Книги
Три часа дня.
И я таки осознаю и постигаю: для чего Байкер на физкультуре вот уже как два года мучает нас полосой препятствий, заставляя бегать, прыгать и ползать по-пластунски.
Последнее – особенно хороший навык.
Хороший навык для выживания в квартире с двумя малолетними монстрами.
– Даха, ты уверена, что у тебя всё нормально? – голос Ромочки в наушнике плещет недоверчивостью.
Скепсисом.
И заверять его приходится бодрым шёпотом, с энтузиазмом:
– Да всё отлично…
Я выглядываю осторожно из-за дивана. И отклониться от с хлопком врезавшегося в стену шара успеваю в последнюю секунду.
Песец.
Разноцветный, чтоб его.
– …просто зашибись, Ром… – я тяну заворожённо.
Смотрю, как по белой штукатурке красиво растекается зелёное пятно. Летит следом второй шар, чтобы столь же живописно и с брызгами впечататься.
Добавить оттенки жёлтого.
– Я вечером позвоню, – я, пока он не успел озвучить очередные сомнения, вставляю торопливо и, продолжая разглядывать яркие пятна, отключаюсь.
Н-да.
Жизнь Кирилла Александровича с сегодняшнего дня, определённо, заиграет красками.
И ремонтом.
А в моей жизни заиграет похоронный марш, потому что квартиру Лавров мне не простит. И прибитых в ближайшем будущем монстров тоже.
Всё, суслики, достали.
Вождь краснокожих выходит на тропу войны.
Добравшись ползком до противоположного края дивана, я устраиваюсь поудобней и прикидываю: откуда точно прилетели снаряды врагов. Проверив трофейный бластер, я прицеливаюсь и… первый выстрел, судя по приглушенному шмяку и ехидным смешкам, вхолостую, а вот второй в цель.
Раздается обиженное: «Ай!».
Yes!!!
– Няни не стреляют! – возмущенно вопит Ян.
А я мысленно хмыкаю, делаю последний выстрел, поскольку краски у меня больше нет.
Бух!
И снова: «Ай!»
– Я плохая няня, суслик, – я фыркаю, дую в лучших традициях ковбоев и гангстеров на дуло.
– Мы заметили, – Яна ворчит.
И чего этих монстров путает соседка, что с ними гуляла, я не понимаю.
Да, похожи они, как однояйцевые близнецы, и одеваются из вредности одинаково, но ведь всё равно разные.
Даже если Яна прячет длинные волосы под бандану.
– Я вам предлагала разойтись мирно, – я сообщаю, прислоняюсь затылком к дивану и откладываю бесполезный бластер, – вы первые начали!
– Мы только помидор, – Ян возражает обиженно, пыхтит.
– На мою любимую футболку!
Хотя, наверное, да: раскалывать яйцо, которое я как раз держала в руках, на голову паршивца в ответ было не педагогично.
Драться подушками и швыряться игрушками – тоже, а про душ, которым я ответила на водяные пистолеты, скажу только, что меня загнали в угол под названием ванна и выбора не оставили.
Вот.
Так Кириллу Александровичу и скажу, если успею.
Его драгоценные и чудесные племянники сами виноваты.
Поладим мы, ага, как же.
– А ты мне ещё суп на голову надела! – летит в мой адрес новая претензия.
От Яны.
А да, забыла.
В свое оправдание могу сказать, что он был не горячим и меня в ответ засыпали мукой. В общем, на кухне ремонт тоже требуется.
Или, как минимум, генеральная уборка.
– А вы мне в кофе глаз подбросили!
Всплывший в виде красного глаза лизун, к их огорчению, орать меня не заставил. И не такое я в свой жизни видела.
Выкусите.
– Так ты же не испугалась, – разочаровано тянет Яна.
И смешок я давлю.
Нашли чем пугать, суслики, я в меде учусь.
Я эти глаза несчастные видела и перевидела, ещё и учила. И вообще на первом курсе, на самом первом занятии, у нас была экскурсия по кафедре, в пятую комнату, где влажные препараты, читай трупы целиком и по частям.
Мы были без перчаток, а наш препод – без гуманности.
И да, это была проверка на вшивость, ведь «какой ты врач, если голыми руками взять боишься препарат». Подумаешь что этот препарат чей-то мозг, поскольку в начале сентября в тазах лежит только он для второго курса. Подумаешь когда-то живого человека. Подумаешь, что это второе сентября и твой второй день учёбы.
Полушария и мозжечок, как эстафеты, пришлось брать всем и не кривиться, поэтому… не надо было кидать желеобразную гадость мне в волосы, суслики!
От неё я тоже не завизжала, введя детей в окончательное уныние и заставив креативить.
Использовать, кажется, недельный запас гадостей для нянь.
– Поэтому вы достали молоток и разыграли пробитый палец? – теперь с возмущением спрашиваю уже я.
Ибо тут – да, я испугалась.
Испугалась, представив, как буду рассказывать Кириллу Александровичу, каким образом его малолетние очумелые ручки пробили гвоздем палец насквозь. Впрочем, что ему рассказать, у меня всё равно осталось.
Например, я могу поведать, какие его племянники дарования и талантливые актеры, поскольку Яну, несущемуся ко мне с расширенными глазами и воплями на одной ноте «А-а-а», я сначала даже поверила.
– Мы пошутили!
Их синхронный сигнальный вопль заставляет поморщиться и проворчать с досадой:
– Ну, так с пауком я тоже пошутила.
Откуда я знала, что Яна их боится, а её брат кинется мстить и швырнет помидор, после которого у нас и началась битва века.
Там вообще даже не паук, а паучок был.
Ма-а-аленький.
Мы его с Элем, как подозреваю, в том же магазинов приколов покупали для препода по философии.
– Нас Кирилл убьет, – вздыхает Яна.
И приходится признать, что она права.
Убьёт.
Я тоже вздыхаю.
Вообще для шести лет эти малолетние поганцы слишком сообразительны и умны, а поэтому, может быть...
– Что, суслики, зарываем топор войны? – я спрашиваю с надеждой.
Выглядываю, чтобы узреть высунутую из кухонного проема руку с белым флагом. Рука активно машет, а во флаге я с трудом признаю полотенце.
– Выходить по одному и с поднятыми руками, – я командую на правах старшей.
Слушаю ответное условие:
– Ты тоже.
Встреча враждующих сторон происходит ровно в центре поля сражения, в коридоре.
– Это перемирие, а не мир, – крепко сжимая мою ладонь, ворчит Ян.
– Вынужденная мера, – цепляясь за вторую руку, добавляет Яна и...
И…
– Что здесь происходит?! – громыхает от двери.
***
– Детский сад, – Лавров цедит сквозь зубы.
Меряет шагами свой кабинет.
И что именно находится за единственной закрытой дверью я узнала.
Увидела лично, когда Кирилл Александрович грозовой тучей приблизился к нам и, не обращая внимания на притихших и спрятавшихся за моей спиной сусликов, больно схватил меня за плечо и потащил по коридору. В идеальной тишине, которую нарушать просьбами отпустить я не решилась, лишь торопливо переставляла ноги и кусала губы.
Всё же хватка у некоторых была стальная, и синяки точно будут.
Но их я терпела молча, вскрикнула только, когда меня через весь кабинет практически швырнули в кресло.
Пригвоздили взглядом.
– Штерн, ты ходячий детский сад!!! – Лавров, вырывая из оцепенения, рявкает, разворачивается от книжных стеллажей ко мне. – Ты… ты чего вообще творишь?!
Кулак грохает об стену, и я невольно вздрагиваю.
На месте стены, думается, представляли меня.
Ещё раз песец.
– Тебе двадцать лет, а мозгов на шесть, как у этих. Ты безответственная, взбалмошная девица без царя в голове. Ты не в состоянии посидеть с детьми даже одного дня, чтобы не разнести в хлам всю квартиру!!!
– Я…
– Заткнись, Штерн, – он просит едва слышно, суёт руки в карманы брюк, делает шаг в мою сторону, и в спинку кресла я вжимаюсь.
Кажется, меня таки убьют.
– Просто помолчи, Дарья… Владимировна…
Тёмный взгляд, ставших почти чёрными синих глаз, тяжёлый, испепеляющий. И он, взгляд, гипнотизирует, заставляет послушно кивнуть.
Продолжить смотреть.
Неотрывно.
– Вы устроили Мамаево побоище, и тебе придется сильно потрудиться найти этому вразумительное объяснение и уговорить меня оставить тебя на месяц няней. Иначе ты у меня из вуза пробкой вылетишь, Штерн! Чего смотришь?! Да тебя взашей выгнать стоит только за одну безалаберность и безответственность!
