Книги
3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии
Особняк Бриверивзов, Цинн
Амелия кружилась перед зеркалом, с удовольствием рассматривая свой новый наряд. Бледно-нежно-зеленое платье с объемной юбкой, тугим, значительно поднимающим грудь корсетом и пышными рукавами ей необычайно шло. Как сказала портниха, женщины из высшего общества редко выбирают подобный цвет. Как правило, он «бледнит» свою обладательницу или же придает коже зеленый отлив. Бледной от природы Мэл выбранная ткань, как раз наоборот, подходила как нельзя лучше. А небольшая грудь, на размеры которой так часто ругался Эйдан, в этом платье смотрелась значительно больше, отчего Амелия испытывала особую гордость — угодить мужу очень хотелось.
Мэл поправила шпильки в волосах и наконец отошла от зеркала. Супруг обожал, когда жена делала высокие прически. В прошлый раз, когда она вечером встретила его с деревенской, как он выразился, косой, Эйдан очень расстроился. Поэтому шпильки и еще раз шпильки. Хоть от них и чешется голова… Ничего, для того, чтобы порадовать мужа, можно и потерпеть.
В последнее время Амелия не всегда была столь оптимистична. Часто бывали и ссоры, и слезы в подушку. Физическая близость в супружеской постели по-прежнему вызывала боль и дискомфорт, но недавно ей объяснили, что в этом не виноват никто, кроме нее самой, и у Мэл открылись глаза. Она словно прозрела.
— А чего ты хочешь? — нравоучительно говорила Элиза, к которой Амелия все чаще сбегала в гости, пока Эйдан был на службе. — Кому хочется возиться с бревном? Женщина должна быть как кошка — гибкая, ловкая, ласковая. Ну и домашнее платье! О чем ты, дорогая! Конечно же он ругался за косу! Никаких кос, никаких туфель без каблука! Ты должна встречать мужа со службы в лучшем виде, и тогда он никогда не потеряет к тебе интерес, будет нежен ночью и щедр днем.
Амелия внимала каждому слову и интенсивно кивала.
Сама Элиза не так давно вышла замуж за человека втрое старше нее. Тем менее, имея за плечами огромный жизненный опыт, тот не смотрел на юную жену свысока, а ценил супругу и прислушивался к ее мнению. О щедрости и говорить не стоило — такого количества платьев, какое в своих гардеробных имела Элиза, Мэл не видела ни у кого.
Зачем столько? Чтобы переодеваться по четыре раза в день и ни разу за несколько лет не повториться? Для чего выходить на ужин в собственном доме в бальном платье, достойном королевского приема? Всего этого Амелия по-прежнему не понимала, хоть и не была стеснена в средствах. Эйдан выделял ей деньги на наряды, но большая часть этих сумм не тратилась по ненадобности.
Элиза же объяснила подруге, как она была не права, измеряя все мерками провинциального Южного округа.
— Эйдан всю жизнь живет в столице! — проповедовала подруга. — Поверь, он разбирается в моде не хуже любой аристократки. Его нужно поражать и покорять каждый день!
Кто бы поведал Амелии все эти премудрости по прибытии в Цинн. Раньше на тему отношений она беседовала лишь с Кларой, которая все больше говорила о любви и нежности между супругами, сама будучи очень далекой от столичной жизни.
— Любовь любовью, а головой тоже надо думать, — учила Элиза.
И Мэл не могла с ней поспорить. Одной любви Эйдану оказалось мало. Амелия по-прежнему верила, что он любил ее, но все чаще был груб, а ссоры повторялись все с меньшими интервалами во времени.
Сперва Мэл винила во всем супруга и даже всерьез подумывала написать отцу и, если не вернуться к нему, то хотя бы попросить его забрать ее из Цинна на несколько месяцев. Но Элиза Форнье перевернула ее внутренний мир с ног на голову. Как же Эйдан был не прав, когда запрещал им дружить!
Пританцовывая возле стола, на котором слугами уже были расставлены холодные закуски и бокалы, Мэл поправляла салфетки и проверяла, насколько устойчиво стоят в подсвечниках свечи. Никто давно не пользовался свечами в быту — магические светильники были доступны каждому, но Элиза доходчиво объяснила ей, что свечи можно использовать не только по их прямому назначению. Например, с их помощью можно создать интимную обстановку.
Эйдану понравится, непременно понравится.
Амелия бросила взгляд на часы с крупным циферблатом на стене: супруг задерживался.
На мгновение стало обидно — она же так готовилась. Но Мэл усилием воли поборола в себе это чувство. Это она предоставлена сама себе целыми днями, а Эйдан служит на благо короны. В прошлом месяце он даже выезжал на учения за пределы столицы — работал и уставал. Вот и сегодня наверняка задержался по уважительной причине.
Решив провести время ожидания с пользой, Амелия сбегала на второй этаж, принесла пишущие принадлежности и устроилась прямо за обеденным столом. Стол этот мог поместить за собой не менее десяти человек, поэтому посудой был занят лишь его край, и Мэл спокойно расположилась на свободном месте.
«Дорогой отец, — вывела она самописным пером, стараясь писать как можно более аккуратно, — я очень скучаю. У меня все хорошо. Правда».
Амелия нахмурилась, отложила перо, перечитала написанное и нетерпеливо порвала бумагу на мелкие кусочки. «Все хорошо. Правда»… Додумалась! Выглядело так, будто бы она сама себя в этом убеждала. Отец наверняка забеспокоится, стоит ему прочесть эту глупость. А ведь у него больное сердце.
«Дорогой отец, как у вас дела? Очень скучаю», — начала снова, причем заставив себя улыбаться. Это был еще один из уроков Элизы: подруга утверждала, что, если писать с улыбкой или со слезами, это непременно отразится на стиле письма, и адресат сумеет это почувствовать.
Во дворе раздался шум. Стукнули ворота, затем послышались голоса и конское ржание. Громкий голос Эйдана был пропитан недовольством — за закрытыми дверями Амелия не могла разобрать слов, но интонации слышала отчетливо.
Устал, решила она. Ничего, сейчас увидит приготовленный для него романтический ужин, ее новое платье и оттает.
Не успевая отнести недописанное письмо наверх, Мэл положила перо и бумагу на свободный стул и придвинула его поближе к столу. Гостей они не ждут, поэтому она спокойно уберет вещи с незанятого сиденья после ужина.
Расправила подол платья от несуществующих на самом деле складок, поправила прическу, глубоко вздохнула, готовясь, и встала напротив двери, чтобы встретить мужа во всей красе. Он должен восхититься ее внешним видом, поцеловать и похвалить. А потом Амелия шагнет в сторону и продемонстрирует ему накрытый стол…
Черт! Свечи!
Безумно волнуясь и боясь не успеть, Мэл бросилась их зажигать. Огниво не слушалось. На самом деле она попросту не умела им пользоваться: камин всегда разжигали слуги, а Эйдан, если ему хотелось сделать это самостоятельно, мог лишь щелкнуть пальцами и получить огонь. Боевой маг, ее гордость.
Успев зажечь лишь половину свечей, Амелия бросила эту затею и потушила магический светильник. Половина — уже достаточно. Они смогут зажечь остальные вместе или же потушить горящие, чтобы вновь включить светильник — кто знает, понравятся ли Эйдану свечи. Запах от них, надо признать, шел весьма специфический.
Мэл успела вернуться в прежнюю позицию — спиной к столу, лицом к двери, сцепив кисти рук на уровне бедер — как раз за мгновение до того, как двустворчатые двери распахнулись.
Амелия широко улыбнулась…
— Ты сдурела, почему темно?! — рявкнул супруг, и улыбка на ее лице застыла болезненной маской.
— Прости, — пискнула Мэл, придя в себя. — Я сейчас… — Но успела сделать лишь шаг к столу — Эйдан потушил свечи взмахом руки. Так же магией, подчиняясь его воле, зажглись светильники. — Прости, — повторила Амелия, часто моргая, чтобы не заплакать.
