Слёзы чёрной вдовы

Глава 21

Покидать чудесный сон не хотелось – Светлана отчаянно цеплялась за него, стараясь удержаться, побыть в той маленькой квартирке из детства еще хоть немного… Но на нее всей своей неподъемной тяжестью уже обрушилась реальность. Пришло это .

Когда Светлана со слабым криком распахнула глаза, вокруг стояла вязкая ночная тьма. И в этой тьме, словно в калейдоскопе, мелькали лица: отец, мама, маленькая Надя, их гувернантка, еще какие-то люди из прошлого. Кого-то Светлана даже не могла узнать. И голоса. Десятки знакомых голосов, которые не желали сливаться в общий сонм – каждый из них старался отвлечь внимание Светланы на себя, каждый звал, требовал, не позволял слушать других. Светлана, не в силах пошевелиться, часто и глубоко дышала, вглядываясь во тьму, в которой и сама, кажется, растворилась. Если она и думала сейчас, то лишь о том, что именно так, наверное, люди чувствуют себя в последнюю минуту жизни. Ощущение скорого неминуемого конца владело ею всецело.

Ей не пережить эту ночь. Скоро все закончится.

И вдруг, среди разрывающих ее сознание голосов, стал выделять один. Тихий, зовущий. Умирающий. Голос принадлежал Павлу:

— Помоги.

Во тьме Светлана уже могла разглядеть его фигуру: как и той ночью, тело его в шелковом восточном халате было распростерто на полу. Крови Светлана не видела, но знала, что она была всюду.

Но, самое главное, Павел был еще жив. Внезапно овладевшая Светланой уверенность, что на этот раз она сможет его спасти, заставила ее подняться на ноги и осторожно, шаг за шагом, приблизиться к нему.

— Павел… Павлуша, прости меня… я не хотела… - шептала Светлана, чувствуя, как слезы щекочут ее кожу. Окончательно обессилив, она упала возле него на колени.

Глаза его глядели в другую сторону, а плечо, в которое Светлана вцепилась пальцами, было холодным и неожиданно твердым, словно закостеневшим. Но он был жив, Светлана чувствовала это. И ей захотелось взглянуть в его лицо, тем более что Павел слабо шептал ей что-то, звал. Пытаясь расслышать, она потянула его за плечо, коснулась темных, чуть прореженных сединой волос бывшего мужа и – голова его вдруг легко поддалась, обращая на Светлану лицо. Иссушенное, обтянутое серой кожей лицо мертвеца с глубоко запавшими глазами. Глаза эти, неживые, мутные, потусторонние, смотрели на Светлану вполне осознанно, и она уже чувствовала, как сухая ледяная ладонь скользит по ее рукаву – комкая ткань, стараясь добраться до живой плоти.

— Это ты сделала! Это ты со мною сделала! И ты за это ответишь…

Не помня себя, заходясь в крике, Светлана отпрянула и – тотчас оказалась в теплых живых объятьях.

— Тише, Светлана Дмитриевна, тише… это просто сон. Он уже кончился.

Голос принадлежал Кошкину. Невесть как он здесь оказался, но Светлана была ему рада как никогда. И в комнате как будто стало светлее, а предметы медленно принимали обычное свое очертание. Все еще дрожа от пережитого ужаса, Светлана жалась к Кошкину, крепко обхватывала его шею и боялась только одного – что он уйдет сейчас.

— Тише, никто тебя не обидит, пока я рядом, - снова сказал он, но уже шепотом.

Светлане показалось, что голос будто изменился, но, гоня это ощущение, она отыскала его руку и прижала к своей щеке. И вот тогда, снова холодея, поняла, что это не рука Кошкина. Кольцо, которое нащупала она на безымянном пальце – массивное, литое, с гравировкой в виде буквы «Ш». Это было одно из обручальных колец ее родителей.

Резко подняв голову, Светлана увидела, что находится в объятьях отца.

Она снова вскрикнула и подалась назад, но рука отца, ставшая теперь мертвенно-холодной, как у Павла, цепко, до боли, держала ее запястье и не пускала. От ледяной этой хватки, озноб проникал до самой кости, поднимался к локтю и выше. Светлана с ужасом глядела в холодные мертвые глаза отца и не знала, как сказать хоть слово.

И тогда она снова услышала его голос:

— Не бойся.

Это действительно был его голос: им он успокаивал Светлану раньше. Этим голосом читал сказки и рассказывал про Сириус. Голос был родным, и столь сильно истосковалась по нему Светлана, что ей захотелось поверить ему – даже не беря в расчет страшный неживой взгляд фантома, который выглядел как ее отец.

— Ты не должна бояться, - продолжал он. - Там хорошо и совсем не страшно. Там ничего не болит. Пойдем.

Рука, что держала запястье Светланы, уже не причиняла боли. И там, куда отец звал ее, за его спиной, действительно было хорошо: Светлана внезапно поверила в это, ведь отец никогда не лгал ей. Оттуда веяло прохладой, которая была спасением в раскаленной августовской ночи. Оттуда лился невероятно вкусный аромат яблочного сада. Ах, какие яблоки созревали в Горках десять лет назад; какой дурманящий, терпко-сладкий аромат они разносили по округе… Как ласково грело солнце, и какой шелковой была трава под ногами. И какой легкой и беззаботной виделась тогда жизнь.

Рука на ее запястье – теперь уже теплая рука ее отца – не тянула, Светлана сама шла вперед. Шла осторожно, с замиранием сердца, не в силах поверить, что происходящее – лишь сон. А если и сон, то он до того прекрасен, что пусть уж никогда не кончается! Там, впереди, за плечом отца, Светлана видела в солнечном яблоневом саду девчонку семнадцати лет в белом платье, которая со смехом вприпрыжку бежала за Сержем. Светлана ясно, словно это было вчера, вспомнила тот день: фройляйн Зойдель заперла ее в комнате, велев читать Евангелие от Матфея, а Серж, снаружи сломав засов на окне, помог ей выбраться.

И Светлана бежала, подбадриваемая его «Скорее, скорее!». Она видела и чувствовала то прошлое, будто наяву, будто снова оказалась там. Свежая прохлада охватывала ее все больше, Светлане было легко, словно она – былинка, летящая по ветру. Она мчалась вперед и не волновалась, что пути назад может просто не найти.

Да и к чему возвращаться, если позади нет ничего, кроме боли и страха? Если никто не ждет позади.

* * *

Надя открыла глаза, едва сестра отошла от ее постели. И похвалила себя, что так вовремя притворилась спящей – не то пришлось бы отвечать ей. А Надя не желала разговаривать, сестра этого совершенно не заслужила! Она лишь притворяется, что любит ее… перед Алёной, должно быть. Бог знает, зачем ей это нужно – Светлану никогда не поймешь.

Постель казалась жесткой и неудобной, Надя поерзала, пытаясь устроиться, и вдруг поняла, что не дает ей уснуть:

— Алёна, ты не могла бы переворачивать страницы потише! – Всеми силами она старалась не показать, как зла на горничную. – Ты меня разубедила, ужасно шумишь!

— Простите, барышня.

— Простите… - передразнила Надя, с усилием взбивая подушку. – Ты меня уже разбудила – теперь до утра не глаз не сомкну по твоей милости. И вообще – уходи к себе!

Та замешкалась, будто не зная, как поступить:

— Барыня велели при вас сидеть до утра... но, раз вам лучше, то я пойду.

— Да, мне совсем хорошо! – Надя нервно дернулась, снова переворачиваясь на другой бок. – Уходи! И дверь за собою закрой.

Горничная моментально – не прошло и полминуты – потушила свет, подхватила свои пожитки и убралась. Она даже виду не попыталась сделать, будто ее беспокоит здоровье Нади.

«Небось и ждала только, когда я ее прогоню. И шумела для этого специально. - От обиды Надя с головой накрылась одеялом, подобрала колени к груди и затихла, жалея сама себя. – И книжки еще читает… тоже мне грамотная. Лучше б делом занялась! Теперь точно не усну из-за нее».

Впрочем, через пять минут Надя уже спала вполне крепко.