Книги
Сесси с минуту гипнотизирует взглядом шрам поочередно открывая и закрывая рот. Я не ожидал, что он произведет настолько шоковое впечатление и спешу одеться.
- Как такое возможно? – шепчет она, словно очнувшись от сна.
- Как объяснял дедуля, это обычная мутация. Скорее всего, из-за экологии. Ты знаешь, у нас тут на севере не очень-то чистый воздух.
- Как у бригадира конструкционного цеха? У него одна рука короче.
- Вроде того, - соглашаюсь я. – Только мы с Саймоном были у мамы в животе вдвоем, вот и мутировали вместе. Он прирос ко мне, или я к нему, кто теперь разберет. Дедуля говорил, нам еще повезло. Все части тела развились полноценно, только печень пришлось делить надвое, диафрагма немного слиплась и почки оказалось всего три. Так что Саймон остался с одной. Но это не критично, так можно долго прожить. А еще были проблемы со спиной. Все время приходилось выворачиваться, чтобы что-то сделать. Сидеть было нереально, только стоять и лежать, и то на боку. Когда я переворачивался на спину, Саймону приходилось лежать сверху. Дышать невозможно, но зато удобнее. В общем, позвоночник теперь кривой у нас обоих.
- Болит?
- Спина? Постоянно, но не сильно. Я привык и внимания не обращаю совсем.
Я усмехаюсь старым воспоминаниям. Все это было так давно, что в памяти остались одни короткие отрывки. Но я точно помню, как мечтал выбраться из дома и побегать. Это тоже было невозможно. Передвигаться приходилось боком и на счет. Иначе я постоянно наступал Саймону на ноги, и он ревел. Но самым большим испытанием было выстоять час у стола, пока Саймон зарисовывал какую-нибудь пришедшую ему в голову каляку-маляку. Рисовал он ужасно да еще и левой рукой. Кто бы мог подумать, что он так разовьет свой талант!
- Как же вы… - Сесси изображает в воздухе странный жест.
- Разделились? – догадываюсь я.
- Да.
- У дедушки есть друг-перворазделец, он – доктор. Сегодня я узнал, что мой дедуля тоже был когда-то врачом-первораздельцем. Но это было давно. В общем, они вместе провели операцию. Говорили: мы банка консервов без этикетки. Пока не вскроешь, не узнаешь, что внутри. Так что, это был большой риск, к тому же незаконный. Но если бы они этого не сделали, дедушке пришлось бы отдать нас на Умиральный остров. Мы бы не смогли работать, сама понимаешь.
Помню, после операции дедуля Тедди сказал, что отдал третью почку мне, потому Саймона надо беречь. Я спросил: почему мне? И он ответил, что у меня было больше шансов выжить. Как-то нелогично вышло, но возражать было поздно.
- Тебе, наверное, было ужасно страшно, - говорит Сесси.
Я не помню. Все, что было до операции, давно померкло. В памяти задержались только тяжелые круглые очки доктора с причудливыми сменными линзами. Он то задирал их наверх, то опускал, из-за чего его глаза меняли цвет и размер.
А вот момент, когда я очнулся и не обнаружил брата рядом, глубоко врезался в память. Боль, которую я испытал, не шла ни в какое сравнение с болью в плече. И исходила она не столько от швов в боку, животе и груди, сколько откуда-то извне. Страшное чувство, словно чего-то во мне не хватает, полностью парализовало разум. Я вскочил с кровати, стал кричать, переворачивать мебель в доме дока, но никак не мог понять, что именно я ищу. А когда понял, на меня свалилось еще более страшное чувство – одиночество. Я вдруг остался один. Навсегда.
А Саймон все это время был в соседней комнате живой и почти здоровый. У него началась лихорадка после операции, и меня к нему не пускали почти неделю. Он так внезапно пропал. Я ходил, как в полусне и продолжал что-то искать, уже зная, где брат и что он обязательно поправится. Надо было только подождать. Но я не мог остановиться, все искал и искал, открывал шкафы, заглядывал под кровати. Наверное, что-то подобное испытывают люди, лишившиеся ног. Первое время они пытаются встать спросонья и чувствуют фантомные боли.
Когда же меня впустили к брату в палату, я первым делом залез под одеяло и прижался к его животу. Попытался представить, что никакой операции не было, и все по-прежнему. Но ничего не вышло. Все изменилось. Я не сразу понял, что к лучшему, а когда до меня, наконец, дошло, крышу сорвало. Целыми днями я пропадал на улице, выдумывал всякие авантюры и втягивал в них брата, даже не задумываясь о том, что рискую не только своей жизнью, но и его.
Я забыл ответить на вопрос Сесиль. Она дотрагивается до моего плеча и обеспокоенно шепчет:
- Все хорошо?
- Нам выдали только одни документы на двоих, - говорю я. – И даже если я сумею выпутаться из истории с кинжалом, одному из нас придется остаться.
- Из какой истории? – Сесси вздергивает брови и придвигается ближе.
Я неловко отворачиваюсь, смотрю вниз на кладбище и до последней мелочи вспоминаю вчерашний день. Затем снова перевожу взгляд на Сесси.
Она терпеливо ждет. В ее глазах отражается не пустое любопытство, а настоящее беспокойство. И я все ей выкладываю. Разом, почти не переводя дыхание. А когда дохожу до кладбища, она хватает меня за руку. Я рассказываю ей про Бога и объясняю, почему она до сих пор не оказалась на борту Восьмого на пути к острову Перераспределения. Правда, про сопротивление не упоминаю и главной причиной называю свой собственный страх перед возможными последствиями моих злоключений. Но обещаю, что непременно с этим разберусь.
Сесси все крепче сжимает мою руку. И в конце рассказа я чувствую слабую ломоту в пальцах.
- И ты все равно пойдешь к стратегам? – спрашивает она. – Тебя же схватят и казнят!
- А если не пойду, отправлюсь на тот свет вместе с островом и всеми его жителями. – Я тычу пальцем ей в грудь. – В том числе и с тобой. Я этого не хочу.
Ее глаза вновь наполняются слезами. Она жалобно всхлипывает и хватается за меня второй рукой.
- Но ведь я могу рассказать. Скажу, что сама его нашла. Никто меня не видел, и я ничего не сделала. Они не станут…
- А как же Саймон? У него документов нет. Но если я попрошу стратегов отправить его по моим документам, они, может, не откажут. Саймон тоже ни в чем не виноват.
Сесси опускает голову и тяжело вздыхает. Окидывает взглядом проглоченное тьмой кладбище.
- Ты можешь показать, где вы похоронили его? Отсюда видно это место?
- Не знаю, - я пожимаю плечом. В ночной темноте не проглядываются даже очертания склепов.
- А если он за стеной? Кладбище не полностью к нам попало, только кусочек.
Эта мысль не приходила мне в голову. Но я даже чуть-чуть не пугаюсь. Только очередная и уже привычная дрожь щекочет спину, но сердце остается поразительно спокойным.
- Вряд ли, мы не так далеко укатились от забора. Я уверен.
Сесси кивает.
- Он, правда, Бог? Как он тут оказался? И почему его записали в преступники?
Вопрос ожидаемый, но я не позаботился о том, чтобы придумать убедительную ложь, и нервно сглатываю.
- Я тебе не все рассказал, - тихо говорю я. – Но ты ведь никому не скажешь?
- Нет, - она мотает головой и прижимает палец к губам. – Могила.
- Это не девчачья тайна, Сесси, это серьезно.
- Я поняла! Я и девчачьих тайн не выдаю, а уж серьезную тем более не выдам.
Она выглядит так мило с надутыми губами и сдвинутыми к переносице густыми черными бровями, резко контрастирующими с белесым цветом волос, что я сдаюсь и выдаю ей все. Не только про сопротивление, а вообще все. Я рассказываю такие секреты, признаться в которых не смел даже Саймону. Даже самому себе. Про все те ужасные мысли, что порой вертятся у меня в голове, бороться с которыми с каждым днем становится все труднее. Про то, почему я на самом деле залез на Восьмой и почему одна почка только у Саймона. Почему я – Виктор Консервация142, когда изначально мы оба им были.
