Рана
Илла:
Моё проклятие… уродливый зверь в бешённом рыке кружил над долиной. А всадник стремительно удалялся прочь, пока его окончательно не скрыли ели. По моим щекам сами собой текли слёзы. Беззвучно. Потому что кричать бесполезно. Нет никакого смысла ругать безмозглого монстра за то, что он монстр.
И смысла плакать тоже нет! Я вытерла слёзы рукавом. До чего я дошла! В платье с оборванным кружевом, с сажей на запястье, и безумно радуюсь обычной жареной курице, принесённой неизвестно с какими намерениями незнакомым мне мужчиной.
Это очень трудно… Причём труднее всего даже не выживать одной в этой забытой богами башне, а не иметь возможности разговаривать с людьми. Хоть какими-нибудь людьми! Я ведь даже, пренебрегая опасностями, повадилась ходить в посёлок! Думала, хоть в лавках со мной будут говорить… я же плачу золотом! Только деревенские или шарахаются от меня словно от чумной, или зубоскалят… и это ещё хуже, потому что тогда вмешивается моё чудовище…
С шумом разбивая ветер крыльями, мой монстр приземлился на стену. Страшилище! Мерзкий убийца! Похититель моей жизни! Я смотрела своему кошмару прямо в глаза, в чёрные немигающие бездны с вертикальными щелками зрачков:
- Он же нравился тебе?! Он похвалил тебя! Сказал, что уважает твою силу. Таскал тебе сладости. ТЕБЕ! И что? Всё это потому, что он назвал тебя уродиной? Так это правда! Ты тупая, бездушная, жутко уродливая тварь!
Мой монстр покачнулся и растворился в воздухе.
Я на минуту зажмурилась, заставляя себя успокоиться. Всё не так уж плохо. Этот парень очень умён. Уверена, он что-нибудь придумает. Как-то по-другому подкупит моего монстра. А может, наконец, как-то усмирит его…
Я заставила себя подняться, вытереть слёзы. Собрать в корзину остатки принесённой мне еды, я не в том положении, чтоб чем-то разбрасываться. Неспешно спуститься вниз, пройти по камням, отворить узкую тяжёлую дверь в башню. Место моего пленения! Цитадель моего безумия!
Грязные обшарпанные стены с подпалинами. Выбитая с куском стены дверь на второй этаж. Комната с маленьким узким окном. Когда-то эти стены покрывали узоры и мозаика. Местами до сих пор сохранились куски. Местами на уже новой штукатурке видны надписи прежних пленниц этого ада. Мольбы о помощи и туманные пророчества.
Я поднялась в комнату. Вся в саже, подгоревшая с одного края кровать, оплывшее зеркало, пара корзин с запасами еды, каменный стол, единственный сохранившийся из прежней обстановки, и много моих рисунков на стенах… Рисование - единственное, что не даёт мне опустить руки в этом аду.
Слуг, которых отец оставил сторожить меня и обеспечивать мой быт, дракон спалил в первых же день. И, наверное, это были единственные смерти на его совести, которых мне абсолютно не жаль. Это были безжалостные тюремщики.
Я поставила корзинку на пол и устало опустилась на кровать. Нужно было взять себя в руки, приняться за работу, как-то действовать дальше... Я заглянула в корзину. Обнаружила кусок сладкого пирога и невольно улыбнулась. Он очень-очень умный этот Вазгар. Уверена, он появится уже завтра. А я пока… Уголь легко переносил на стену чёрные кудри, глубокий и благородный взгляд, ямочку на шее… длинные пальцы, тонкий шрам на запястье, сильный и изящный жест… улыбку.
На следующее утро Вазгар не появился. Зато появились очередные вояки. И я успокоила себя абсолютно разумным выводом, что пока под стенами моего замка идёт бой, мой рыцарь не может прийти. Нужно подождать, пока всё утихнет.
Долину оглашали крики людей, заживо охваченных огнём, разодранных на куски лапами монстра, переломанных ударом хвоста. Я не смотрела. Я сидела у окна в башне и корпела в попытках починить очередное платье. Часть кружев подгорело, и нужно было как-то удалить эту оборку, не испортив общего вида наряда. Ещё одно платье уже висело, тщательно отстиранное до красноты рук, зато почти не осталось следов сажи.
За окном ревел мой монстр. Кричали воины. Но сегодня всё это было как будто не так ужасно. Со стены на меня смотрел вчерашний рисунок, я шила и терпеливо ждала.
Вазгар
Мне всё-таки пришлось позвать лекаря. Седой знахарь притащил множество флаконов, наполнив мою комнату тяжёлым запахом болезни. Оглядывая рану, он тихо ворчал, но будто бы не на меня. Поднимая глаза, мне он старался улыбаться и приговаривал:
- Ничего, сэр, и пострашней раны лечивали, залатаем. Я вам мазь чудную сварил, а ещё отвара из болотных трав, чтоб спалось хорошо. Только уж вы больше не бегайте к зверю. Обождите. Хоть недельку полежите, оклемайтесь.
Рядом крутился трактирщик. На мою рану он смотрел испуганно, но тоже очень старался улыбаться.
- Вы про принцессу, сэр Вазгар, не думайте сейчас. Женщины они что, иногда осерчают, обидой распаляться и совсем не по делам мужским, а сами по мыслям своим бабьим. Просто такая в них природа. Тут печалиться-то не надо. Надо обождать просто, а потом заново да с гостинцами, с крендельками. Так что вы спите да выздоравливайте. Принцесса как раз и отойдёт пока, да и, глядишь, потом больше обрадуется.
Я усмехнулся. Мой вид явно навёл их на мысли о ссоре с Иллой.
Уже засыпая, я услышал под окном ещё и сердитый бас белоголового старосты:
- Что ж ей не имётся-то?! Такого видного рыцаря ей сыскали, высок, красив, говорит умно, аж заслушаешься, а она всё кочевряжится. Зверя спустила! А эти, что приехали, они хоть не пешими к дракону пойдут? Ты им по-свойски поведай, что дорога-то нелёгкая, пусть лошадей своих берут. Второго дня дракон у вдовы Ирены корову сожрал. Без коров-то зимой нам тяжко станет. Растёт монстр. Такую зверюгу прокормить скота не напасёшься. Так что пусть эти ведут своих лошадей, чтоб он на наших коров не зарился.
Второго голоса я не слышал, но судя по сказанному, это был трактирщик. Деревенские наблюдали каждый день, как приезжает то одно войско, то другое. Смотрели, как я хожу в драконий замок с уговорами да сладостями. Но заботились, конечно, о своём. О том, что скоро зима, дороги занесёт снегом, а дракон, если не сосватать принцессу, останется с ними. Неужели этот зверь действительно жрёт лошадей приезжающих к нему воей? Трупы людей, что я видел, зверь явно не ел. А трупов лошадей на поле не было. Только следы. То ли животные разбежались, то ли целиком пошли дракону на ужин.
Отвар лекаря затапливал мою голову сонным вязким туманом, вместе с болезнью утягивая в пучину глубокого сна. Мысли, попытки разгадать загадку маленькой Иллы продолжали крутиться в голове, виться, путаться с образами наползающего сна: жуткий оскал разъярённого дракона, бесконечный бой оплавленным мечом и поджатые в разочаровании губы Иллы… Кто-то бубнил мне под руку, над полем кружила птица, объятая огнём, и я, неизвестно почему, отчаянно пытался сплести себе меч из магии…
Проснулся я лишь ближе к вечеру. Было душно и неизмеримо муторно. Нога опухла и болела сильнее прежнего. А ещё ныло плечо, в том месте, где я зацепился, чуть не упав со стены. Вызванный вновь лекарь опять менял повязки и причитал, но в голосе его слышалась растерянность, словно в силы свои он уже и не верил.
- Грязь плохая попала в рану, сэр. Не хорошо это. Вам спать надобно, сэр. Я отвар от лихорадки приготовлю, но вы лежите. Силы берегите.
К ночи мне стало совсем плохо. Тело лихорадило, дыхание обрывалось, сознание заплеталось тяжёлой вязью, сердце стучало, как во время погони. Я с трудом поднялся, оделся. Ни в зале, ни на улице никого не было. Стояла глубокая безлунная ночь. В конюшне я разбудил мальчишку, затребовав коня. Он провожал меня испуганными глазами. Я кинул ему монету:
- Молчи, если хочешь спасения этой деревне!