Глава 42
– … а с ней точно всё будет хорошо? – услышала я чей-то звонкий голосок и, не понимая кому он принадлежит, попыталась открыть глаза. С первого раза у меня ничего не вышло: веки будто склеили клеем моментом.
– Я же уже раз десять вам это сказал, мелюзга, – недовольно пробурчал Шантаэр вслух, – что же вы такие настырные-то?!
– Обещаешь? – спросил теперь девичий голосок, и керр’эр’ир протяжно застонал.
– Да! – рявкнул он. – А сейчас не мешайте мне!
– А что вы делаете? – хором поинтересовались два мальчишки.
– Ох-х, теперь мне понятно, почему она так хотела вас спасти. Она почувствовала в вас свою родную кровь… Вы такие же, как она!
– Она – пушистая, – оспорила девочка утверждение Шантаэра, – красивая. А мы – дети.
– Логично, и не поспоришь, – он хмыкнул. – Только она не всегда пушистая. Иногда она вредная, как и вы. Да, Лиэна?
– Ч… ч-что? – первое слово мне далось с огромным трудом – в горле пересохло.
– Что-что, открывай глаза, покажи нам свои глазки и скажи, как ты себя чувствуешь, только не смей вставать. Я хоть и влил в тебя практически половину своего оставшегося резерва, но это не смогло заживить полностью твою рану. Ну ты и обжора, я тебе так скажу! Будто бездонный колодец: в тебя ману льешь, льешь, а результата не видно. Ты самый настоящий монстр.
– Она – не монстр! – обиженно воскликнула девчушка, и крохотная ладошка, опустившись мне на нос, начала его робко и ласково гладить. А я, наконец-то справившись с налитыми свинцом веками, открыла глаза. И первыми я увидела карие с золотистыми искорками глаза девочки. Той самой, что лежала на алтаре. Именно она меня и гладила сейчас.
– Что произошло? – прохрипела я, но, как и просил Шантаэр, даже не дернулась. Боли как таковой я сейчас не испытывала, но была жуткая слабость, причем везде. Даже мой, обычно крайне активный, хвост распластался где-то и не предпринимал попытки двигаться.
– Что, что. Что ты всё заладила, – керр’эр’ир появился в поле моего зрения, а за ним по пятам следовали двое мальчишек. Чумазых, ростом «мужчине» до пояса. Они напоминали двух домовят: одетые в лохмотья, босые, худенькие, волосы торчали в разные стороны, мордочки черные. – Один тебя кинжалом пырнул, а второй поглубже его воткнул. И чтобы тебя в стазис не запечатало, мне пришлось делиться с тобой своей энергией… Ох-х, что со мной Мао сделает, когда узнает, что ты чуть не умерла! Простым порицанием тут не обойдется, наверное. Развоплотит ещё, – подойдя ко мне, лежащей на алтаре, он приложил ладонь к моему лбу и прикрыл глаза. – Нет, помирать ты уже не собираешься, так что в стазис тебе угодить точно не грозит.
– А что такое стазис? – мальчишки, что шли позади, опять хором спросили Шантаэра. – А развоплотит? А кто такой Мао? Он злой? Да?
– А-а-а-а! – схватившись за голову, застонал керр’эр’ир. – Я провел с вами всего час, а уже хочу сам, по своей воле, развоплотиться, чтобы больше не мучиться! Изверги мелкие! Ну сколько можно задавать вопросы? Давайте в тишине побудем хоть немного. Сейчас «тетя Кошка» оклемается, и вы быстро найдете с ней общий язык. Она тоже страсть как любит поговорить! А меня – оставьте в покое!
– «Тётя Кошка»? – переспросила я и, когда девочка начала меня чесать за ушком, прикрыла глаза, и даже начала тихонько урчать от удовольствия. Причем «мурчалка» у меня «включилась» автоматически.
– Это она, – Шантаэр кивнул в сторону девочки, которая сидела рядом со мной и чесала, – тебя так окрестила. А остальные и подхватили.
– А сколько детей? Ты всех выпустил? Может, кому-то помочь надо?! – я, вспомнив те крики, тот плач, что слышала, когда сюда бежала, сразу активизировалась. Захотелось подскочить, всех осмотреть, всем помочь, успокоить. Но я смогла сдержать свой порыв, да и сейчас никто не плакал. В склепе стояла умиротворяющая тишина.
– Успокойся ты, – отмахнулся он, – всех я уже освободил, всех осмотрел. Кому надо было – помог как смог. Я, конечно, не лекарь и не обладаю навыками целителя, но им достаточно было и толики моей маны, чтобы серьезные раны затянулись. А царапины и сами заживут.
– А вдруг инфекция?
– Инфекция? Понятия не имею, о чем ты говоришь. Да и им скорее пища больше требуется, чем лечение. Насколько уж я плохо в вашей физиологии разбираюсь, но мне кажется, что такими тощими дети не должны быть. А ещё я постоянно слышу жалобный вой в области их животов. И это сводит меня с ума, так же как и их постоянные вопросы.
– Так и сколько тут детей? – я нехотя приподняла голову, пытаясь осмотреться.
– Десять, – Шантаэр запрыгнул ко мне на алтарь и широко зевнул. И он мне сразу этим напомнил Мао. – Трое, как эта, совсем мелкие. Остальные чуть постарше, судя по их росту.
– Ого! – воскликнула я и попыталась пересчитать детей. Но на глаза с моего ракурса попали только четверо. Девочка, что сидела рядом, те двое, что топтались около керр’эр’ира, и один мальчик сидел прямо на полу, метрах в пяти, к нам спиной. – А давно они тут?
– Практически тридцать дней, никто из нас точно не может вспомнить, – буркнул мальчик, что сидел на полу.
– А… ваши родители? – я понимала, что, скорее всего, всё совсем не просто и вопрос крайне деликатный, но нужно было знать, куда их вести. И что нам делать дальше.
– Мама… – девочка, что до этого сидела молча, опять всхлипнула. – Они… те дяденьки пришли в наши деревни. Они всех увели. Маму… и… – договорить она не смогла, поток слез хлынул из её глаз. А я, не зная, как утешить её в этом теле, придвинулась чуть ближе и, подняв голову, начала вылизывать её лицо, при этом приговаривая:
– Маленькая моя, бедненькая. Тех гадов наш дядя Шантаэр наказал, а мама… может, с мамочкой твоей всё хорошо. Не плачь, моя хорошая…
– Ничего с ними не хорошо! – зло выкрикнул мальчишка, перебивая меня, и, подскочив с пола, повернулся к нам. – Их всех увели в те страшные треугольные здания из черного камня! Я сам видел! А потом… потом я сам своими ушами слышал, как они говорили, что ритуал завершен, а другие… другие спрашивали у того старика с посохом, куда им девать тела! Нет больше у нас родителей, смиритесь! И нас тоже было больше, по двое в камере…
И столько отчаяния, столько боли было в его голосе, что моё сердце сжалось с такой силой, что стало невыносимо. Да. Мальчик этот, как бы не тяжело это было признавать, скорее всего, прав. Мао мельком обмолвился, что, кроме нескольких чудаков в балахонах, видел только мертвых в тех пирамидах. В подробности он наотрез отказался меня посвящать. Добавил только, что там проводили какой-то ритуал.
– Я…
Я запнулась, не в состоянии придумать, что сказать, и как утешить малышей, какие нужные слова подобрать. Им, действительно, сейчас очень непросто. Месяц провести тут, в клетках, без родителей. И знать, что и папу, и маму, вероятно, уже убили. Я даже не могу себе представить какие им пришлось тягости перенести. Знала я только одно сейчас – я им обязательно помогу. Пока не знаю как, но я одних их не оставлю.
– Я буду надеяться, что всё не так плохо.
Сказала я, чтобы хоть как-то сгладить слова мальчика – они были правдой, но не всегда правда бывает приятной, не всегда её хочется слышать, особенно так, напрямую, в лоб. Порой к ней нужно подготовить. Но, боюсь, к такой правде подготовить малышей попросту невозможно. Как им объяснить, что есть на свете такие уроды, для которых чужая жизнь ничего не значит, которых заботит только своя собственная? А ради собственных прихотей и желаний они готовы на всё.
– Я обязательно что-нибудь придумаю, я постараюсь вам помочь, – произнесла я спустя минуту уже твердым голосом. – Чего бы мне это не стоило.