Книги
Глава 32
Пробуждение было жестоким: голова раскалывалась после выпитого накануне, а бьющие сквозь шторы лучи отравляли желание жить. Но хуже всего то, что Светланы рядом не оказалось.
Осознание это мгновенно прогнало сон, заставило Кошкина сесть в постели и лихорадочно оглядеться. В какой-то момент он и вовсе ужаснулся, что ему лишь привиделся ее визит... Но потом Светлана вошла в спальную, несмело улыбаясь ему, и тотчас все стало легко и просто.
Одеждой она себя не обременяла, лишь накинула на плечи его сорочку, оголяющую ноги – столь длинные и стройные, что Кошкин даже с больной головой почувствовал себя счастливейшим из смертных. Сев к нему на кровать, она со знанием дела рассказывала о пользе огуречного рассола при такого рода недомоганиях, но, за неимением оного, поила Кошкина водою с медом. И кормила тем же медом (принесенным когда-то горничной), макая в него ломти черствого хлеба. Никогда у Кошкина не было завтрака шикарнее.
— Я испугался, когда не увидел тебя поутру, - признался в какой-то момент он. – Решил уж, что ты и впрямь пошла в департамент за этими протоколами.
В том, как Светлана покачала головою, ему почудился укор:
— Я не сделала бы этого в любом случае. Я ведь к тебе приехала, глупый.
Хотелось бы Кошкину в это верить.
Невозможно, но сомнения снова терзали его, и он всерьез пытался выдумать причину – зачем ей быть здесь, кормить его завтраком и говорить все эти слова. И сам же себя ненавидел за то недоверие…
— Ты сказала вчера, что я был прав, и тебя действительно опоили. Выходит, ты знаешь, кто это сделал?
Кошкин отставил миску с медом, давая понять, что им нужно поговорить о деле. Не хотелось ему об этом говорить, так как он до смерти боялся обнаружить то, чего знать не хотел… но и тянуть более нельзя.
Светлана же кивнула на его вопрос и с заминкой ответила:
— Моя сестра. - И подняла на его молящий взгляд.
— Она сама призналась?
— Нет, разумеется, она не признается… но все и без того очевидно. Погоди-ка…
Она сорвалась с места и принялась искать что-то, кажется, свой ридикюль, брошенный где-то в квартире – искала долго. Кошкин успел уж одеться и собрать посуду. Увы, но праздник кончился, и начались будни.
— Вот, погляди. - Она вернулась к нему, держа на ладони белый осколок, в котором Кошкин не сразу узнал кусочек таблетки, - это растолкли и перемешали с травами, которые я пью перед сном. Ты во всем был прав! Ошибся лишь, когда винил мою экономку. Уверяю тебя, это не Василиса.
— Я и не утверждал, что это сделала экономка. Травы ведь хранились в кухне? Мало ли кто мог туда войти. - Морщась от солнечного света, Кошкин придирчиво изучал осколок возле окна. И пробормотал, наконец: - Таблетка… возможно морфий. Обычно он жидкий, в ампулах, но бывает, что продают и так. Главное, что, помимо прочего, он как раз имеет снотворный эффект. Я заберу это.
Светлана, казалось, вовсе не была удивлена.
— Морфий?.. Боже, моя сестра и впрямь чудовище, - она с мольбою смотрела на Кошкина. – Но все же она моя сестра. Младшая. Она почти ребенок, она… возможно, поймет когда-нибудь. У тебя ведь тоже есть сестра – что бы ты сделал на моем месте?
Кошкин так и не смог ответить. Взял ее руку в свою и прижал щеке, не зная, как еще помочь. Что и говорить, не хотелось ему представлять себя на ее месте. И, признаться, у него не укладывалось в голове, что одна сестра и впрямь могла отравить другую. И, главное, чего Надя Шелихова хотела тем добиться? Ведь морфий это только сильное успокоительное, которое насылает вдобавок «чудные видения» — и только. Убить, к примеру, им затруднительно: для того морфия нужно принять гораздо больше, чем представляется возможным незаметно подмешать к травам.
Потому он сказал с возросшей внезапно уверенностью:
— Не следует торопиться с выводами.
И – хотя прежде делать этого не собирался – начал рассказывать, как ездил в Мариинский девичий монастырь, как разговаривал с инокиней Магдалиной, и как та поведала ему о визите Нелли.
— Нелли? – растеряно переспросила Светлана. – Нет, я не припомню никого с этим именем среди друзей отца или маменьки… Впрочем, скорее всего, я именно не помню – в нашем доме, пока отец был здоров, постоянно обедали или ужинали совершенно незнакомые мне люди. У отца была уйма приятелей: в основном писатели, поэты, журналисты и прочие литераторы. И девицы, и женщины разных возрастов… ты не представляешь, сколько респектабельных с виду дам тайком пишут романы! Частенько эти дамы приносили рукописи отцу – Нелли вполне могла бы быть одной из них. Они как раз любят брать такие романтичные псевдонимы.
«Н. Некрасова», — отчего-то вспомнил Кошкин подпись к стихотворению на странице в газете Шелихова.
Он вдумчиво кивнул Светлане. Действительно, а не рано ли он решил, что Нелли – это фройляйн Зойдель? Но не спросить не мог:
— А твоя гувернантка – Хелена – не могли ее так называть?
Светлана вскинула на него изумленный взгляд:
— Ты и с нею успел увидеться? – Но ответила вполне однозначно: - Нет, исключено, чтобы это имя принадлежало нашей гувернантке. Вовсе не могу представить, чтобы ее кто-то когда-либо звал Нелли. Поверь, ее даже собственная маменька в колыбели называла фройляйн Зойдель – не иначе!
— Думаю, ты ошибаешься, - снисходительно заметил Кошкин, - близкий человек – любовник, например – вполне мог бы звать ее неким нежным именем. Особенно, если этот ее любовник достаточно романтичен. Допустим, если он литератор.
— Ее любовник?! – Светлану это предположение совершенно искренне развеселило. – Что за глупости: девственность нашей гувернантки никогда не подвергалась сомнению! Не смей порочить ее честное имя! Или, постой… - она напряглась, - ты хочешь сказать, что мой отец… и фройляйн Зойдель?
Кошкин пожал плечами, будучи уже не очень уверенным в своих выводах. Прежде он думал, что это возраст и желчный характер плохо отразились на внешности немецкой гувернантки, а в молодости она была красавицей, вполне способной завлечь Шелихова. Но, судя по всему, это не так.
— Нет, Степан Егорыч, - уверенно заключила, меж тем, Светлана, - нелепее этого я в жизни ничего не слышала. Да, мой отец был видным мужчиной, и, кроме того, безумно обаятельным и талантливым. Многие и девицы, и дамы на него заглядывались: у нашей кухарки была дочка лет семи лет, так и она тайком по нему вздыхала. Но… если бы ты видел мою матушку – даже когда она и в возрасте была – то понял бы, что от таких женщин мужья не гуляют.
Последнее Светлана сказала с явной гордостью, а Кошкин поспешил ее остудить:
— Мужья гуляют от разных женщин.
В самом деле она его не убедила: разумеется, Светлана не могла беспристрастно судить о собственных родителях. В ответ на последнее его замечание она неловко пожала плечами, видимо, и сама признавая его правоту. Но все же сказала:
— Возможно. Но, ежели говорить о моем отце и этой немке, то меж ними могло что-то быть разве что в ее мечтах!
— И все же у нее были все основания ненавидеть твою матушку. И еще больше оснований ненавидеть человека, которого она считала убийцей Дмитрия Шелихова. – Он внимательно следил за глазами Светланы и отметил, как беспокойно она отвела вдруг взгляд. И добавил веско: - Мы в полиции называем это мотивом.
