Книги
Сознание вернулось к Богдану через разлом в реальности. Один миг он лежал на сырой земле, чувствуя под щекой колючую шерсть плаща и тепло спящей девочки, а в следующий уже сидел в плетеном кресле. Резкая смена декораций была настолько внезапной, что вестибулярный аппарат взбунтовался; ему показалось, будто его выдернули из тела и швырнули в другую точку пространства-времени.
Перед ним стоял стол из темного, потертого дуба. На нем — пузатый самовар, уже успевший потухнуть, но еще хранящий тепло, и два фарфоровых блюдца с недопитым чаем цвета крепкой заварки. Воздух пах полынью, старыми книгами и воском. Он был на веранде. На той самой даче.
— Ну и зачем ты напугал эту девочку? — раздался спокойный, узнаваемый голос.
Богдан медленно поднял голову. Напротив, попивая из тонкой чашки, сидел Градов. Он выглядел так, будто они прервали вчерашнюю беседу на пару минут. В его глазах читалась не злоба, а укоризненная усталость, словно у садовника, наблюдающего, как слон в посудной лавке топчет только что взошедшие ростки. Он медленно помешивал ложечкой сахар в чашке, а на лице играла легкая, задумчивая улыбка.
— Эта девочка восприняла тебя как спасителя. Ангела, ниспосланного в час скорби. А ты скачешь бешеным бычком, пугая свою единственную союзницу. Что подумают о вас аборигены? — в словах старика звучал легкий, почти невесомый сарказм.
В голове у Богдана все перепуталось. Лес, бой, раны, Оги… и вот это — уют, покой, чай. Произошел сбой. Сознание не выдержало и откатилось в безопасную точку. Но нет… Он чувствовал. Он помнил все до мельчайших деталей. Липкую кровь на пальцах, хруст костей циклопа, доверчивый взгляд изумрудных глаз. Это было реально. А это… ловушка. В Богдане все закипело разом. Весь ужас последних суток — погоня, смерть в переулке, бегство, адская боль, мохнатые циклопы и хвостатые фурии — сконцентрировался в один белый раскаленный шар ярости. Этот шар нашел выход. Этот старик швырнул его, как щенка, в мир одноглазых уродов и женщин с хвостами!
— Ты!!! — яростно прошипел он, и голос сорвался на хрип. — Змей сколиозный! Пентюх седовласый! Интеллигент просроченный! Ходячий анахронизм! Да я тебя… я тебя…
Взгляд его метнулся по сторонам, выискивая оружие. Рука нащупала на краю стола тяжелую металлическую подставку для перьевых ручек, стилизованную под античную колонну. Сжимая ее, как дубинку, Богдан вскочил, с грохотом опрокинув кресло, и шагнул к старику. Его руки дрожали, но не от страха, а от немыслимого напряжения.
Градов даже не пошевелился. Он лишь вздохнул, как уставший от капризов ребенка дед, и выставил вперед левую руку, медленно сжав ладонь в кулак.
И тут же челюсть Богдана свело такой свинцовой судорогой, что он услышал зловещий хруст собственных зубов. Воздух перехватило, в глазах поплыли черные пятна. Все мышцы лица и шеи застыли в немом крике, парализованные невидимой силой. Он не мог пошевелиться, не мог издать звука. Только глаза, широко распахнутые от ужаса и бессилия, были прикованы к спокойному лицу Градова.
— Вежливость, молодой человек, — голос Градова звучал ровно, без повышения тона, но с невероятной, давящей силой, — это основа человеколюбия. Это не просто свод правил. Это основа мироздания, на котором держится человеческое в человеке. Вы — в моем доме. И я, позволю себе заметить, старше вас. Поэтому проявите уважение. Иначе я промою вам рот с мылом. Потом с керосином. Потом с серной кислотой. А затем набью туда кошачьего дерьма, чтобы повторить процедуру с самого начала. Понятна мне моя мысль?
Он разжал кулак. Судорога мгновенно отпустила. Богдан, тяжело и прерывисто дыша, потер онемевшую, но уже целую челюсть. Ярость никуда не делась, но ее затмил леденящий, животный ужас. Это был не гипноз. Это было прямое воздействие на плоть.
— Садитесь, — приказал Градов, и это прозвучало как непреложный закон.
Богдан молча поднял кресло и опустился в него, чувствуя себя побежденным щенком.
— Чем вы, собственно, недовольны? — продолжил старик, как ни в чем не бывало. — Новый мир, полный загадок и возможностей, — пожалуйста. Полное и окончательное спасение от ваших, скажем прямо, неразрешимых проблем — пожалуйста. Чистый лист. Второй шанс. Пожалуйста, получите, распишитесь. О чем еще можно мечтать? Человек вы молодой, а уже столько претензий к мирозданию.
— Недо-во-лен? — Богдан с трудом выговорил слово. — Ты швырнул меня в мир монстров! Меня чуть не убили! Я истекал кровью!
— Чем недоволен?! — Богдан снова взорвался, но уже не вскакивая, вжимаясь в спинку кресла. — Я недоволен тем, что меня УБИЛИ! Понимаешь?! Я чувствовал, как стрела вонзается в спину! Слышал, как хрустят мои ребра! Видел свою кровь! Настоящую, алую, пахнущую железом! Ты швырнул меня в ад, к монстрам, и называешь это «вторым шансом»?!
— А теперь? — мягко спросил Градов. — Пройдитесь по себе мысленно. Что вы чувствуете сейчас?
Богдан замолчал. Он машинально провел рукой по груди, по тому месту, где должны были быть раны. Ничего. Только гладкая, чуть более упругая кожа.
— Кто это вообще был? — выдохнул он, ощущая, как почва уходит из-под ног. — Что это за твари?
— Они называют себя Скалига, — объяснил Градов, отставив чашку. — Это не отдельное племя, а целый союз народов, живущих на северных материках. Они — приливная волна истории. Периодически их экспедиции накатывают на острова Океании. Грабеж, резня, увод в рабство — их бизнес-модель. Те, кто преследовал девочку — охотники, элита. Вам еще повезло, что вы не встретили их настоящих воинов. Тяжелая пехота, с которой мало кто может сравниться в этом мире.
— Я не силен в истории, — мрачно буркнул Богдан, чувствуя себя абсолютно беспомощным.
— Ох, молодежь, — покачал головой Градов. — И чему вас только учили в ваших школах?
— Программированию! — почти выкрикнул Богдан. — Квантовой физике! Алгоритмам! А не тому, как драться с трехглазыми сатирами!
— О, да! — саркастически усмехнулся старик. — Вам ведь это так поможет. Уверен, ваши познания в Python’е приведут в трепет этих дикарей.
Богдан сжал кулаки, но сдерживался.
— Я хочу вернуться назад, — заявил он с последней надеждой. — Прекрати этот безумный эксперимент. Я не подписывался на роль подопытного кролика!
Градов внимательно посмотрел на него, и в его глазах мелькнула неподдельная, почти отеческая жалость.
— Это невозможно, Богдан. Вас там уже нет. Физически нет.
— Что? — Богдан почувствовал, как холодная пустота заполняет его изнутри.
— Вы никогда не покидали то кафе у автомойки, — продолжил Градов, его голос стал тише, гипнотически-мерным. — А я… меня там и вовсе не было. Мы никогда не ехали на машине за город. Это был простой фокус. Я отвел вам глаза. Навел морок.
— Как… такое может быть?
— Вспомните, что случилось там, в кофейне. Память есть в вас. Она спрятана, но она есть. Вспомните…
Слова звучали как заклинание. Веранда поплыла перед глазами Богдана. Он снова сидит за столиком в углу. Поднимает белую, до боли стерильную кружку. Кофе холодный и горький, как полынь. Во рту — вкус страха. Краем глаза он видит, как на улице останавливается темный внедорожник. Высокая фигура в капюшоне направляется к входу. Скрип двери. Богдан замирает. Он видит пистолет с глушителем. Их взгляды встречаются. Глаза убийцы пустые, стеклянные.
