Книги
Глава 8.1
До меня всё никак не могло дойти, почему же всё так болит. Мышцы, спина, голова, но всё-таки самым больным местом был живот. Я видела моменты во сне. Но я больше слышала, чем видела. Крики были повсюду и жгучая боль. А ещё я видела кровь. Свою кровь.
Вот уже несколько часов я лежала где-то с закрытыми глазами и всё боялась их открыть. И отчётливо помнила, что произошло что-то ужасное и что сейчас меня ждёт, я не понимала. Может, я уже давным-давно мертва и это какая-то загробная жизнь. Но почему так пахнет спиртом? Этот звук, похожий на ритм сердца.
Вскоре до меня начало доходить, что это и нсть ритм сердца на аппарате. А запах спирта был из-за того, что я находилась в каком-то медицинском отделении.
У меня не было сил даже открыть глаза всё тело было мокрое, даже моё лицо. Я чувствовала, как капли пота стекают с моих щёл и падают куда-то за шиворот. Я почувствовала холодные руки, холодные ноги. Чувствовала несколько одеял на себе, но всё равно было очень холодно.
Вскоре запах спирта стал противен. Он смешался с моим потом. А потом мне очень сильно захотелось спать. Такой слабости я никогда больше не чувствовала. Я начала засыпать. И вдруг, этот пронзительный звук, режущий уши. Тот самый звук, что раньше показывал ритм, ну если тогда он шёл с интервалом в одну секунду, то теперь он был очень длинный.
А дальше я услышала голос. Женский голос.
— Ну не дергайся, постой ещё минут десять, я почти закончила, — он был таким знакомым, родным.
Я не видела её. Вокруг неё был тёмный туман, через который я не могла ничего разглядеть. Я слышала только голос. И видела мольберт, по которому она водила кисточкой. Мазок, ещё один мазок. Я так и не могла понять, что она рисует, я не видела даже её рук, всё было как в тумане, видела только кисточку, порхающую в воздухе.
— Ну встань, что ты легла?! — донесся до меня её грозный голос. — Вставай, кому сказала! Ну не будь слабачкой!
Я услышала это очень близко, она трясла меня, пытаясь поднять. Я не понимала, что я делаю, лежу, сижу, я не чувствовала ничего, только её прикосновения и голос, который звучат набатом: вставай, вставай, вставай.
Потом, неожиданно, этот голос изменился, стал другим, не её, а чужим.
— Вставай, моя хорошая, вставай!
И снова этот противный звук. Ритм сердца. Но уже нет этого долгого "пип".
Мои глаза с трудом открылись, я увидела свет, который сразу же ослепил меня. Я тут же закрыла глаза.
— Ну, так-то лучше, я уже думала ты не очнёшься.
— Пить, — из-за вснх сил протянула я, чувствуя сухое горло и потрескавшиеся губы.
— Тебе пока нельзя пить, только обмакнуть губы.
И вот уже влажная тряпка коснулась моих губ. Как хорошо. Следом на мой лоб легла тряпка побольше. По всему моему телу прошла волна наслаждение. Прохлада для горячего тела.
— Скоро тебе станет лучше. Хотя и так тебе очень сильно повезло. Гордись — в рубашке родилась.
— Что… что со мной произошло? — с трудом выговорила я.
— Тебе нельзя сейчас волноваться и, тем более, перетруждаться, говорить. Скоро всё узнаешь.
Медсестра вышла из палаты. Ну, или где это я нахожусь… Я уже была готова уснуть. Мне так хотелось спать, вы не поверите. У меня сложилось впечатление, как будто до этого я похала двадцать четыре на семь несколько месяцев подряд где-то в пещере, добывая алмазы. Сил у меня вообще не было или мне так казалось, или у меня была просто слабость. Ну, поспать мне так и не удалось. Только я закрыла глаза, как меня разбудил снова голос:
— Я слышал, ты очнулась. Медсестра ненадолго разрешила к тебе зайти. Мне, как специалисту по этому вопросу, она доверилась больше, чем всем остальным, — нет, это был не Андер. Это был Арагон.
Что он хотел от меня? Что он хотел увидеть? Меня слабую, лежащую в этой постели? Зачем он вообще пришёл? Я ему никто. Я бы поняла, если бы пришёл Андер. Зачем он?
Может я проиграла? Может проиграла так, что опозорила не только всю школу, но и всю Академию? Может просто Андер стыдится со мной говорить? В любом случае я не понимала, что здесь делает Арагон. Надеюсь у него веская причина тревожить меня, потому что мне начала сниться уже моя смерть. Может предвещный сон. Может и вправду сейчас умру. Не хотелось бы перед смертью обсуждать свой позор.
