Книги
Камера была холодным стерильным проводником ее глаз, фильтром, что превращал один мир в другой. Сквозь ее линзу сцена обнажала свое жуткое нутро. Там, за стеклом, в сердце комнаты сидели два тела, застывшие за обеденным столом, словно посреди фразы в истории, закончившейся недели назад.
Дети. Пяти и девяти лет от роду. Две маленькие неподвижные фигуры в гротескной пародии на жизнь. Что-то было не так, глубоко неправильно, за гранью простого факта их смерти. Чужой, та тварь, что когда-то была Андреем Поповским, пыталась сохранить их, уберечь этих хрупких фарфоровых кукол от разрушения. Непристойный акт любви или, может, просто хищник, не желающий отпускать свою еду. Характерные признаки разложения отсутствовали; обычное хаотичное искусство гниения было удержано на расстоянии. И все же, испещренная синяками география трупных пятен, окрашивавших их кожу, рассказывала ясную историю: дети погибли не более чем несколько недель назад.
- Вот жесть… - слова вырвались с губ Лены, рваный шепот, поглощенный гнетущей тишиной комнаты. - Владислав, вам бы глянуть на это.
Она передала камеру старому охотнику, ее пластиковый корпус был скользким от пота ее ладони. Лена прищурилась, силясь заставить свои глаза увидеть то, что видела машина, пробить завесу, сотканную чужим над этим местом, но комната оставалась упрямо пустой, населенной лишь мебелью и запахом пыли.
- Он парализовал их, - голос Влада был ровным, безэмоциональным скрежетом камней; он видел сцену сквозь линзу не как трагедию, а как набор фактов. - Не давал им двигаться. Полагаю, что мать постигла та же участь, но хуже.
- Хуже?"ю - вопрос майора был резким, осколком стекла в тишине.
- Вероятно, ее он держал в спальне живой, - пояснил Влад, его тон не изменился.
Рассматривая невидимые для других тела, Влад прошелся по комнате, пытаясь увидеть полную картину с разных ракурсов, его шаги были беззвучны на потертом линолеуме, каждый его жест был выверен, экономичен. Он не просто смотрел; он читал это место, как открытую книгу, написанную на языке боли и безумия.
Он поднял руку, указывая на невидимое тело.
- Здесь… - он словно коснулся одного из детей, - на шее видна отметка. Чужие так делают, если хотят сохранить жизнь своей жертве. Что-то вроде паразита, он кормил их собой. Обычно они это делают недолго, так как это истощает их. Наш чужой утратил человечность совсем недавно. Полагаю, он не хотел дать им умереть и кормил их сколько мог.
- *баный ублюдок, - выругался майор, ему было сложно спокойно говорить об этой мерзости. - Вы хотите сказать, они просидели вот в таком виде парализованные почти целый год и питались его дерьмом?
Влад спокойно кивнул, не разделяя бурю эмоцией всех остальных.
- С*ка драная. Только дайте мне до него добраться, - прошипел Симонов, его кулаки сжались так, что костяшки побелели.
- Даже если доберетесь, - голос Лены прозвучал тихо, в нем была тень той самой древней печали, что она видела в глазах Влада, - он уже не человек. В тюрьму вы его не посадите, сознания в привычном для вас понимании у него уже тоже нет. Андрей Поповский уже мертв.
В разговор вклинилась Таня.
- На самом деле, наш подозреваемый начал умирать задолго до становления чужим. Процесс занимает года, если не десятилетия. То, что мы наблюдаем, - лишь финал, следствие, - пояснила она.
- То, что мы наблюдаем, - майор ткнул в ее сторону пальцем, его лицо исказилось от ярости, - это запытанные дети, которых год держали без движения. А в спальне, как я могу ожидать, мы найдем молодую девушку, которую насиловали весь этот год! Не говорите мне о последствиях или о спокойствии!
Влад не обращал на них внимания. Человеческие эмоции были для него лишь шумом, помехами в эфире. Он продолжал водить объективом из стороны в сторону, пока его взгляд не зацепился за движение. Тень в глубине коридора, слишком плотная, слишком быстрая, метнулась в сторону, уходя от взгляда камеры, как нечто, боящееся света.
Охотник с сухим щелчком захлопнул камеру.
- Эта камера и есть ключ, - его голос прозвучал как приговор. - Мы имеем все, что необходимо.
Владу пришлось выждать, пока майор закончит свою тираду и его ярость не иссякнет, не выгорит дотла, оставив после себя лишь пепел бессилия.
- Майор… - попытался он прервать его, - вызывайте пятый отдел.
***
Влад молча стоял, глядя за тем, как серые фигуры полицейских выводят жильцов. Эвакуация. Стерильный термин для грубого вторжения в чужие жизни. Несколько этажей, смежных с гнездом чужого, очищались от обитателей. Человеческие жертвы, к сожалению, были слишком частым явлением в процессе охоты.
А ещё трупы людей заставляют все тех же людей задавать ненужные вопросы.
Государство в его бесконечной и жестокой мудрости взрастило в своих подданных одну важную отличительную черту, столь полезную для охотников: умение не задавать вопросов. Отсутствие интереса к выборам, к войнам, к политической обстановке, к воровству ресурсов собственной страны и многим другим аспектам под угрозой насилия и ареста стало максимально эффективным оружием Института. Люди, чей интерес к собственной судьбе был давно вытравлен угрозой насилия, покидали свои норы безропотно. Люди в форме были страшнее любых монстров, что могли таиться в тенях. Ведь эти монстры были реальны.
- Всегда хотела посмотреть на этот пятый отдел, - в голосе Лены прозвучала почти детская мечтательность, неуместная на фоне этой серой безысходности.
- Всегда хотел спросить, - майор подошел к ним, дым от его сигареты смешивался с холодным воздухом. - Если расследованием занимается второй, захватом - пятый, анализом - седьмой, первый - командованием, то зачем вообще вы? Без обид, Владислав, но я не увидел чего-то такого, чего мы не могли бы сделать без вас. У вас есть чуйка, без вопросов, опыт также помогает, но опыт - дело наживное, и для этого не нужно быть потомком.
Лена усмехнулась, перехватывая вопрос, в конце концов, она получала удовольствие от этого, а Влад - нет.
- А вот в конце увидите, - ее улыбка была широкой и хищной, - когда пятые загонят этого упыря глубже в его мир, кому-то придется его оттуда выковыривать, чтобы навсегда покончить, а пойти туда можем только мы!
Последние слова она сообщила с особой гордостью.
- И что? - Симонов выдохнул кольцо дыма, наблюдая за серым потоком эвакуированных. - Все это ради того, чтобы вы сходили к нему туда и пустили пулю в лоб?
- Не совсем, - Лена покачала головой. - Чтобы убить чужого, требуется особое оружие. Лезвие, которое, как говорят, выковал первый охотник, магистр Ордена Восхода или более известного в России Ордена Ласточки. Не помню его имя, но этот мужик, он…
Таня, появившаяся из ниоткуда, как всегда, с легкой улыбкой на губах, дружелюбно подсказала:
- Олаф фон Бисмарк.
- Ну да, вот этот мужик. Он основал первый Орден и стал первым охотником во время, когда еще динозавры жили. Он выковал оружие, которое раздал каждому охотнику. Только убив чужого таким клинком, можно окончательно забрать его сущность.
- Слышал, вы их сжигаете? - уточнил майор, цепляясь за обрывки слухов.
Лена демонстративно отмахнулась.
- Огонь помогает, когда надо загнать его в логово, но внутри огонь уже не поможет, потому что туда может попасть только охотник. Клинок, выкованный магистром, как бы забирает сущность чужого, навсегда прерывая его существование. Вообще абсолютный п*здец наступает.
- И где наш клинок? - майор огляделся, словно ожидал увидеть его здесь, на грязном асфальте.
- Ну… обычно его привозят пятые.
- И откуда ты только все это знаешь, ты же всего неделю в Институте? - в его голосе прозвучало резонное недоверие.
