Книги
Осень ползет-стелется по земле золотой травой. Наливается в диких яблоках алым цветом, устилает листопадом оленьи тропы. Голос ее — крик воронья в предрассветном тумане. Дыхание ее — рябь на темной глади лесного озера.
— Снова кровь на пороге, — переговариваются испуганно слуги. — И дождь не смыл. Словно тронуть не посмел. Капли от двери до самой опушки тянутся. «Приходи, дорогой гость. Иди по моей тропинке, не заблудишься».
Осенью шепот леса не слушай и глазам не верь.
— Лошади на конюшне тревожатся. Собаки в кучу сбились, скулят, — качает седой головой главный егерь. — Охота в такую-то пору — не к добру.
Шершавыми руками оглаживает лоснящиеся бока кобыл, треплет за тонкие черные ноздри. «Тише, хорошие, тише. На все воля господина. А нам только слушать, да кланяться. От воли королевской не убежишь».
Кухарка на рассвете воду выплескивала. На небо — серое, будто камень у дороги — взглянула, шепнула, как бабка учила: «Все мое — твое, Господин: смерть, жизнь, судьба. Возьми половину и оставь столько же. Только сердце не тревожь, к себе не зови». Шепнула и почувствовала себя старухой.
***
Туман ползет по склонам холмов. Белый саван на бесстыжем золоте. В сердце оцепеневших лесов живет Король Ольхи. Говорят, вместо короны у него оленьи рога. Вместо драгоценных камней он вплетает в волосы беспокойные сны, рожденные под полной луной над болотной топью. Вместо шелка он окутан мглой, и лица его не видел никто. Кто увидит — тот дороги домой вовек не найдет.
Звезды не успевают погаснуть, когда старый Герхард пихает Акхеля в бок. Старику не спится, а мальчишке дай волю — весь день бы продрых. Но работа не ждет. Скоро придет слуга Его Величества, спросит, готова ли свора, взнуздан ли конь.
Сплетники говорят, королю уже сотня лет. Но феи выковали его сердце из горного хрусталя, и время более не властно над ним. Потому и живет вдали от посторонних глаз посреди бескрайних лесов. Каждое утро король выезжает на охоту: на пшеничных волосах — железный венец, на плечах — плащ, подбитый мехом. Вороной конь грызет удила, косит глазом, ждет, когда шпоры вонзятся в бока. Рядом — свора гончих, у каждой на груди полумесяц — отметина благородных кровей. Но зайцам и косулям нечего тревожиться, не по их душу поет охотничий рог. Королю желанна только одна добыча — лишь его голова.
Акхелю снится хозяйка озера с высокой грудью и кожей белее снега. А старый Герхард пропах лошадьми и сеном, кажется, даже кровь у него — растопленный жир для смазки упряжи. Жаль отпускать такой сон, но главный егерь за шиворот стаскивает Аки с лежанки, кидает на колени куртку.
— Ну, вставай, тебя господин не для того кормит, чтоб ты бока отлеживал.
— Господин нас за сов видать считает. Как бы не начал мышами кормить вместо хлеба.
Зевота мешается у Аки со словами. Сонными руками он не может попасть в рукава. Трет глаза, плетется вслед за Герхардом из караульной через двор, бубнит под нос:
— Охотиться ему, видите ли, надо. У вороного и так вчера губы в кровь разодрал.
Герхард хмурится, но молчит. Ершится мальчишка, злится, порой уже и сам голос повысить может. Значит — отъелся. Значит, из сердца ушел страх. Когда прошлой зимой заявился, дрожал на морозе как осиновый лист, одежда — сплошные лохмотья. Стучался, смилостивиться молил: кусок хлеба подать. А про себя боялся, небось, выйдет кто-то из слуг и прогонит прочь. А прочь — куда? Разве что волкам в пасть. Но светлоликий король Максимильян приказал привести бродягу. В глаза заглянул, спросил: «Кто ты, душа лесом посланная?» А после приютить и обогреть велел.
Приблудный же, когда в себя пришел, нового не поведал. Зима суровая подступила — сердца людские заледенели. Аки сиротой рос, заступиться некому. Когда пошел народ к ведуну узнать, за что их боги наказывают суровыми морозами, ведун и наплел, мол, это от странного нелюдимого мальчишки все беды. Он повинен — и в холоде, и что дичь от деревни ушла. Разозлил диких богов языком, говорливым не в меру. Чушью, будто слышит голос леса, а ведун старый, да живот отъевший, может только от себя сказки выдумывать.
— Герд, а правда, что на Его Величестве проклятье? Что ему уже сто лет?
Герхард молчит. Кто знает — тот не спросит, а другим не объяснишь, что еще c тех пор, как он, Герхард, шестнадцатую весну справлял, король вовсе не изменился.
— Работай, давай, а не языком мели. Почисть вороного и сбруей займись.
Акхель умолкает, но еле водит щеткой. Клюет носом, норовит прислониться к лоснящемуся конскому боку.
— Герд, а, Герд, чего Его Величеству в замке не сидится?
— Ищет.
Акхель оживляется. Обычно главный егерь все больше молчит. Сам прочих слуг сторонится и его сторонятся. А тут — на те.
— Кого ищет?
— Духа лесного. Короля Ольхи. Слыхал?
Аки настороженно кивает — как не слыхать. Везде в округе одно — лес. Деревеньки, к опушке дворами будто пристегнутые. Частокол от дикого зверья сбережет, от него нет. Он прокрадется тенью, если захочет, волком обернется, корову в хлеву задерет забавы ради, мяса не тронет. Захочет — дичь уведет, так что от голода животы вспухнут у всего села. Захочет — душу заблудшую заберет. Ему только молиться, носить дары на опушку и помнить, что в здешних краях два Господина.
— А зачем ищет-то?
— Отомстить. Когда-то… Давно. Все здесь было иначе.
Кости у Герхарда ноют — быть дождю. Может, и правильно рассказать все мальчишке. Молодой, да пытливый — давно расспрашивал. И ведь ему-то жить в замке. Ему быть главным егерем и служить королю, когда самого Герхарда не станет.
— Раньше у Его Величества Максимильяна был старший брат — принц Рихард. Много лет назад в такую же осеннюю пору, на свое двадцатилетие, пришло время ему сесть на трон. А накануне торжества устроили охоту. Со всех краев съехались вельможи ко двору. Но лес им был не рад. Целый день охотники не видели добычи. Хотели уже вернуться, и вдруг перед ними выскочил из чащи олень. Рога — раскидистое дерево, шкура — чистый атлас, глаза — как сливы. И в принцах азарт взыграл, кровь закипела. Ничего, кроме добычи, не видели. Лошадей хлестнули и понеслись. Егеря, вельможи, слуги следом — да куда там. Через мгновенье уже и не видать их было, только рог пел впереди, а после и он смолк. Егеря свору ищеек спустили, пошли по следу. Ехали долго. К охотничьей сторожке свернули у излучины ручья, выехали на поляну и видят — лежит загнанный олень, а рядом принц Рихард, весь в крови, мертвый. И принц Максимильян тут же, без сознания. Его скорей в замок отнесли, там он и рассказал, как мчались они за оленем, загнали, принц Рихард его копьем пронзил, а олень в предсмертной муке закричал, будто человек. И на зов его явился дух лесной. Тот, кого местные зовут Королем Ольхи, Демон с рогами, сам чернее ночи, с провалами вместо глаз. Принца Рихарда убил, а короля нашего проклял навек. Забрал покой. Сказал, за погибель оленя тому вечно расплачиваться, скитаться по земле. С тех пор и ищет его король Максимильян. Хочет отомстить за себя и брата. Снять с лесного чудовища голову.
Главный егерь замолкает, переводит дух. Акхель и вовсе молчит, как воды в рот набрал. Глаза опустил. Ясное дело, не ожидал такого.
— Взнуздай коня, — командует Герхард. — Да ноги проверь. И…
Акхель кивает, не слушая. Все его мысли сейчас не о том.
***
Ночью луна серебрит пол, и беспокойные тени пляшут по стенам. Король смотрит в распахнутое окно: мохнатые ели подступают к кованой ограде — словно вражеское войско. Совы ухают по ветвям. Король уже не помнит, где он. Совы говорят: «Не спи». А стоит закрыть глаза, и чудится смех.
Плащ алым крылом летит по ветру вслед за всадником. Блеск золотого обруча в рыжих волосах.
Кто это?
