папой, и мы не будем торопиться со свадьбой.
— А кольцо? — уныло спрашиваю я и прокручиваю ободок на пальце.
Мама отстраняется, выражение её лица приобретает напускную строгость:
— Дженсен, не капризничай. Твой жених прибыл из столицы, чтобы инициировать помолвку. Как мы ему откажем? Ты же не хочешь, чтобы у нас были проблемы, верно?
— Я против брака с незнакомцем! А вдруг он окажется злым?
— Дженни, разве бы папа выбрал для тебя плохого мужа? И за незнакомца ты, конечно, не пойдёшь, потому что уже сегодня ты с ним познакомишься. Я обещаю, что до свадьбы хотя бы пару раз вы ещё обязательно встретитесь. К сожалению, он очень занятой и не может приезжать часто.
Вторую половину ответа я пропускаю мимо ушей, мне и первой хватило. Всё хуже, чем мне представлялось. Похоже, госпожа Рат вообще не имела отношения к устройству брака собственной дочери, господин Рат принимал решение один. Ах ты же… Слов цензурных нет!
Я напоминаю себе, что в этом мире подобное — норма. Вот взять для примера мать Дженсен, госпожу Рат. Классическая “правильная” жена — ведёт хозяйство, во всём слушается мужа, украшает собой его дом и поддерживает уют. Она вполне счастлива и, как мне кажется, уже после брака полюбила мужа. По крайней мере она к нему привязалась и относится с почтением и искренней теплотой. Когда-то выбор сделали её родители, мои дедушка и бабушка. Выбор удачный. Отец о нас заботится, не ограничивает в деньгах, ни разу не повысил голос. Если и изменяет матери, то тайно. Мда… Не из того я теста, чтобы принять подобный образ жизни. Мать на своём месте счастлива, а я, примеряя на себя её шкуру, готова взвыть от тоски.
Разговор не прошёл зря — я выяснила, что мать мне точно не поможет, причём из самых лучших побуждений.
— Папа дома? — уточняю я.
— Нет, Дженни, он уехал встречать нашего гостя, поэтому, пожалуйста, потерпи до вечера.
Угу…
То есть вернётся господин Рат сразу к обеду, будет безотлучно развлекать жениха, затем инициация — и отбрыкаться от свадьбы станет невозможно. Допустим, я всё же сумею вклиниться до ритуала и поговорить с отцом с глазу на глаз. Толку? Ответ будет один — “Дочка, я выбрал тебе хорошего мужа”.
Возможно, завтра я придумаю, как решить проблему без потерь, но вряд ли жених согласится подождать, когда меня наконец озарит, а прямо сейчас я вижу лишь один выход, не самый умный, зато самый очевидный — побег.
Я позволяю горничным нарядить меня, пару раз жалуюсь на волнение. Один раз — матери, которая зашла меня проведать.
— Простите, матушка, — выдыхаю я. — Мне действительно не по себе.
— Дженни, какая ты у нас красавица! Только взгляни, — она лично закалывает в мою причёску жемчужный гребень и тянет меня к ростовому зеркалу.
Мне больно смотреть на её нежную улыбку.
— Это не я…
В зеркале отражается болезненно-бледная кукла, на лице одни глаза и выделяются. Цвет платья мне совершенно не идёт, но в то же время я всё-таки похожа на дочь аристократа, а не на монашку.
Я не узнаю себя в отражении. Если в образе серой моли я вообще никакая, то в мужском костюме, очень даже живая, хоть и тощая. Впрочем, не могу не признать, что девушка в зеркале миловидна и очаровывает хрупкой женственностью. Тростинка-моргалка. ага.
— Это ты, Дженни. Ты очень красивая, моя девочка.
— Госпожа, экипаж появился в начале улицы, — докладывает старшая горничная.
— Идём, Дженни.
Зеркало отражает, как кровь отливает от моего лица. Волнение совершенно не наигранное.
Мы спускаемся в холл.
Сколько здесь ехать, минуту? И спускались мы столько же. Экипаж, наверное, прямо сейчас останавливается перед парадным крыльцом, ещё чуть-чуть, и они войдут. И тогда для меня всё будет кончено. Сердце проваливается куда-то в желудок.
Я не выйду замуж вот так, слепо!
— Матушка, — всхлипываю я и шёпотом жалуюсь. — Живот прихватило. Я сейчас!
— Дженни!
Приподняв юбку, я уже бегу прочь, а госпожа Рат лишь протягивает руку мне вслед. Встретить жениха в одиночку, без меня, плохо. Но вообще не встретить ещё хуже, поэтому она вынуждена остаться в холле, тем более дверь открывается.
Я успеваю скрыться с глаз вовремя, а дальше всё просто. Я бросаюсь в свою комнату, закрываюсь изнутри.
Потеря времени, но я оставляю прощальную записку с извинениями, наконец-то, срываю кольцо. Оно послушно сваливается с пальца, и я кладу его на записку сверху.
Я рушу причёску, выпрыгиваю из платья. Голубой шифон я так и брошу на полу. Из-под кровати вытаскиваю “тревожный чемоданчик”. Своё свидетельство о рождении я у родителей давно стащила, деньги приготовила. Я натягиваю брюки, рубашку с запахом. Грудь даже перетягивать не требуется, фигура у меня доска доской. Полюбившийся жилет с кармашками — я их купила несколько — я дисциплинированно застёгиваю на все ремешки. И последний штрих — я отстригаю волосы, для местных девушек немыслимое кощунство. Улик оставлять нельзя — я бросаю светлые лохмы на дно чемоданчика.
Вроде бы всё? Ничего не упустила, не забыла?
Очень скоро встревоженная госпожа Рат пошлёт за мной горничную. Служанка войти не сможет, и госпожа Рат поднимется лично. Дверь откроют быстро, найдут записку и… бросятся в погоню, без сомнения.
Времени у меня в обрез, думать некогда. Что бы я ни упустила, к демонам!
