Книги
– Продуктами не кидаться.
– Угу.
– Подушками не драться.
– Ага.
– Из пистолетов, бластеров не стрелять…
– А из рогатки?!
– Ни из чего, Ян!
– Ла-а-ад-но.
– И друг друга не убивать.
– Хорошо, – тоскливо и хором соглашаемся мы втроём.
Переглядываемся неприязненно.
Я сижу на одном диване, монстры – на противоположном, а Кирилл Александрович, сложив руки на груди, возвышается над нами.
Раздаёт ЦУ.
– И, Дарья Владимировна, – обращается он уже прицельно ко мне, и приходится срочно стирать с лица гримасу, предназначенную для сусликов.
Переводить взгляд на него.
Самый преданный, внимательный и ангельский взгляд на свете.
– Да?
– Обед в двенадцать, потом сон-час.
– Не хотим сон-час!!! – суслики, вскакивая, вопят синхронно и негодующе.
– Хотите, – любящий дядя категоричен. – И выг… погулять сходите, Дарья Владимировна. Вернусь в шесть.
– А гулять обязательно? – я вопрошаю уныло.
А Кирилл Александрович меряет меня выразительным взглядом с головы до ног, хмыкает и подтверждает-таки со злорадным удовольствием:
– Обязательно.
Конечно, обязательно.
Мои ярко-красные босоножки на огромной танкетке как раз для прогулок с детьми и предназначены. Специально выбирала вместе с белоснежными брюками, топом и красным пиджаком.
И волосы целый час я укладывала именно для прогулки.
Тяжёлый вздох я сдерживаю.
Кто ж знал и помнил, что с детьми гулять обязательно и что сегодня в семь выставка приятеля Лёнькиного отца, на которую Леонид Аркадьевич обещал явиться вместе со мной. Моя же каторга до шести, и переодеваться мне совсем некогда.
Я до центра города-то доберусь впритык.
– Всё, – Кирилл Александрович смотрит на часы, – я ушёл.
Лавров объявляет решительно, целует торопливо сусликов в макушки, бросает грозно-предупреждающий взгляд на меня.
Удаляется.
Завидую.
Ибо две требовательные физиономии, перестав махать руками на прощание, оборачиваются ко мне, прищуриваются и, уперев руки в боки, объявляют хором:
– Мы хотим гулять!
– Сейчас?!
Суслики, ещё девяти утра нет, а вы уже злодействуете!
– Да!
– Нам Кирилл дрон купил, – горделиво дополняет Ян, указывая на коробку квадрокоптера.
Ясно, гулять мы идём прямо сейчас.
***
Одиннадцать.
И я бодро выстукиваю Лаврову, что всё хорошо.
Мы не разнесли квартиру и не переубивали друг друга. И вообще, из потерь только моя совесть и честность, потому что пока монстры в своё удовольствие и на ужас соседей носятся с квадрокоптером по всему двору, я пытаюсь объяснить Лёне, где я и что делаю.
Рассказать правду, кою кроме Эля и Ромы с Милой никто не знает, чревато. Ибо рассказывать придется всё, начиная со спора, а Лёнька и без того моих не любит, поэтому ему я сочиняю про Лину, у которой кошка, ветеринар и панлейкопения под вопросом.
И да, мы с ней в клинике.
Бросить подругу в столь сложной ситуации я не могу, а с Лёней я не могу не поделиться подробностями, коих он не выдерживает и торопливо прощается уже на клинических проявлениях.
Напоминает напоследок, что ждёт в семь у колонн входа.
И я уже открываю непрочитанные сообщения от Эля, когда на весь двор оглушительно и тревожно звенит: «Даша!!!».
Кажется, отчаянный визг отражается от окружающих нас домов, возвращается и бьёт меня по голове. И с лавочки я подскакиваю моментально, озираюсь, пытаясь понять, где именно вопящие монстры.
Замечаю, что пёстрая бандана со знакомыми смайликами мелькает за кустами акации, к которым я и подрываюсь.
Точнее быстро-быстро ковыляю.
Чёрт, чёрт, чёрт, монстры-суслики, мои босоножки предназначены для красных дорожек под руку с кавалером, а не для асфальта и газона на максимальной скорости.
– Да-ша!
– Что, вас убивают?! – я, продравшись сквозь кусты, рявкаю то ли с надеждой, то ли… с обречённостью.
И оравшая Яна от неожиданности осекается, моргает изумлённо, глядя на меня. Ян же сидит на земле и, подняв руку, пытается осмотреть локоть.
– У него кровь! – закрыв и снова открыв рот, сообщает Яна, прижимается щекой к здоровой руке брата.
Вижу.
И разодранные коленки я тоже вижу.
– Суслики, чтоб вас… – я бормочу тихо.
Но они слышат и головы задирают.
Утирает нос ладошкой Яна, смотрит огромными глазищами со слипшимися от слёз ресницами, а Ян глядит нахохлившимся воробьём и губы обкусывает.
– Я крови боюсь, – всхлипывая, шёпотом сознается Яна.
– А я нет, – я цежу хмуро и…
… и одежду я, видимо, испортить тоже не боюсь, потому что беру недовольно вякнувшего и насупившегося Яна на руки.
И о порыве доброты и замаранных кроссовками штанах я пострадаю позже, прикину масштабы катастрофы, когда обработаю боевые раны и удостоверюсь, что ничего серьёзного с монстром не случилось.
– Где? – я ссаживаю тяжёлого суслика на стол рядом с раковиной в кухне, выдвигаю верхний ящик. – Где в этом доме аптечка?
– Нижний ящик, – Ян бурчит.
Тянется к коленке.
– Руки убрал!
– Не кричи на ребёнка!
– Суслик, я не кричу, я советую, – я просвещаю его с ласковой улыбкой Джокера и, настроив тёплую воду, мочу край полотенца.
– Ай! – Ян дёргается.
– Терпи.
– А ты ему зашивать будешь? – Яна любопытствует от двери.
– Угу, рот, – я фыркаю, стираю грязь вкруговую от боевых ссадин. – Обоим. Руку давай сюда.
Правую конечность мне протягивают с великим одолжением, корчат физиономию, которой только душераздирающую агонию иллюстрировать и можно.
Шипит.
– А Кирилл зашивал, когда Ян на стекло наступил.
Две пары глаз смотрят с одинаковой требовательностью и сомнением.
Сомнением в моих способностях.
– Ну тут же стекла не было, – я скриплю сквозь зубы и перекись, как и думала, нахожу в холодильнике.
– Больно будет… – Яна ахает приглушенно.
– Не будет, – я фыркаю и содранную кожу щедро поливаю.
Ян стонет и подвывает, прикладывает целую конечность ко лбу.
Показательно.
– Не ври, не верю.
Руку от лба убирают и приоткрыв один глаз, недоверчиво смотрят.
Объявляют, выпятив нижнюю губу:
– Ты злая!
– А ещё жестокая и бессердечная, суслик, – великую тайну я открываю страшным шёпотом и бинтую на всякий случай самофиксирующимся бинтом, что в той же аптечке нашла, – но, если перестанешь помирать, могу рассказать, почему пена появляется.
И… великую тайну открывают мне:
– В крови каталаза. Она с перекисью соединяется и получается вода и кислород, влач.
Ян сообщает снисходительным тоном, ехидничает, коверкая слово, и пока я подбираю от удивления нижнюю челюсть, мне нажимают на кончик носа и, ловко подныривая под моей рукой, спрыгивают на пол.
Уносятся прочь.
***
Спокойствие длится до половины первого, когда, оглушая с двух сторон, мне напоминают, что хотят есть.
И проблем нет.
Они отсутствуют до того момента, пока я не открываю холодильник и не вижу.
Ничего не вижу.
– А-а-а… где? – я оборачиваюсь к сусликам.
– Что?
Брови они вопросительно приподнимают вместе, моргают синхронно.
– Еда где?
Они переглядываются, и отвечает, пожав плечами, Яна:
- Нам Софья Павловна готовила.
Песец.
***
Минус моя прическа, мой макияж, мой белоснежный топ, мои чистые брюки и моя нервная система, которая вот прямо сейчас умирает в истерике.
Левый глаз уже истерично дёргается.
– Ты уверена, что… – недоверчиво тянет Яна и, заглянув в ноут с открытой вкладкой, старательно выговаривает, заканчивает по слогам, – …что курица по-фран-цуз-ски именно так выглядит?
Я отвечаю ей мрачным взглядом.
Сдуваю с лица прядь волос.
– Не знаю, про французский, – с видом критика задумывается Ян, – но курица да, так и выглядит.
И это он, если что, не про форму с обугленной курицей в моих руках говорит.
Паршивец.
– У меня через три часа важная встреча, – я сообщаю им ровным тоном, стараюсь не сорваться на визг, – а я похожа… похожа…
– На курицу, – вкрадчиво слышится от дверей.
И головы мы поворачиваем вместе.
