Книги
От взрослых убегать нельзя и пугать их до седины – тоже.
Об этом говорит Эль.
Демонстрирует свою иссиня-чёрную макушку, уверяя, что седина там теперь есть, просто глядеть надо внимательней. Суслики глядят внимательно, но седины не видят, и с Элем они спорят. Сталкиваются лбами, когда Эльвин с заговорщическим видом манит пальцем и сообщает им что-то по секрету.
Они же слушают.
И любопытства с каждой минутой на их рожицах всё меньше. Суслики хмурятся, поглядывают на меня, и уже мне становится любопытно что некоторые там глаголют.
Втолковывают.
Что-то, после чего монстры подходят ко мне и, виновато опустив глаза, хором просят прощения, обнимают крепко, требуя точно-точно не переживать и на них не сердиться, и я изумлённо смотрю поверх их голов на Эля.
Он же подмигивает.
Улыбается.
Предлагает, надвигая на нос солнцезащитные очки, всем сладкую вату и уток, которые в парке через дорогу по пруду плавают. Сладкую вату – и розовую, и синюю суслики хотят, и уток кормить они хотят.
Требуют хлеба, ибо без хлеба не интересно.
Мы же соглашаемся, принимаем требования, идём в парк через продуктовый, где монстры раскручивают Эльвина на две большие плитки Милки, которые злобная Даша покупать отказалась.
И, стоя на берегу пруда и глядя на увлечённых сусликов, кои умудряются деловито разламывать батон и держать одновременно шоколадки – мне такое сокровище на хранение они давать отказались, – я с печалью констатирую:
– Эль, ты тряпка.
– Говорит злобный гоблин, оставивший бедных детей без сладкого, – он отбривает бодренько.
– У бедных детей от сладкого скоро задницы слипнутся, – я протестую и зловеще угрожаю. – С Красавчиком сам объясняться будешь.
Эль угрозой не проникается
Хмыкает скептически, и заговаривает, вздыхая и спрашивая, он не сразу, после того, как понаблюдать ещё за сусликами мы успеваем:
– Они сказали, чего сбежали?
– Сказали, – теперь вздыхаю я.
Хмурюсь.
Говорить о родителях мне не хочется, даже Элю. Нету у меня права рассказывать ему про личное Кирилла Александровича.
И, покосившись на меня, он ничего не спрашивает, произносит в никуда, о другом:
– Они пересдачу на следующую неделю поставили.
Они – это кафедра микробиологии.
Эльвин завалился на вопросе про риккетсии. Не самая важная тема, можно жить, не зная подробностей, и отвечай он не Говорухе, который на дух не переваривал Эля и отличался редкостной принципиальностью, то мой собрат по разуму и детскому саду сдал бы.
Даже на четыре.
На остальные вопросы Эль ответил.
– Какой день? – я спрашиваю столь же бесстрастно.
– Четверг.
– Опять.
– Ага.
Мы вздыхаем дружно.
Наблюдаем, как монстры, оглядываясь на нас, кричат и показывают на уток, прыгают и кидают им крошки.
– Ты главное помни, что без туберкулёза, ВИЧ и гепатита приходить нельзя, – я иронизирую.
И Эль насмешливо фыркает.
Данная межкафедральная шутка давно перешла в разряд бородатых анекдотов, но актуальности своей она не потеряла.
– Да-ша, смотри лебедь! Лебедь! Эль! – Яна вопит радостно на всю округу, скачет, тычет пальцем в сторону пруда.
Показывает.
Трясёт за руку Яна, что ведёт себя сдержанней, подражает независимому виду Элю, но вытянутая шея его выдаёт, и на нас он тоже смотрит.
Ждёт.
И мы, спускаясь по насыпи, подходим к ним, выслушиваем их рассказ, что взахлёб и наперебой, и сфотографироваться они канючат, пытаются приманить лебедя. Пищат запредельно радостно, обмирая от восторга и замирая, когда лебедь горделиво подплывает к берегу.
Косится снисходительно и, будто бы, понимающе на них чёрным глазом.
Лебедь расправляет крылья, взмахивает ими.
И откуда-то с неба планирует второй, опускается грациозно на ребристую тёмную гладь воды, и счастье сусликов не поддается описанию. Они даже не шевелятся, лишь открываются рты, сжимаются мои пальцы справа, Яной.
А я переглядываюсь с Элем.
Говорю беззвучно спасибо.
Такими монстры мне нравятся гораздо больше.
***
Домой мы возвращаемся поздно.
Идём почти половину пути пешком.
Гуляем.
Рассматриваем утопающий в зелени город, ибо как возмущается Эль: «Когда мы последний раз шатались?!»
И приходится вспоминать, а после признавать, что давно, просто так по городу мы шатались очень давно, кажется, что не в этой жизни, в которой все наши прогулки сводились от остановки к корпусу и от корпуса к остановке.
Иногда между больницами.
Весь последний год мы так жили, а потому наверстать упущенное мы обязаны, должны пройтись по набережной и тихим скверам, забраться к памятнику Ленина и под фонтанами, вызывая визг сусликов, пробежаться.
Тем более мне спешить некуда.
Не сегодня.
И бредем поэтому мы медленно, и Эльвин, оказавшийся тайным краеведом, вещает про усадьбы и травит исторические байки.
Про Дом Союзов.
Неомавританский стиль, который суслики пропускают мимо ушей, им куда больше интересно про подземный ход под площадью и клад на одном из перекрестков.
Тайный ход они требуют обследовать, а клад – откопать.
И объяснять, что на месте жандармерии, откуда тайный ход и начинался, давно торговый центр, а сам вход завален, приходится мне. Элечка, как умный человек, ретируется раньше, прощается своевременно на очередной остановке.
Зараза.
Ибо отвечать и пояснять, что вскрывать асфальт одного из центральных перекрестков в поисках эфемерного клада никто не будет, тоже приходится мне. И, уже подходя к дому, я всё ещё ищу ответы на очередные «почему» и рассказываю кто такой Колчак, коего столь подло упомянул Эльвин.
Самого Эля мысленно и не раз, и непечатно упомянула я.
Сам бы он попробовал ответить любознательным детям, зачем убили царя, кто такие белые и почему они решили вдруг воевать с красными.
И вообще нечестно: знаток истории, как оказалось, он, а вопросы ко мне.
Где справедливость?!
– А почему Ганина Яма? – бессчетный вопрос летит от Яна.
– Что почему? – я переспрашиваю уже с раздражением, ищу ключи, что находиться привычно не хотят.
И, как всегда, приходится перетряхивать весь рюкзак в поисках нужных.
У меня ж теперь три разных пары, чтоб их…
– Почему так называется? – уточняет, помогая, Яна.
Нет, весёлыми, любопытными и оживлёнными они мне, конечно, нравятся больше, но можно золотую середину, где не будет столько вопросов, а?
– А я откуда знаю?! – я скептически смотрю на них и во двор, наконец отыскав нужную связку, пропускаю первыми.
Захожу следом.
Выискиваю взглядом внедорожник Красавчика на стоянке. Нахожу, его машина на месте, сверкает в лучах солнца, что близится к закату.
Я же задумчиво закусываю губу.
Плохая привычка, и на неё вечно ворчит Лёнька, поэтому я обычно сдерживаюсь. Вот только не сейчас, когда меня больше волнует, что Лавров уже дома и что за весь день он ни разу не позвонил.
Не стал отвечать, прочитав, на мои сообщения.
Чистый игнор.
И никаких возмущений за потраченные на «Град» деньги, вредную еду и шатанье до восьми вечера, когда детям пора уже быть дома.
Видимо, возмущаться сегодня буду только я.
Возмущаться и требовать, чтобы Кирилл Александрович рассказал, где родители сусликов, и своим: «Тебе домой пора» он на этот раз не отделается. После «Града» я очень хочу знать, куда срочно уехали его сестра с мужем. Хотя бы для того, чтобы мне было что ответить монстрам в следующий раз, хочу знать...
В квартиру мы заходим, признав злорадно, что Даша ничего в истории не знает и даже не может сказать, что такое Ганина Яма.
Стыд и позор.
Я соглашаюсь и на стыд, и на позор и, положив ключи на тумбу, включаю свет.
В прихожей, как и во всей квартире, темно.
Тихо.
И оживлённые голоса монстров проваливаются в эту тишину.
Где Лавров?
– Даша, а мы завтра пойдем к уткам? – Яна скачет на одной ноге, стягивает со второй кед. – А Эль с нами пойдет? Он классный.
