Книги
Глава 28
— Экая вы безрукая, барышня, право слово! – в сердцах воскликнула Василиса, когда Надя испортила уже пятую подряд лепешку теста для пирожков, пытаясь неловкими своими пальчиками сотворить из нее хоть что-то. – Шли бы лучше к себе… книжку почитали, что ли!
— Ну и пожалуйста, с превеликим удовольствием! – разозлилась та и принялась оттирать ладони от ненавистного теста.
Надя так гневалась на злющую экономку, которая не может толком объяснить, как лепить эти глупые пирожки, что готова была и правда тотчас убежать к себе. Но одумалась, осталась. Побег уничтожил бы ее план.
А план тот казался Наде чрезвычайно тонким, обдуманным и даже немного коварным…
* * *
Сегодняшнее утро началось с того, что к Наде, едва проснувшейся, постучала и вошла Светлана, одетая для поездки в Ермолино. Надя испугалась, что сестра заставит и ее ехать на похороны и тотчас выдавила из слабый стон, дабы напомнить о своей простуде.
Однако сестра то ли сходу поверила ее стонам, то ли вовсе не собиралась никуда Надю везти: Светлана с такой теплотою смотрела на нее, стоя в дверях, что Наде даже неловко стало притворяться, ведь чувствовала она себя куда лучше.
Потом Светлана подошла, шелестя юбками, села на край постели и совсем как вчера ночью провела рукою по Надиным волосам.
— Как ты себя чувствуешь, Надюша? – спросила она, задержав ладонь на ее лбу.
— Немножко получше, - слабо ответила та и сделала вид, что закашлялась. – Вряд ли я смогу сопровождать тебя, Светлана… К тому же с тобою ведь едет Гриневская – я вам буду лишь мешать.
Светлана улыбнулась, будто разгадав все ее маневры:
— Алина не едет со мной, - ответила она. – Мы… словом, мы поссорились. Думаю, что серьезно.
— Как жаль, - отозвалась Надя, забыв кашлянуть.
Мысли же ее лихорадочно заметались в голове, и каждая в итоге уперлась в вывод, что, раз у сестры больше нет подруги, то она – хочешь-не хочешь – станет больше времени уделять ей, Наде. А это в любом случае хорошо!
— Надюша… - Светлана отняла руку от ее лба и настойчиво поймала взгляд. Красивое лицо сестры стало серьезным и сосредоточенным – она жадно ловила каждое движение глаз Нади, - Надюша, я хотела сказать, что очень благодарна тебе за твое беспокойство сегодня ночью. Это многое для меня значит – хочу, чтобы ты знала. Право, я и подумать не могла, что ты так волнуешься обо мне.
Светлана, кажется, сама смутилась, а Надя отчего-то ужасно разволновалась и вспыхнула с раздражением:
— Разумеется, я волнуюсь о тебе! Ты ведь моя сестра, какая б ты не была!
И тотчас пожалела о последней части фразы – не стоило, наверное, лишний раз напоминать Светлане о том, как она неидеальна. Сестру это задело. По крайней мере, попрощалась та очень скоро.
Потом Светлана уехала, а Надя махала ей рукою, высунувшись из окошка, и отчего-то чувствовала свою вину. Не надо было ей грубить… ведь Светлана сама пошла на перемирие – нужно было и Наде отринуть свою гордость и попрощаться по-человечески. Следующие полчаса, пока Алена, щиплясь, будто нарочно, и оставляя на Надином теле синяки, затягивала корсет, она с досадою гадала, почему же у них со Светланой все выходит столь неловко? Всегда так: когда Наде было жизненно необходимо по душам поговорить со старшей сестрой – та была занята, или кто-нибудь из этих Гриневских сидел над душою; а когда, соскучившись, Светлана пыталась задобрить ее ласковыми словами, Надя из чувства протеста ее гнала…
И вот тогда-то, вытолкав, наконец, горничную из своих комнат, Надя твердо решила разорвать порочный круг и помириться со Светланой. Раз теперь в их жизни не будет Алины, да и Гриневского – она надеялась – тоже, обстоятельства для того складывались вполне благоприятные.
Надя решила сделать для сестры что-нибудь хорошее, что-то такое, чего Светлана точно не ждет. Чтобы она непременно устыдилась своего несправедливого к Наде отношения.
Потому на ужин она велела приготовить пирожки с грибами: Светлана грибы любила, а Надя терпеть не могла, так что блюд из них никогда не делали. Более того, она сама мужественно вызвалась помогать Василисе – Светлана непременно должна оценить этот жест!
Но ей, разумеется, помешали…
Когда тесто уже заканчивалось, а у Нади пирожки только-только стали получаться симпатичными – в кухню заглянула Алена:
— Барышня, вас в гостиную просют. Гости к вам – Григорий Романыч.
— За… зачем он? – Пальцы непроизвольно сжались, и вместо пирожка опять получился невразумительный дырявый комок. – Скажи, что я занята, болею и вообще мне некогда!
«Неужто свататься пришел? – догадалась Надя. – Сдержал-таки угрозу…»
— Как скажете, - Алена пожала плечами, посмотрела на нее как-то странно и скрылась за дверью.
Но Надя продолжала нервничать и бестолково комкать тесто. Она не верила, что Рейнер так просто уйдет. Нет, он непременно вломится сюда и начнет признаваться ей в любви.
«В любви… Господи, Боже мой, неужели и правда будет?»
Наде еще никто и никогда не признавался в любви, хотя она много читала об этом в романах. И где-то в глубине души – совсем чуть-чуть – она даже хотела услышать эти его признания. Разумеется, чтобы тотчас поставить Рейнера на место однозначным отказом!
— Вышли бы вы, барышня, - вольнодумно посоветовала Василиса. – Такой хороший господин… зря вы, право слово.
Надя же велела ей замолчать, а сама еще больше уверилась, что Рейнер непременно проявит настойчивость.
Она как раз успела расправить складочки на крахмальном переднике, между делом глянуть на свое отражение в кофейнике и выпрямить спину, когда из коридора послышался шум, слабые возражение Алены – после чего дверь распахнулась:
— Надин, я так и знал, что вы здесь! Простите, что я ворвался, но нам надобно поговорить…
Она моментально оценила, что Рейнер был одет сегодня не по-дачному, а куда лучше, чем обычно: в темно-синий твидовый сюртук с шелковым галстуком и даже обут был в до блеска начищенные туфли вместо обычных своих сапог, в которых исходил все окрестности. Хотя до Леона ему, разумеется, все равно что до Луны.
«Точно будет признаваться в любви!» — поняла Надя.
Она отметила, что Рейнер и сам страшно волнуется, а вот она, напротив, чувствовала себя все уверенней. И даже пирожок в ее руках вышел – ну просто загляденье!
— Я занята как видите, - не удостоив его взглядом, ответила она, - ежели у вас какое-то дело, то Светлана вернется – вот с нею и поговорите.
Грегор мялся. Вытащил табурет и без разрешения сел:
— Сударыня… - обратился он к Василисе, - вы не могли бы оставить нас?
— Еще чего! Василиса, не вздумай! – вспыхнула Надя, не дав той ответить. А Рейнеру все так же не глядя пояснила: - Сестра мне запрещает оставаться с чужими наедине.
— С чужими? – Голос Рейнера прозвучал холоднее. Только сейчас Надя вдруг поняла, что перегнула палку. - Мне казалось, знакомство длиной в три месяца, делает нас хотя бы приятелями. Но если вы и впрямь считаете меня чужим, то, разумеется, я зря пришел. Простите, что отнял время!
Он поднялся, и Надя, спохватившись, что теперь не услышит признания в любви, попыталась смягчить сказанное:
— Это сестра считает, а не я, - запросто солгала она. Скосила на него взгляд и с облегчением отметила, что Рейнер решил пока остаться. И, чтобы он успокоился окончательно, даже сказала: - Василиса, сходи за мукою в погреб.
— Так полно муки-то…
— Сходи за ржаной! – вкрадчиво добавила Надя и поглядела на экономку так, что она, наконец, поняла:
— А, так за ржаной? Бегу-бегу…
Еще минуты полторы Василиса грузно поднималась из-за стола, потом, стараясь казаться расторопной, едва не опрокинула табурет, но все же убралась за дверь.
