Книги
Прямо-таки из ниоткуда возникли поводы для «красивой жизни». Сами собой попадались на глаза объявления о выставках, концертах, навороченных спектаклях, посещение которых раньше мне было категорически не по карману. И однажды утром я решила отправиться на аукцион.
Смутные позывы приукрасить жилище посещали меня и раньше, но на гроши, что приносила наука, и мечтать о дизайне было грех. Зато теперь меня одолевали радужные мечтания. Никаких евроремонтов – только изысканные безделушки минувших эпох, сплошной винтаж и уют, старые портреты по стенам и витые подсвечники на камине.
— Камина пока нет, — отрезвить себя не удалось.
Объявление об аукционе я увидела на двери замшелого особнячка, и не раздумывая рванула туда. Мой обалделый вид нисколько не удивил тамошнего распорядителя, словно участники аукциона все сплошь так и выглядели: ошалелые глаза, убогая одежонка и куча денег в кармане.
— Значит, я могу купить все, что захочу? — недоверчиво уточнила я.
— Все, к чему проявите интерес…и на что у вас хватит средств, — вежливо просветил меня распорядитель, плавным мановением руки указывая мое место.
Я сосредоточенно кивнула. И следующие два с лишним часа после начала действа героически боролась со сном. Никогда бы не подумала, что это настолько скучное и медленное занятие.
Лот за лотом уходил безо всякой борьбы, без соревнования, и по моим понятиям, за смешные деньги. А уж у меня-то понятия были более чем скромные. Когда я собиралась уже встать и уйти, распорядитель объявил внезапно громким и торжественным голосом:
— Дама в соболях. Холст, масло. Первая треть восемнадцатого века. Начальная стоимость — тысяча долларов…
Я подняла глаза на означенную даму, и почувствовала острое желание не просто уйти, а быстро убежать. Да вот беда, тело перестало меня слушаться. По правде говоря, мне почудилось, что я смотрю не на картину, а в зеркало, старинное зеркало в тяжелой позолоченной раме. И из этой рамы выглядывает насмешливо усмехающийся мой двойник. У дамы в соболях были надменно приподняты брови, серые глаза смеялись, и роскошная прическа из темных, перевитых жемчугом, локонов выглядела шлемом на ее легкомысленной головке. Да и соболя, надо сказать, смотрелись роскошно.
— В жизни своей не носила ничего…такого, - шепотом утешила я сама себя.
Похожа — это еще не одно лицо. Простое совпадение. «Пора уходить», — скомандовал здравый смысл, но авантюристка, что постоянно во мне пряталась, выдала вслух совсем другое.
— Полторы тысячи, — сказала она так громко, что все уставились на меня.
Хорошо еще, что на этом безрассудства и завершились. Никто не стал со мной соревноваться, и по истечении пары минут я сделалась обладательницей, если можно так выразиться, собственного портрета. И, слава богу, никому не пришло в голову сравнивать мою физиономию с лицом очаровательницы из неких давно минувших лет.
Не буду описывать, как я перла очаровательницу домой, как меня не пустили в метро, и как мне пришлось искать такси, которые, как назло, не торопились попадаться навстречу. Строго говоря, я могла себе позволить постоянно разъезжать на тачках, но эта мысль не успела пока укорениться в сознании.
Едва я ввалилась в квартиру, проклиная приступ авантюризма, как в кармане требовательно затренькал телефон.
— М-да, — мрачно отозвалась я, переводя дух.
— Откуда бежала? — ехидно спросили из трубки.
Это была Надька. Уникальное существо, которое считало меня своей подругой без всякого согласия с моей стороны. Существо, целью жизни которого было резать правду-матку где надо и не надо, то есть везде.
Поэтому я всегда отвечала на ее вопросы уклончиво.
— Да так, — уклончиво ответила я.
— Я тут слышала, на тебя наследство свалилось? Теперь можешь до конца жизни плевать в потолок, — с завистью констатировала Надька.
Второй ее отличительной особенностью было свойство влезать в чужую жизнь без спроса.
— Ну… — неопределенность в ответах — единственное, что спасало от «совести нации», как прозвали ее студенческие подружки.
— Деньги-то тратишь?
Третьей ее особенностью было постоянное желание задавать «детские» вопросы. Проще говоря, бестактные.
— Ты чего звонишь-то? — единственным способом избавиться от ее назойливости было перевести разговор на нее самое.
— Повидаться бы надо, — припечатала Надька.
Всю жизнь мечтала! Но посылать далеко я не очень умела, а потому отговорилась необыкновенной нагрузкой на работе и полным отсутствием настроения.
— Ну, ладно. Погода такая — никто не хочет общаться, — с этим Надька, наконец, от меня отстала.
— Погода… У природы нет плохой погоды, — как не поговорить с умным человеком! Бесцельно побродив по квартире, я пристроила трофей на стену, на огромный ужасающий гвоздь (чтобы уж точно не свалилась), и полезла в постель.
Но сном, тяжелым, глубоким, забылась не раньше полуночи.
Снилась мне при этом какая-то околесица, красотка в соболях, которая болтала со мной, перегнувшись через раму картины, какие-то кавалеры в камзолах да мундирах, циничные и нежные одновременно, анфилады комнат, устланные роскошными коврами, и чертова пропасть подобной антикварной дребедени, упрятанная в сон, словно в бонбоньерку.
Ближе к утру бонбоньерка захлопнулась, а я оторвала голову от подушки в твердой уверенности, что вовсе не смыкала глаз.
К тому же в квартире раздавалась целая серия посторонних звуков. Такое бывало и раньше: с чердака доносилось бомжиное шуршание, на лестнице тусовалась молодежь, но такое, как сейчас, я слышала впервые. Больше всего звуки походили на аккуратное ковыряние в моей замочной скважине.
Поняв это, я почувствовала холодок опасности, тихо ползущий вдоль позвоночника. В квартире я была одна, на буфете стояла шкатулка с золотыми монетами, со стены улыбалась красотка в соболях, и все эти обстоятельства вполне могли привлечь «асоциальный элемент». Я нервно хихикнула и подступила к двери.
Ну точно — в замке осторожно ворочалась отмычка. Стараясь ступать бесшумно, я вернулась в комнату, и приступила к военному совету с отражением. Блиц-совету, ибо оставшееся время исчислялось не больше, чем парой минут.
— У нас есть путь отступления, — сообщила я советнице в зеркале, и она снова одобрительно мне покивала.
У выхода на черную лестницу, вроде бы, еще никто не торчал, и можно было ускользнуть. Но едва я представила себе, что ускользать придется со всеми нажитыми за последний период ценностями, как затосковала еще больше. Свежи были воспоминания, как я тащила красотку с аукциона, да и шкатулка тяжело оттягивала руки, а еще сумка и пальто… Но выбирать было не из чего.
Я кое-как оделась, похватала перечисленные предметы и направилась в кухню. Дверь на черную лестницу не один десяток лет простояла запертой, от чего ее заело, и я убила лишних секунд тридцать на борьбу со строптивицей.
Ни один из ключей на моей связке к ней не подошел, оставался только тот, что лежал в шкатулке. Пришлось опробовать его — на счастье, это оказалось то, что надо. Дверь со скрежетом отворилась, и я быстро шагнула в темноту. Впрочем, тут же вернулась назад. Среди моих запасов полезных вещей нашелся мощный небольшой фонарь, и я ухватила его с буфетной полки, уже слыша в квартире чужие осторожные шаги.
Странное дело, они не искали ничего, как будто просто шли за мной, и все. Эта странность напугала меня куда больше, чем обычная воровская возня с имуществом.
Я скатилась по лестнице, пролетела двором, не встретив ни единой живой души, и задыхаясь, выскочила на улицу. Ровно через десять метров находился дорогой ресторан, и я не нашла ничего умнее, как рвануть к его массивным дверям.
