Книги
“Карпаты, 27 марта 1915 года”
Зима 1915 года впилась в Карпаты ледяными клыками, став для войск царя Николая II персональным адом на земле. Изматывающие, вязкие бои шли с переменным успехом, где победа измерялась не в километрах отвоеванной земли, а в лишних часах, вырванных у смерти. Австро-венгерские и немецкие подразделения увязали в этой кровавой каше так же безнадежно, как и русские. Но главным врагом был не человек в сером бушлате. Главным врагом был холод - безликий, безжалостный убийца, что собирал свою жатву тысячами, не разбирая ни званий, ни наций.
8-я армия Брусилова, прогрызая себе путь через Дукельский перевал, брела сквозь сюрреалистичный пейзаж. Из-под снежных заносов, словно уродливые всходы, тянулся к свинцовому небу лес мертвых рук. Застывшие в последнем отчаянном жесте пальцы соседствовали со стволами винтовок, брошенных впопыхах, - молчаливые памятники тем, кто сдался. На привалах в недолгие минуты затишья солдаты то и дело натыкались на обмороженные вмерзшие в землю тела сослуживцев, чьи лица, синие и спокойные, казалось, насмехались над еще живыми.
Бойня в Карпатских горах длилась уже больше двух месяцев, превратившись в монотонную мясорубку. Подсчет потерь, будь то немцы или солдаты Российской Империи, давно утратил всякий смысл. Мораль, этот хрупкий конструкт мирного времени, рассыпалась в прах в тот самый миг, когда ты переставал видеть разницу между подсчетом килограммов картошки на рынке и подсчетом трупов на поле боя. В этот миг ты переставал быть человеком.
Ротмистр Владислав Князев склонился над одним из тел. Оно лежало в ледяной воде ручья, и минусовая температура не дала плоти поддаться гниению. Ручей, что должен был стать источником свежей воды, оказался отравлен трупом младшего унтер-офицера из его же роты. Кожа была неестественно синей. Судя по позе, он пытался выбраться на берег, когда пуля, прилетевшая с той стороны, оборвала его попытку.
Узкая горная артерия ручья делила Карпаты надвое, став невидимой границей, за которую уже полегло и еще поляжет больше полутора миллионов юношей, не желавших умирать здесь, в этом богом забытом месте. Сами горы, казалось, пытались изрыгнуть из себя этих назойливых насекомых, что упорно лезли в их каменные объятия лишь для того, чтобы сдохнуть.
- Ваше благородие! Разрешите фляжки пополнить, - раздался за спиной голос одного из ефрейторов.
- Подожди… - Владислав потянулся к телу и ухватился за обледенелую руку. - Мертвецы в воде.
- С того берега стреляли, не иначе, - ефрейтор подошел ближе, чтобы помочь.
Они вдвоем ухватились за застывшую конечность и потянули. Сухожилия затрещали под натугой, но что-то не пускало тело, удерживало его в ледяном плену. Ноги оставались в воде.
- Давай! - крикнул Влад. - Взяли еще!
Новая попытка принесла результат, но совершенно не тот, которого он ожидал. Тело с глухим хрустом надломилось, и его верхняя часть оторвалась от нижней половины туловища. Оно проехалось по снегу, оставляя за собой бурый след, увлекая за собой обоих мужчин, потерявших равновесие.
Влад не был готов к тому, что предстало его взору. Из разорванной плоти из того места, где еще мгновение назад был живот, хлынула наружу огромная стая крыс. Спасаясь от холода, они нашли приют в еще теплом трупе. Теперь же, потревоженные, они бросились врассыпную, оставляя на девственно-белом снегу кровавые следы. Казалось, будто тело разорвалось изнутри.
- Дьявол… - тихо прошептал Влад, инстинктивно вытирая лицо горстью чистого снега.
- И верно, ваше благородие, недаром про эти горы столько болтают. Говорят, что не австрияков или ганцов нам тут бояться надо, а кое-чего другого.
- Это чего другого? - ротмистр нахмурился, его взгляд впился в подчиненного. - Чтобы я это слышал в последний раз, ты понял меня? Услышу, что младший офицерский состав подрывает боевой дух, я тебе устрою.
Ефрейтор вскочил на ноги, торопливо отряхивая тулуп.
- Так точно, ваше благородие. Разрешите подняться по ручью выше, все же воды набрать.
- Разрешаю, - устало вздохнул Влад.
Как только фигура ефрейтора скрылась за низкорослыми кустами, Влад снова рухнул спиной в снег. Он всю жизнь задавал себе один и тот же вопрос. Что он здесь делает? Зачем? Ради чего?
Владислав был участником Русско-Турецкой войны в 1877 году. Молодым двадцатилетним дворянином он отправился за славой в восточные земли в чине Вольноопределяющегося. Первое офицерское звание он получил лишь три года спустя. Затем он принял участие в Русско-Японской войне в 1904, где пуля нашла его грудь. Врачи в один голос твердили о чуде. Осколок задел сердце, и каждый из них пророчил ему не больше пары лет жизни и инвалидность, но он все еще был жив.
Сегодня, здесь, в проклятых Карпатских горах, в самом сердце очередной бессмысленной войны он встречал свой пятьдесят восьмой день рождения. Его лицо было картой пережитых битв, испещренной морщинами и шрамами, каждый из которых был безмолвной медалью. Всю свою жизнь он убивал других людей - другой национальности, другой веры. Причины не имели значения. Он получал приказ и выполнял его. Три раза он чудом избегал смерти, три раза он должен был быть убит, и ровно три раза он выживал и возвращался из настоящего ада живым.
Влад никогда не произносил этого вслух, но сейчас, лежа в снегу рядом с изуродованным трупом, он мечтал о смерти. Он хотел, чтобы все это закончилось, чтобы бесконечная тьма наконец приняла его в свои объятия. Но, как это часто бывает, его желанию не суждено было сбыться.
Первый выстрел разорвал воздух, заставив Влада вскочить на ноги. Немецкие приказы, резкие и гортанные, раздавались, казалось, отовсюду. Их подразделение оказалось в окружении. Грохот орудий смешался с предсмертными криками.
- С востока! С востока бьют, черти! - успел выкрикнуть кто-то из рядовых, прежде чем его голос оборвался.
- Падай! Падай, кретин! - закричал Влад, бросаясь на неосторожного новобранца, все ещё стоящего в полный рост.
Он вдавил его в снег и прижал его голову к земле, пытаясь уберечь его от свинцового дождя.
- Романцев! Романцев! С*кин сын! Ко мне! - орал Влад.
Молодой радист не слышал его. Шок парализовал его волю. В его остекленевших глазах не было страха, лишь пустое непонимание. Тимофей Романцев стоял, не сгибаясь, и медленно моргал, глядя в сторону леса, откуда вылетали невидимые жала смерти.
- Романцев! - снова закричал Влад. - Ко мне! Мне нужна связь с четвертым полком! Сюда! Ко мне, Романцев!
Пуля, выпущенная молодым добровольцем из Штутгарта, вошла радисту в щеку. Патрон Маузера 7.62 вырвал его нижнюю челюсть и швырнул ее под ноги Влада, словно издевательскую шутку.
Влад пополз по снегу к радиоприемнику, все еще висевшему на спине у мертвеца.
Воздух над головой вибрировал от пролетающего свинца. Крики на русском и немецком слились в один предсмертный вой. Он почувствовал обжигающую боль под левой лопаткой - шальная пуля вспорола старую шинель, вырвав кусок кожи вместе с тканью.
Крысы. Он снова подумал о них. Они не ждут конца бойни. Их пир уже начался. Тысячи голодных ртов требовали пищи. Мысли, чудовищные в своей неуместности, сверлили его мозг. Одна из крыс уже отгрызала кончик носа мертвого радиста. Увидев Влада, она обернулась, приняв агрессивную позу.
- Прочь, - Влад смахнул ее, но тварь вцепилась ему в пальцы, прогрызая теплую варежку.
