Книги
Вот теперь я слышу шаги. Кажется, по мою душу спешит целая толпа. Тяжелые сапоги вразнобой бьют о пол. Картинка перед глазами расплывается, и я вижу только черно-красные пятна и слышу смутно знакомые голоса.
- Боги Норны, это что такое! Капитан? – голос звенит колоколом и срывается на последнем слове. Я пытаюсь вспомнить, кому он принадлежит, но лица размазались в памяти. Все стратеги одинаковые. Одинаковые стрижки, костюмы и сапоги, одинаково бьющие по железной обшивке пола.
Боб? Нет, Док. Седьмой.
- Разберите завал, найдите выживших. Даю сорок минут и строиться, - приказывает капитан, не повернув головы.
Седьмой рассыпается на три части, отпочковывается, как чернильный червь. Одна его часть кидается вперед, повинуясь капитану, две другие застыли, словно вкопанные.
В ушах противный звон. Все глухо, тело едва слушается, а взгляд прилип к револьверу капитана. На него самого смотреть нет сил. Это не просто предательство. Это массовое убийство.
- Ну же, давай кинжал, - он вырывает его из моих рук и, не поворачивая головы, обращается к подчиненным. - А вы двое, чего застыли? Вперед!
Две фигуры за спиной капитана не двигаются.
- Я выразился недостаточно ясно? – капитан разворачивается, слегка опустив зияющую дыру смерти, и мне-таки удается оторвать от нее взгляд.
- Нет, все ясно, капитан, - голос Дмитрия.
Я вытираю саднящие от пыли глаза и вижу его, а за ним Боба. Оба держат капитана на мушке. На их лицах застыли смешанные чувства. Они знают ребят, которых я только что убил, очень давно и все равно по какой-то причине остаются на моей стороне. Не это ли и есть сила настоящего Бога?
- Опустите пистолет, - нагло рявкает Боб, словно сам уже занял капитанское кресло. – Эй, док! Спускайся сюда.
Седьмой выглядывает из-за завала и едва не роняет челюсть на пол, растерянно хлопает себя по бокам, нащупывая револьвер.
- Нет-нет-нет, - мотает головой Дмитрий, переводя прицел на него. – Руки надо поднять вверх. Мы берем вас в плен. Виктор, - он поворачивается ко мне. – Ты знаешь, что делать.
Я киваю и снова перевожу взгляд на оружие капитана.
- Черт, отдай! – Дмитрий силой отбирает у него револьвер. – Сказали же, опусти. Чего упрямишься? Жить надоело?
Капитан молчит. Плотно сжимает губы, выше задирает подбородок и выставляет вперед сжатые кулаки, соглашаясь на пленение. Такой же гордый, каким был Эдгар. Даже не верится, что он так просто сдается. Правда, думает, что Дмитрий может спустить курок? Или Боб? Или я. Я-то уж точно смогу. Мне беречь душу поздно. На моем счету столько жертв, что одной больше, одной меньше…
Горло стискивает стальной рукой, я судорожно и через силу вдыхаю, а потом медленно выдыхаю. Не помогает. От недавнего взрыва до сих пор звенит в ушах, и я стараюсь не думать, что это за звон: поврежденная барабанная перепонка или слившиеся в непрерывный гул проклятья жертв совершенной мною диверсии. Мучиться совестью буду потом. У нас тут как-никак гражданская война.
- Давай же иди, - Дмитрий машет мне рукой, подгоняя.
- А ты?
- Справлюсь.
Еще раз повторять мне не надо. Я вскакиваю и бросаюсь бежать прочь из академии. На ходу достаю ключи и готовлю те, что помечены цифрой «2». Пулей проношусь через площадь и едва успеваю затормозить перед стеной. Быстро отпираю дверь, проскакиваю коридор под стеной, потом отпираю вторую дверь и рывком распахиваю ее.
- Саймон! – звук моего голоса тонет в шуме толпы.
До эвакуации осталось всего полтора часа, и никто не хочет дожидаться приказа дома.
Толпа вмиг кидается на меня. Я едва успеваю закрыться. Сердце в груди подскакивает, словно на меня несутся не люди, а стая могильников. Тоннель в стене погружается во тьму, и спустя мгновение дверь начинает ходить ходуном под ударами сотен рук.
Я приказываю им замереть. Воздух вмиг останавливается, тяжелеет, становится густым и вязким. Я снова поворачиваю ключ в замке и толкаю дверь, но десятки навалившихся на нее тел не дают мне сдвинуть ее ни на миллиметр. Сил думать или просто выругаться очередной неудаче не осталось. Здесь мои способности совершенно бесполезны. Только крики людей стали дальше, потому что я заморозил первые ряды. Но не всех. Вот остальные удивились!
Я вжимаюсь спиной в стену прохода, одной рукой хватаюсь за дверной косяк и зажмуриваюсь, готовясь размазаться по стене, как кусочек размоченного мыла. Воздух едва заметно движется, запах тоннельной пыли становится ярче. Громовые удары перепуганных людей обрушиваются на дверь. Они бьют и бьют, пока сквозь грохот кто-то истерично не взвизгивает:
- Она открыта! Открыта! На себя!
Яркий свет бьет в глаза, и поток вспотевших тел проносится мимо, стараясь вытеснить меня из узкого коридора. Мышцы пальцев напрягаются до предела, костяшки белеют, но косяк я не отпускаю. Мне надо пробраться в раздел и убедиться, что никто не остался снаружи. Я верю в брата. Саймон не кинется в центр толпы, поддавшись панике. Он выждет. Он будет ждать меня.
- Пусти! – я пытаюсь прорваться в раздел, но чей-то кулак или локоть бьет в живот. Пальцы соскальзывают с косяка, я теряю равновесие и падаю под ноги толпе. Тяжелый сапог вдавливает мою руку в пол. Раздается тихий хруст, и в следующий же миг грузный второразделец хватает меня за шкирку поднимает в воздух.
- Давай вперед, - подталкивает он.
Поток людей выносит меня на академическую площадь, но едва давление слабнет, я кидаюсь обратно. Замок на стене не захлопывается, без ключа его не закрыть. Двое второраздельцев тянут дверь на себя, стараясь запереться, но их попытки тщетны.
- Не выйдет, - говорю я, показывая ключ.
Один из них оборачивается, и я не сдерживаю печального вздоха. В этом потрепанном мужчине почти невозможно разглядеть юного красавца Джозеппе – нашего учителя Мироведения, глядя на которого вздыхали как минимум две девчонки из нашего класса. Но это было в прошлой жизни, закончившейся неведомо когда. Я тоже больше не похож на себя.
- Дай сюда, - учитель выхватывает ключи.
- Эй! – возмущаюсь я, но не спорю. Не до того. Просто останавливаю его и забираю ключи обратно. Дмитрий прав, до чего полезная способность! Я так совсем разучусь драться.
В разделе тихо и светло. День разогрелся не на шутку, обещая скорое лето. Не так уж и плох наш остров. Землетрясений и цунами нет, климат теплый, снег выпадает всего раз пять за зиму, жаль только цветы не растут. Увидеть бы их хоть разок своими глазами. Не остров, а чудо! Чудо, медленно и верно идущее ко дну.
Я взбегаю на сцену, проношусь мимо виселиц и тут же отпрыгиваю к краю. Никто и не подумал снять осужденных на смерть предателей ОКПиН. Никто и внимания не обратил. Подумаешь, центральная площадь, украшенная мертвецами. Сердце едва не выскакивает из груди, и я разворачиваюсь на месте, чтобы оказаться к ним спиной. Это Саймона не смущают мертвецы. Это он смело смотрит в глаза смерти и готов любого проводить в последний путь. Я не такой. Я не могу. Последнее прикосновение Двадцать Седьмого до сих пор жжет пальцы, а в душе разгорается ад.
Я шепчу первому поколению местного сопротивления:
- Если можете, простите меня. Я продолжу ваше дело. Я сделаю все, что смогу, чтобы ваша жертва не стала напрасной.
Говорю и почти верб в свои слова. Они не отвечают, и я кричу в пустоту раздела:
- Саймон!
- Какого черта, Сто Сорок Второй! – в панике орет учитель, выглядывая из-за двери в стене. – Дай ключи, я запру дверь!
Я выставляю вверх указательный палец, прося минуту. Всего одну. Мне надо только дождаться брата.
