Слёзы чёрной вдовы

Глава 35

Гриневская. И хваленый мужской склад ума, которым славилась она среди знакомых, и близость к Светлане, а теперь еще и цвет волос. Других рыжих «дамочек» Кошкин в Горках не видел, кажется, и среди прислуги… Да и холодность ее к мужу, к Гриневскому, можно было объяснить тем, что она с юности влюблена в отца Светланы, да так и не изжила в себе это чувство.

И хоть с большим трудом, но Кошкин мог представить, что когда-то она сочиняла стихи под поэтическим псевдонимом Нелли.

Однако как ни была хороша эта версия, Кошкин видел в ней уйму пробелов. Во-первых, портрет Светланы, написанный, очевидно, художником Рейнером, а потом загадочно исчезнувший; а во-вторых, тело Леона Боровского, которое для чего-то пытались утопить в озере. Может быть, Гриневская и замешана в этом деле, но явно был кто-то еще…

Пока Кошкин добрался до Горок, снова начало темнеть.

И на этот раз он не сдержался: возможно, следовало наперед навестить дачу хозяев, но ему до смерти хотелось увидеть Светлану. К тому же, кажется, ему везло: полиция до Горок добраться не успела, по крайней мере, в округе стояла тишь да благодать. Пожалуй, было даже слишком тихо, и это непременно насторожило бы Кошкина, если б он думал о чем-то, кроме того, что вот-вот, еще мгновение, и он увидит глаза Светланы…

Дверь ему легко поддалась – даже оказалась не заперта. Тогда-то Кошкин и почувствовал неладное, но было уже поздно. В кромешной тьме гостиной он услышал звук, с которым взводят курок, а после прозвучал напряженный голос Девятова:

— Кошкин! Поднимите руки, вы арестованы!

Слабо начал разгораться огонек масляной лампы, и вскоре Кошкин увидел, что гостиная полна людей в форме, полицейских – уже не его подчиненных, а Девятова. Один из них зажимал рот Светлане, чтобы она не подняла шум, и его задержание прошло бы без проблем.

— За что же я арестован, позвольте спросить? – Он не спеша поднял руки, потому как сопротивляться и впрямь было бесполезно.

Бывший подчиненный не замедлил вынуть наган из его кобуры, а после, сноровисто обыскал и забрал так же Смит-Вессон, похищенный из полицейского сейфа.

— За невыполнение приказа Шувалова и пособничество подозреваемой! – резко ответил ему Девятов. – А то и за соучастие – как покатит.

Светлана, которой удалось, наконец, отнять медвежью лапу полицейского от своего лица, сквозь слезы выкрикнула:

— Это все я! Оставьте его в покое, умоляю!..

— Следствие разберется, Светлана Дмитриевна! – повышая голос, ответил ей Девятов.

Тот старался казаться невозмутимым, но все же нервничал. Девятов явно не испытывал большой радости оттого, что арестовывал бывшего шефа. Кошкина это несколько воодушевило – возможно, он его еще и послушает.

— Девятов, позволь тебе пару слов сказать. Наедине, - негромко попросил он.

— Поговорили уж, Степан Егорыч – больше не о чем! Таких делов наворотил, что трибунал теперь тебя ждет. Вот на суде и поговорим!

— Пусть так, - согласился, проглотив ком, Кошкин. – Но если я тебе, допустим, скажу, что знаю, кто убил этих двоих – назову мотив и дам человека, который продал убийце Смит-Вессон. Тогда?

Сейчас, к некоторому облегчению, Кошкин отметил, что даже подчиненные Девятова неловко переглянулись меж собой. Да и Девятов явно сомневался, как поступить.

Он подошел ближе к Кошкину и, буровя его взглядом, сделал одолжение, спросив:

— Кто?

Кошкин ощутил маленькую, но победу.

— Вели сейчас же ехать к Рейнерам. И пусть туда доставят Алевтину Гриневскую.

— Снова выкрутасы? Ты меня за дурака совсем держишь, если думаешь, что я еще раз на это клюну?

Впрочем, он оглянулся на подчиненных и, наверное, испытал неловкость за свой истеричный тон. Но пропустить слова Кошкина мимо ушей что-то все же ему мешало. Девятов грубо толкнул Кошкина в спину, веля идти в соседствующую с гостиной столовую. Там, плотно закрыв дверь, он выплеснул поток своей ненависти:

— Ты, Степан Егорыч, фокусы свои оставь: ты здесь теперь уж не начальник, так что меня, дурака, идиотом выставлять не смей! Говори имя, если что-то знаешь – иначе даже слушать тебя не стану!

Кошкин назвал. И, видимо, было достаточно убедителен, потому как Девятов, хоть и не вполне доверился ему, все же велел организовать поездку к Рейнерам.

* * *

Крохотную гостиную художника уже давно заняли полицейские, когда туда явились Кошкин с Девятовым. Снаружи, возле дверей, Сергей Гриневский, сильно нервничая, допытывался, на каком основании арестовали его жену, угрожал расправой, высокими родственниками и требовал немедленно ее отпустить. Младший брат художника тоже толкался здесь, но хотя бы не шумел. Девятов вяло от них отмахивался, а Кошкин вовсе ничего не сказал, проходя в комнату.

Сама Гриневская, в отличие от мужа невероятно спокойная, молча восседала в кресле, наблюдая за происходящим так, будто это ее не касается. Рейнеры, муж и жена, трогательно держали друг друга за руки, но беспокойства тоже не выражали – художник, правда, впился в сыщиков ненавидящим взглядом, едва они появились. Но обошлось без истерик.

Девятов прошел в центр гостиной и пару раз кашлянул, пытаясь привлечь внимание. Кошкину пришлось отметить, что, получив заветную должность, тот как-то разом потерял свою ироничность. Да и лихую самоуверенность заодно. Он даже счел нужным поддержать Девятова одобрительным кивком.

— Господа, - начал тот довольно решительно, - сперва прошу ответить на вопрос: где вы были в ночь убийства? Весьма рекомендую на сей раз говорить правду.

Кошкин на троицу подозреваемых не глядел. Он прохаживался вдоль стен, густо увешенных картинами самого разного содержания, и не сомневался, что эти господа снова станут лгать. И, собственно, не ошибся.

— Я уже отвечал, что в ту ночь почти до рассвета был в мастерской! – рассерженно ответил Рейнер. – Заканчивал картину… Я рассказывал это вам тысячу раз!

Супруга живо его поддержала:

— Разумеется, Николай Романович говорит правду: я заглядывала в мастерскую – уверяю, он никуда не отлучался.

— А вы сами, Ольга Николаевна, что делали?

— Я спала, разумеется! Что за вопросы? – вспыхнула та. – Но свидетелей тому, как вы понимаете, нет.

Девятов повернулся к Гриневской:

— Ну а вы, Алевтина Денисовна, чем изволили заниматься?

— Ночью я спала, как бы удивительно это ни звучало. Я говорила вам это в прошлый раз, и с тех пор ничего не изменилось.

— И навестить вашу подругу, Раскатову, вам тем вечером не захотелось? Даже не смотря на то, что вы знали о приезде ее супруга и догадывались, что ей нужно дружеское плечо?

— Говорю же вам – я спала, - ответила та и позволила себе улыбнуться.

— Вы настаиваете на этом, даже если и ваш муж вдруг вспомнит, что вы таки отлучались тем вечером и вернулись далеко за полночь?! – не унимался Девятов.

Гриневская вовсе не ответила теперь, но стоически выдержала взгляд сыщика, давая понять, что от собственных слов не отступится. Тот сдался и как будто ей поверил.

— Десять лет назад, - продолжил, возвращаясь в центр гостиной Девятов, - при несколько странных обстоятельствах погиб Дмитрий Шелихов, отец графини Раскатовой. Кто-либо из вас был с ним знаком, господа?

Рейнер вдруг кашлянул и закинул ногу на ногу. Но так ничего и не сказал. И дамы молчали: можно было подумать, что имя они и впрямь никогда не слышали.

— Неужто даже вы, Алевтина Денисовна, не знали Шелихова? Вы ведь с детства дружили с его дочерью.

— Знала, - помедлив, согласилась та, - но… позвольте, разве это имеет отношение к делу?

— Поверьте мне, имеет!

Девятов выразительно поглядел на Рейнеров:

— Николай Романович, а вы, стало быть, этого имени не слышали?

— Ммм… не припоминаю.