Книги
- Может, подожжем его? – предлагает Жан и достает из кармана газовку. Щелкает выключателем и поднимает вверх, словно флаг. – Разведем костер?
Я вспоминаю мужа Жановой соседки, умершего от шока и мотаю головой. С такими вещами не шутят.
- Ожоги вызывают очень сильный шок. Он не сможет говорить.
Я думаю, это вряд ли важно. Он и без шока ничего нам не скажет. Возможность заполучить код кажется мне все более нереальной. Но и жечь человека просто так мне не улыбается. Сегодня с меня хватит и пятнадцати жертв. Придется как-то договариваться.
Я прохожу вглубь помещения, беру свободный стул и ставлю напротив капитана. Сажусь так, чтобы спинка оказалась между ног, и складываю на нее руки.
- Я придумал еще вариант. Раз уж вы все равно ничего не скажете, то и пальцы вам отрезать незачем, - говорю я. – Так что мы не станем вас пытать, капитан. Это ни к чему.
- Надо же, какой сознательный и благородный шаг, - начинает он. – Я уж было полностью разочаровался в тебе, мой юный товарищ, а тут…
- Я вам не товарищ, и я не закончил, - перебиваю я. – Мы не будем вас пытать, но это вовсе не значит, что вы легко отделаетесь. Скоро мой брат пустит на территорию завода все остальные разделы, которые вы еще не успели погубить. Здесь окажется около двух тысяч человек, уставших и до смерти напуганных. Я просто скажу им, где вы и почему вы не хотите эвакуировать их с острова через говорители, - я указываю на один из них, подвешенный под потолком кабинета, - а там они сами с вами разберутся. Заодно и моим друзьям не придется лично пачкать руки, и остальные смогут перед смертью душу отвести. Раз уж нам все равно умирать, так хоть посмотрим представление перед смертью. Публичная казнь – это же развлечение, так? Поэтому вы устроили это издевательство с кинжалом? – Я протягиваю руку и достаю из его жилета именной кортик, машу им перед носом. - А если секретарь мэра включит пластинку, то еще и с музыкой умрем. Круто же, да?
- Без проблем, - соглашается она. – У меня целая коллекция самых разных композиторов.
- Контрабандой увлекаетесь, - замечает капитан.
- А то.
- Не подскажете, с какого конкретно корабля вам доставляют эти замечательные пластинки?
- Ну, вот и решили, - обрываю я их разговор и засовываю капитанский кортик в жилетные петли. Ума не приложу, зачем он мне, но как-то жалко с ним расставаться после того, что мы пережили вместе. – Да?
Жан недоверчиво щурится, но все же кивает.
- Неплохой вариант.
- Отличный вариант, - киваю я. Плотно сжимаю губы и пристально смотрю в глаза капитана, изо всех сил стараясь выдержать его ядовитый взгляд. Песочные глаза неподвижны, и кажутся теплыми, словно глаза служивого, но я больше не верю их обманчивому дружелюбию.
Стрелка часов на стене двигается невыносимо медленно, и, кажется, упрямству капитана нет предела. Я чувствую, что вот-вот сдамся, вскачу, всплеснув руками, и заявлю своим союзникам, что все бесполезно, но некая невиданная сила заставляет меня держаться.
Я вообще не привык отвечать за кого-то кроме себя. И уж тем более не привык ставить на карту чью-то жизнь. Но раз уж по воле случая мне посчастливилось стать новым лидером сопротивления, пришла пора доказать, что я занял этот пост не зря. Тем более учитывая то, что мои руки уже по локоть в крови и идти на попятную поздно. Теперь только вперед и до самого конца, каким бы этот конец ни был.
И Регина, и Жан, и Дмитрий с Бобом здесь и ждут от меня решительности, твердости и выдержки, которой мне всегда недоставало. Я убеждаю себя, что другой возможности спастись нет, и если уж Валентина смогла встать на ноги и дойти до виселицы, гордо подняв голову, то и я как-нибудь справлюсь.
- И все же замечу, что в нашей с вами ситуации есть множество различных вариантов, - вдруг говорит капитан. – Думаю, стоит поискать взаимовыгодные.
Сердце подскакивает в груди. Прошло не меньше трех минут напряженного молчания, и меня буквально затрясло, когда капитан его, наконец-то, нарушил.
- Предлагайте, - я плавно провожу рукой в приглашающем жесте, копируя его благородную манеру и отчаянно скрывая разыгравшуюся внутри бурю эмоций.
Дверь приоткрывается, и внутрь заглядывает Дмитрий. Капитан бросает на него мимолетный взгляд и снова обращается ко мне:
- Предположим, я говорю код, но сразу своему первому помощнику по рации. Вы отводите меня в переговорную комнату на самый верх завода, там я связываюсь с кораблем, он приходит сюда. И мы проводим эвакуацию намеченного количества жителей. Затем, вы остаетесь здесь ждать помощи своих заморских товарищей, а я уплываю на своем корабле с эвакуированными жителями. Думаю, благодаря внутреннему кольцу стен, вы продержитесь еще часа четыре или даже пять. Этого ведь хватит, чтобы ваши друзья пришли на помощь?
- Нет, - отрезаю я.
- «Нет, не хватит» или «нет, этот вариант не устраивает»?
- Нет, этот вариант не устраивает. Вы останетесь на острове с нами.
- Но вы отведете меня к радиостанции?
- Нет, мы вообще вас не развяжем.
- Тогда я с удовольствием послушаю вас, пока моей жизни не придет конец. Интересно, как себя чувствует человек только что отнявший полтора десятка жизней и собирающийся сгубить еще полтысячи душ. Совесть не мучает?
Я не выдерживаю, и опускаю взгляд. По спине пробегает дрожь. Однако желание сохранить лицо оказывается сильнее совести, и я говорю:
- Это как томатная паста. Челюсть сводит, но переварить можно.
Жан удивленно приподнимает брови. Не ожидал от меня такой «искрометной» фразочки. Я чувствую себя глупо, но собираюсь и снова поднимаю взгляд на капитана. Паршиво я себя чувствую, вот как. И капитан без моих комментариев все прекрасно понимает. Он пытается меня смутить, выбить из колеи, перетянуть инициативу на свою сторону. Думает, я не понимаю, что терять мне уже нечего? Как бы я ни выкручивался, перерождение мне уже не светит. Я попаду в ад.
- Есть два варианта: вы не говорите код, и вы говорите код, - продолжаю я. – В первом варианте вы остаетесь на растерзание убитым вами людям.
- А во втором? Что будет со мной, если я вам помогу?
И вот тут я теряюсь. На корабль его никак брать нельзя. Даже если мы сможем перехватить власть у первого помощника, в присутствии реального капитана ее вряд ли удастся удержать. А ведь нам предстоит не только вывезти с острова одну половину жителей, но еще и вернуться потом за второй. После эвакуации первого раздела на острове осталось где-то тысяча восемьсот человек. Сколько выжило в третьем и шестом неизвестно. Может, и никто. Тогда еще минусом примерно шестьсот-семьсот. Остается тысяча в лучшем случае тысяча двести. Какова грузоподъемность и вместимость Восьмого, я не представляю. Но по словам капитана, около пятисот человек. Даже если забить его под завязку, в лучшем случае влезет сотен семь. Ходки все равно нужно делать две. А значит, бою на корабле быть.
Я молча смотрю на него, прекрасно понимая, что нам все равно придется бросить здесь и его, и доктора, и радиста. Мне нечего предложить, за меня это делает Дмитрий. Он заходит в кабинет и прислоняется к стене прямо у входа, прячет руки за спину. Его голос дрожит и звучит совсем неуверенно:
- Я убью тебя быстро.
Для верности он сжимает рукоять револьвера в руке, а капитан только смеется его словам.
- О да, умереть от руки родного сына ничуть не больней, чем быть растерзанным толпой обреченных. Даже легче. Это почти приятно.
- Как и умирать от руки собственного мужа, - тихо парирует Дмитрий.
