Свитки Серафима

21.

Ноги Алексея ощутили мягкость темно-зелёного паласа. Невольно засмущавшись из-за уличной обуви, историк потоптался на месте, от двери рассматривая стеклянные ящички, где хранились пожелтевшие от старости книги. Все они лежали перед посетителями раскрытые, обнажая частичку своей тайны.

Он заставил себя медленно продвигаться между экспонатами, сдерживая странный и непривычный трепет. Сам дух этой не слишком большой комнаты требовал уважения и преклонения. И Алексей полностью отдался настроению, скользя взглядом по рукописным древностям, потрёпанным дневникам или чернильным наброскам, по выцветшим фотографиям.

Один стенд буквально остановил историка, заставив запнуться. Два портрета в тонких самодельных рамках были представлены старыми фото. Мужчина на первом снимке неуловимо напомнил ему деда Михаила. Походил он и на самого Алексея, если бы тому вздумалось нарядиться в одежду зажиточного горожанина начала двадцатого века. Мелкая надпись, выведенная красивым ажурным почерком, сообщала, что это «Доктор Лукашов». Не ошибся, верно узнал родственника.

Второй портрет Алексей разглядывал чуть ли не дольше изображения собственного предка. Аккуратно уложенные седые волосы, слишком нежное для мужчины лицо со сладкой улыбкой и добротный сюртук самого лучшего кроя — образ Казимира Смурова точно сошёл именно с этой фотографии. Не хватало только кота рядом. Подпись к картинке полностью соответствовала ожидаемому. Тот самый промышленник Смуров во всей красе. В современности к фамилии прибавилась вторая, насколько помнил Алексей. Теперешний Казимир представился гостю города Смуровым-Залеским. Историк повёл плечами, будто холодным ветром толкнуло в спину.

Застеклённый ящичек у стены оказался не менее интересным. Склонившись, Алексей тщательно изучил заверенные дарственные от промышленника Смурова и доктора Лукашова. Две семьи, имевшие в городе статус и влияние, отдавали коллекции книг в общественное пользование.

Известный факт не внёс ничего нового в раздумья Алексея. Рядом с бумагами, раскрытыми лежали две обветшалые книги. Многие страницы давно осыпались, чернила выцвели. Рисунок, напоминающий гравюру, но, вероятно, выполненный от руки, почти стёрся.

Не понимая почему, Алексей огляделся по сторонам, убедился, что по-прежнему один в комнате. Только тогда, он вернулся к изображению двух кое-как намалёванных фигур.

Меньшая, с детскими чертами была обращена лицом к высокой, облачённой в накидку или рясу. Взрослый был безлик. Укрытый за капюшоном, он протягивал руки к маленькой фигурке ребёнка. Такое положение показалось Алексею странным, непонятным. Что пытались изобразить в рисунке? Какой смысл он имеет?

Вторая часть разворота содержала дневниковые записи, в основном бытового характера, или медицинские заметки. Алексей долго плутал среди витиеватого почерка и старого стиля, складывая фразы. Среди прочего он прочёл:

«11 апреля…невозможно допустить, чтобы обе ценности оказались в руках... (густо зачёркнуто, будто писавший испугался слов, рождённых собственным пером)… знаю, что свитки уже у него… (размытое водой пятно чернил)… призвать и получить дар времени, значит, город полностью подчинится… если бы найти, где он скрывает письмена… Я долго не верил, что такое возможно, но он это делает, обещая и другим вечность. Считает, что призванный, тот, кто раздаёт дары, сделает его сильнее. Эта дьявольщина пугает всякого истинно верующего. Часто меня посещала мысль сжечь, уничтожить наследие предка. Лука Богомаз оставил потомкам тяжёлую ношу. Опасную… Я не желал бы знать, но исследовательский интерес…»

Строчка резко обрывалась внизу страницы, словно нечто отвлекло доктора Лукашова от дневника. Насколько Алексей понимал, прикинув по датам, что от руки неизвестного убийцы погиб не автор заметок, а скорее его сын. Дед Михаил покинул городок ребёнком перед самой войной. Не увезла ли осиротевшая семья с собой нечто ценное?

Прислушиваясь к звукам, пытаясь уловить шаги, Алексей вздрогнул, когда поблизости хлопнула дверь. В наступившей тишине он слышал своё дыхание и стук сердца.

Примешивались и другие чуть различимые звуки. Неопределённый шелест и урчание прошлись по натянутым нервам. Торопливо историк переписал в блокнот только что прочитанное. Дело запуталось окончательно. Алексей тонул в тайнах городка.

Пролистав блокнот, он нашёл список слов и имён, над которыми размышлял ранее.

«Лука Богомаз… Возможный автор “Сакрального дара”. Вот оно что! Лукашовы и пошли от него. В квартире деда несколько раз искали что-то, но ни копейки не унесли. Чемодан…», — мысль уложилась в готовую форму.

У историка даже ладони начали зудеть от нетерпения.

Почему бы деду Мише не спрятать семейную реликвию таким нестандартным способом?

Вернуть посылку на родину, где вряд ли будут искать. Даже Алексей нечасто слышал от Михаила название станции. О некой опасности в городке он мог и не знать. Жена погибшего главы семейства увезла детей в большой город. Сколько было деду? Лет восемь. Они с Варварой не виделись, продолжая писать друг другу письма, присылать памятные открытки или фотографии, затем созванивались. Но он никогда не возвращался сюда. Осталась горькая память о смерти отца, который не успел рассказать о тайне «Сакрального дара». Это было ясно.

Выдохнув, Алексей отложил мысли о чемодане на вечер и обратил внимание на вторую книгу, где рисунки сохранились лучше. Неплохие наброски создавали образ некого механизма, напоминающего часы. На той же странице были изображения циферблата и настоящих напольных часов, которые показались знакомыми. Обе части книги заполняли подобные зарисовки.

Алексей схватился за свои записи, думая сохранить и их, но со стороны входа скрипнула половица. Белая голова вынырнула из-за приоткрытой двери.

— Хонсу, негодник, ты куда делся? – нежно пропел мужской голос.

Отпрянув от стенда, Алексей спрятал блокнот.

— Знакомые всё лица, — заулыбался Казимир. – Вы не видели тут моё сокровище? Котика, — он мелодично рассмеялся, заметив недоумение историка.

За спиной Алексея тяжело ухнуло. Вальяжный кот прошествовал мимо, направляясь к хозяину.

— Опять спал на шкафу?! Да, Хонсу? – Казимир принял грузное тело на руки, потрепал за ухом. – Ленив стал. Обязанности плохо исполняет. Он у нас на довольствии по мышеловческой части.

На руке Казимира, ласкающей кота, белым металлом блеснул перстень. Вдавленная латинская “T” в центре овала выделялась чуть более тёмным оттенком. Вроде бы ничего особенного, деталь, дополнившая непростой и оригинальный образ Казимира Смурова, но Алексей запомнил. В этом горожанине всё было не просто. Однако, историк успокоился.

— Хорошее решение. — Первое напряжение, возникшее между Алексеем и бывшим журналистом, истаяло. – Ничего, что я тут самовольно брожу? Было открыто, а смотрителя нет.

— Я смотритель. И ленивец Хонсу, конечно же. Музей у нас небольшой, но я могу им гордиться — Он обвёл широким жестом комнату. – Люблю показывать свои владения. — Глаза Казимира сияли неподдельной гордостью. – Когда всё на виду, и сама правда доступна внимательному взгляду. Здесь много загадок прошлого, а мы с Хонсу в них копаемся и глотаем книжную пыль. Прекрасная работа.

Алексей решил, что Смуров-Залеский из тех энтузиастов, которые горят делом, работают увлечённо и искренне.

— Интересное имя у вашего питомца, — обратил внимание молодой историк.

— Египетский бог времени, да. Кошки и вечность, как никогда, подходят друг другу.

— Наверное, вы правы. — Мысли Алексея сосредоточились на чемодане, стоявшем под вешалкой в квартире бабы Вари.