Книги
Она первая прервала долгое молчание и принялась болтать о красивом голосе Дуни, о новейшем увлечении тети Ани, решившейся заняться музыкальным образованием «кухонной Патти» с резиновой мануфактуры, о невыносимых манерах брата, напускающего на себя такую важность, как будто уже он был «настоящим превосходительством», и тому подобное, но получая лишь короткие и рассеянные ответы, внезапно прервала шутливый разговор и спросила серьезным голосом.
– Ну, а ты доволен?... или даже не считаешь нужным поблагодарить меня?
– За что? – проговорил студент, как бы просыпаясь.
– Ну хотя бы за терпение, с которым я играла навязанную тобою роль, танцуя со всевозможными хамами...
Моравский пожал плечами.
– Республиканка, народница и... хамы... Такова женская логика.
Ната гневно закусила губы.
– Можно стоять за свободу и равенство в принципе, и в то же время чувствовать отвращение к немытым рукам и грязному белью. Наш русский «младший брат» весьма симпатичен издали, но вблизи у него слишком много насекомых. И, право, мне надо было много самоотвержения для того, чтобы исполнить твое желание изображать из себя... достойную племянницу моей сумасбродной тетушки, разговаривающей с извозчиками также, как и с министрами.
– Ну, грязных рук и насекомых ты сегодня не могла видеть. Поэтому лучше не болтай вздора. Я все время удивлялся тому, как скоро и хорошо усвоил себе внешние приличия наш пролетариат. Пожалуй он окажется и умственно более развитым, чем мы думаем... – многозначительно прибавил он.
– Что ж, тем, лучше, – хладнокровно заметила Ната.
– Тем хуже, – резко перебил Моравский. – Люди думающие не годятся на пушечное мясо... А нам только его и не хватает. Развитых руководителей у нас и так слишком много. Ну, при одних офицерах без армии далеко не уйдешь... Впрочем, мы видели сегодня, так сказать, аристократию пролетариата... Масса вероятно гораздо более темна и... покорна, – прибавил студент более спокойным голосом.
– Не будешь ли ты уверять меня, что интересовался этой хорошенькой швейкой исключительно с точки зрения пушечного мяса? – язвительно заметила девушка.
Моравский молча пожал плечами.
– Вы даже не удостаиваете меня ответом, Болеслав Максимович?
– На глупые вопросы отвечать не стоит, – с досадой вымолвил студент. – Скажи мне лучше о чем ты говорила со своими военными танцорами? Мне крайне интересно узнать, что это за люди. Внутренняя жизнь армии, солдатский ум и душа для нас пока еще потемки. А, между тем, потемки эти необходимо осветить, если мы хотим успеха. Ты танцевала с гвардейцем и матросом. Что это за люди?...
В свою очередь Ната пренебрежительно пожала плечами.
– На подобные вопросы нельзя отвечать после пятиминутного разговора. Особенно с нашим народом недоверчивым и чуждающимся каждого... моющего руки.
– Однако, ты же говорила с ними о чем-нибудь? – допытывался Моравский.
– О разных пустяках... Где вы учились танцевать?... Когда вы должны возвращаться в казармы? Есть ли между вами женатые? Пускают ли к вам гостей? И все в этом роде, – небрежно отвечала Ната.
– Вот это умный вопрос, – вырвалось у Моравского.
– Почему? – не понимая проговорила девушка.
– Потому что... где бес сам не сможет, туда бабу пошлет, душа моя, – насмешливо ответил он.
– Ах да, вот что... – протянула девушка. – Да, это правда... Удивительно как эта мысль не пришла мне в голову.
– Новые мысли женщинам в голову никогда не приходят. Волос долог, ум же короток. Инициатива не ваше дело...
– Благодарю за комплимент, – прошептала Ната.
– Ну, ну, не сердись, – успокоительно ответил студент. – Зато из вас выходят прекрасные исполнители.
– Скажи лучше – орудия, – иронически поправила Ната. В голосе ее звучала глубокая горечь.
– А хоть бы и так. Иное орудие забирает всю силу изобретателя.
– И всю его ответственность, не так ли?
– Одно с другим... Это естественно, – спокойно сказал Моравский.
Минуты две продолжалось молчание. Санки въехали на Николаевский мост. В воздухе пахло оттепелью. Густой туман подымался с невидимой речки. Сквозь его белую пелену слабо мерцала ночная лампада в маленькой часовенке.
Моравский невольно повернул голову по направлению этого огонька.
– Вот он, наш главный враг, – проговорил он сквозь зубы. – Пока мы не вытравим этого из сердца народа русского, до тех пор мы безсильны...
Ната насмешливо улыбнулась.
– Не для борьбы ли с этим врагом ты завербовал свою хорошенькую швейку?
Моравский злобно засмеялся.
– О женщины... Что им не говори, они не могут отрешиться от своих мелких пошлых страстей и интересов.
Ната не заметила или не обратила внимание на оттенок пренебрежения в его голосе. Страстным жестом схватила она его руку.
– Скажи мне, зачем тебе понадобилась эта девчонка? – умоляющим голосом прошептала она.
– Затем же, зачем и ты, и все остальные... женщины, – ответил Моравский.
– Но зачем именно она? Что ты ждешь от нее? Почему ты думаешь, что она сделает больше чем я? Что ты нашел в ней особенного? – страстно допытывалась девушка, в голосе которой слышались слезы.
Моравский сделал жест человека, теряющего терпение.
– У нее есть сила, – ответил он резко, почти грубо.
– Какая сила?... В чем она выражается?...
– Единственная сила женщины, которой у наших, к несчастью, слишком мало... сила красоты... Поняла?...
– Поняла... – глухо ответила Ната, покорно склонив голову и глотая слезы, беззвучно скатывающиеся по ее похолоделым щекам.
