Книги
Шесть не очень широких шагов вдоль камеры, от стены с окном до двери. И три поперек, от одной стены до другой. Жесткий топчан со сбившимся комьями матрасом, тощей подушкой и грубым одеялом. Крохотный столик и табурет. Вся обстановка. Ах да, еще ведро с крышкой в углу. Утром приносили кувшин чуть теплой воды и таз – что хочешь, то и мой. На завтрак каша, на обед жидкая похлебка и та же каша, на ужин какое-то загадочное варево из овощей. Ну и хлеб с водой.
В бытность Ириной я постоянно сражалась с лишним весом, сидела на диетах и три раза в неделю ходила в фитнес-клуб. Юниа была намного стройнее, а от такого рациона и вовсе существовала опасность протянуть ноги еще до казни. Кстати, если ее фигуру я хоть как-то могла себе представить, то о лице вообще не имела ни малейшего понятия. Почему не попросила Герту принести зеркало? Ведь можно же было нарисовать или объяснить жестами.
Хороший вопрос. Может быть, потому, что увидеть в зеркале чужое лицо было… страшно? Наверно, нечто в самой глубине моего сознания никак не хотело поверить, что теперь у меня другое тело… другая жизнь… Не хотело – и отчаянно сопротивлялось.
Башмаки зверски натирали пятки, даже через толстые чулки. И все же я упорно ходила по камере взад-вперед. Шесть шагов в одну сторону. Шесть в другую. Больше делать было нечего. Разве что спать. Или лежать на топчане и тупо смотреть в потолок. Думать. Вспоминать свою прежнюю жизнь.
Впрочем, воспоминания эти были бледными и плоскими, как вырезанная из журнала картинка. Словно все произошло десятки лет назад. Иногда я пыталась представить, как отреагировал Олег, мои немногочисленные приятельницы и коллеги, узнав, что я погибла в авиакатастрофе. И понимала: мне это совсем не интересно. Зато несколько разрозненных то ли воспоминаний, то ли видений Юнии наоборот были настолько яркими, словно я сама пережила эти события совсем недавно.
Я боялась, что язык Илары опять ускользнет от меня, как только закончится действие мелиса, но этого не произошло. Видимо, эффект проявился не с первого раза или одной порции оказалось недостаточно. Но вспомнить что-нибудь еще из жизни Юнии не удалось, как я ни пыталась. Может быть, увиденное было единственным, что досталось мне от нее. А может, вся остальная ее жизнь пряталась за прочной стеной, куда мне не было ходу.
После разговора с Гертой многое стало понятнее, но, разумеется, вопросов осталось намного больше, чем появилось ответов. Я тыкалась носом, как слепой щенок, и продолжала строить догадки, в которые то и дело мощно врывался поток отчаяния: не все ли равно, если для нас с Эйрой уже, наверно, наточили меч и построили эшафот.
Почему-то больше я думала даже не о себе, а именно о ней. Когда ее привели ко мне, я почувствовала нечто странное, очень смутное, расплывчатое. Ощущение некой телесной общности. Как и с Айгером, только совсем иного рода. С ним тело помнило близость, страсть. С ней – единство матери и ребенка. То, что называют голосом крови. Что-то отдаленно похожее я испытывала, когда нерожденный ребенок начал шевелиться у меня в животе. Да, это было давно, но такое не забывается. Однако любви к Эйре в моем сознании не было – откуда бы ей взяться? Лишь сочувствие и жалость. И иррациональное чувство вины за то, что не совершала. Как будто получила по наследству не только тело Юнии, но и все ее поступки.
Что я могла сказать суду в свое оправдание? Ничего. Доказывать, что я не Юниа, что меня затянуло в ее тело из другого мира? Интересно, как это можно доказать? Да никак. Потому что невозможно. Короче говоря, выхода для себя я не видела. Но однажды утром – я уже потеряла счет дням, проведенным в тюремной камере, - что-то произошло. Видимо, количество мыслей скачком перешло в качество.
В конце концов, хуже уже не будет. Что может быть хуже смертной казни?
Я подошла к двери и начала колотить в нее ногой. Не прошло и минуты, как замок лязгнул и в камеру заглянула высокая плотная надзирательница, имени которой я не знала.
- Требую аудиенции у тариса Айгера! – надменно вздернув подбородок, заявила я.
- А больше вы ничего не хотите, сола Юниа? – возмутилась та.
Это прозвучало как минимум забавно. Примерно как послать кого-то на известный орган, обращаясь на вы и по имени-отчеству. Я была преступницей, заключенной в тюрьму, но мой социальный статус требовал обязательных «вы» и «сола».
- Твое дело передать мои слова начальнику тюрьмы! – еще более нагло отрезала я. Так сказала бы настоящая Юниа, в этом у меня не было сомнений.
Надзирательница ушла, а я легла на топчан, разглядывая круг света, который светильник рисовал на потолке.
Конечно, мое требование могли элементарно проигнорировать. Но почему-то мне казалось, что все-таки наша с Айгером встреча состоится. Правда, я не имела ни малейшего понятия, о чем буду говорить с ним. Рассчитывать на давние чувства ко мне было бы смешно – после того как я дважды его предала. Но на что тогда надеяться? На милость, снисхождение?
Кстати, я не успела спросить Герту, что мы с Эйрой планировать сделать с ним. Впрочем, познания в истории подсказывали: свергнутого монарха в живых оставляют редко. Уже только для того, чтобы он не собрал своих сторонников и не вернул власть. Вряд ли бы мы с ней стали так рисковать.
Мне принесли обычный таз для умывания, завтрак, обед. Время шло, и я волновалась все сильнее. Как девушка перед свиданием, которое неизвестно, будет ли вообще.
Такую-то мать, а ведь в каждой шутке есть доля шутки.
Я никак не могла отделаться от двух воспоминаний: своего и Юнии. Как Айгер в горах держал меня на руках. Сказанное шепотом «Юнна» и прикосновение его теплых губ. И другое – как они с Юнией занимались любовью у ручья. Я снова и снова погружалась в каждое мгновение, как будто это было мое собственное воспоминание… и жалела, что оно – не мое. Если б я была на ее месте…
Ира, ты была на ее месте – и сделала то же самое. Ты такая же предательница, как и она. Забыла, как уговаривала свою совесть, что Слава – это так, легкое увлечение, а Артура ты действительно любишь?
Я встряхнула головой, пытаясь выкинуть из нее эти мысли, но они вцепились прочно. Вместе с другими. Что крайне глупо мечтать о мужчине, которого ты, судя по всему, собиралась убить и который должен подписать твой смертный приговор. Надо окончательно рехнуться, чтобы хоть на секунду вообразить, будто...
Лязгнул замок, дверь открылась.
- Выходите, сола Юниа, - с непроницаемым лицом приказала надзирательница.
- Подожди. Принеси мне зеркало! – потребовала я.
- Вы думаете, тарис Айгер будет вас ждать? – с издевкой поинтересовалась она. – Не надейтесь, соблазнить его не удастся. Так что зеркало вам ни к чему. Идите!
Я шла по коридору и слышала за спиной глухое сопение. Казалось, взгляд надзирательницы рисовал на моем платье красную точку, как лазерный прицел. Наверно, ее безмерно удивляла моя наглость: потребовать встречи с правителем, которого намеревалась свергнуть с трона! А еще больше, что он согласился на эту встречу.
Неужели повезут во дворец? А вдруг я убегу? Или тайные сторонники отобьют меня у стражников?
Глупости. И бежать некуда, и сторонников никаких, наверно, уже нет. Тех, что были, давно казнили. А если кого не выловили, те попрятались в щели, как тараканы.
Один коридор, второй. В Мергисе столько преступников, что нужна такая большая тюрьма? Или она одна на все королевство? Мы поднялись по узкой винтовой лестнице, прошли еще немного и оказались у двери, рядом с которой стояли два вооруженных стражника. Надзирательница открыла ее, подождала, пока я войду, и закрыла за моей спиной.
