Книги
Чудный женский голос отчетливо доносился до большого красивого кабинета, в котором сидело маленькое общество. Вероятно внизу открыли двери на внутреннюю лестницу, так как чудный женский голос свободно долетал до второго этажа. Мягкий и сильный в одно и тоже время, голос этот, низкое грудное контральто пел известный цыганский романс Вяльцевой и Раисовой «Я вас ждала», под аккомпанемент гитары, впрочем довольно безпомощной... Да этому могучему голосу и не нужен был аккомпанемент. Невидимая певица обладала не только тонким слухом, но и редкими музыкальными способностями. Каждое слово доносилось ясно, отчетливо, каждое произносилось именно так, как надо было. Глубокое чувство звучало в незатейливых словах, а чудный голос забирался в душу слушателям, хватая их за сердце чарующей мягкостью звука и вызывая слезы на глазах неподдельной искренностью выражаемого чувства.
Пока этот чудный голос пел, никто из слушателей не пошевельнулся, и только когда умолкли последние стихи «Я вас ждала всю ночь... уже скоро свет... Напрасно все; вас нет», доктор Соколов вскрикнул с восторгом.
– Кто эта певица?... Ведь это феноменальный контральто... Такого и на Мариинской опере нет... Ради Бога скажи, кто такая эта певица?
– Сама не знаю, Алеша, – ответила писательница, с недоумением разводя руками. – Голос у нее действительно поразительный по силе и красоте. Она напоминает мне Леонову в молодости.
– Быть может одна из ваших «кухонных фей» тетушка? – со своей постоянной насмешкой проговорил бюрократ.
– Нет, – решительно ответила Анна Петровна. – Я слишком хорошо знаю голос моей прислуги для того, чтобы ошибиться. Это кто-то чужой поет... Но кто?... Надо пойти посмотреть на эту певицу.
– И попросить ее спеть еще что-нибудь, – прибавил Моравский. – Я редко слышал такой поразительный голос. Он так и просится в душу...
– Да, пойдемте вниз, тетушка, – подтвердила Ната, обмениваясь быстрым взглядом с Моравским. – Впрочем, может быть, наше присутствие сконфузит вашу прислугу и их гостей?
– Вздор какой... Напротив того, все будут рады. Мои феи уже в начале вечера присылали нам с Алешей депутацию, с приглашением поужинать вместе с ними... Чего ты смеешься, Ваня?... Уверяю тебя, что это большая честь, доказывающая доверие и симпатию, редких между прислугой и господами. Мы с братом уже собирались вниз, когда ты пришел. Уже поэтому ты, и вы также, имеете право воспользоваться моим приглашением. Я надеюсь залучить Болеслава Максимовича. О Нате говорить нечего, она своя для моей прислуги. Молодые кавалеры, надеюсь, не откажут танцевать с хорошенькими девушками?
Причисленный Иван сделал гримасу, но Моравский поспешил ответить.
– С величайшим удовольствием, Анна Петровна. Я готов танцевать хоть целую ночь, особенно если ваши девицы танцуют так же хорошо, как хорошо поют.
– А вот посмотрим. Танцы как раз опять начинаются, – ответила писательница, беря нового знакомого под руку. – Слышите, аплодисменты прекратились и вновь затренькали гармоники. Идемте, господа... Через парадную лестницу. Здесь ближе... Ната, покажи дорогу.
Все общество поднялось с места, направляясь на нижний этаж, откуда вновь доносились звуки гармоники, лихо отхватывающей «барыню». Топот многочисленных танцующих ног перемешался с громким и веселым хохотом большого общества. Нижний этаж квартиры Анны Петровны Пассек представлял довольно любопытное зрелище. Бал был во всем разгаре и гости, преодолевшие при помощи закуски и выпивки остатки робости, вызванной непривычной барской обстановкой, чувствовали себя как дома и веселились, как говорится, «вовсю».
Большая четырехоконная гостиная с мягкой мебелью и ковром во всю комнату, изобилием цветов и безделушек, признана была непригодной для танцев и превращена в столовую... На разнокалиберных столах, собранных со всего дома, постланы были белые скатерти, предоставленные все той же баловницей хозяйкой, щедро уставленные различными холодными яствами. Изобилие бутылок и графинов, наполненных не водой, согласно их настоящему назначению, а так называемым «хлебным» вином, попросту водкой, доказывало, что молодые хозяйки не пожалели денег на угощение. Танцевали в такой же большой столовой, из которой обеденный стол был вынесен в гостиную. Кухня и комната кухарки оставались в виде уборных, где раздевались приходящие гости и куда выходили «покурить» кавалеры, не желающие портить дымом белых тюлевых занавесей любезной хозяйки, предоставившей две комнаты в полное распоряжение своей прислуге с тем, чтобы к завтрашнему дню все было приведено в надлежащий вид...
Общество было довольно разнообразное, причем значительно преобладала молодежь, как в мужской, так и в женской части. Кроме самих хозяек «бала», дебелой тридцатилетней красавицы кухарки Луши и горничной Маши Зайцевой с сестрами, уже знакомыми нам Дуней и Настей, здесь было еще душ около 16-ти девушек и женщин, частью служащих на местах, частью работающих в магазинах. Почти все были молоды и недурны собой, некоторые совсем хорошенькие и все одеты со вкусом, по «господскому», в светлых платьях из кисеи, шерстяной материи или легкого шелка смотря по степени... бережливости обладательниц этих нарядных костюмов.
Среди модных причесок и тщательно подвитых локонов резко выделялись повязанные платочком головы «кучерихи», красивой, но постоянно беременной молодухи, и краснощекой, совсем молодой старшей дворничихи, только что привезенной из деревни.
Все остальные «дамы» уже приобрели столичные манеры и привычки. Некоторые их них явились напудренными, с подрисованными глазами и бровями, от других так и несло духами или одеколоном, третьи держали в руке крошечный платочек с кружевами или кокетливо обмахивались веером. Словом, непредупрежденному наблюдателю не сразу удалось бы определить, к какому именно классу общества принадлежала женская половина гостей. Зато мужская половина приглашенных менее удачно изображала модных «кавалеров». В них заметней была близость к народу, и вместе с тем и естественность. Хотя все почти были в пиджаках и черных сюртуках, с крахмальными воротничками и самыми модными галстуками всех цветов радуги, но все же в манерах их было больше простоты и меньше обезьянства так называемого «хорошего тона», так легко превращающемуся в самый дурной тон, где он не является привычкой, впитанной с молоком матери.
Не мало способствовали возвращению к настоящим манерам мужской части общества и опорожненные графины, так что после ужина только небольшое число лиц, и между ними оба гармониста, молодой наборщик типографии Суворина, да щеголеватый военный писарь, все еще старались говорить «по образованному». Все остальные болтали как придется, что выходило куда умней, интересней и привлекательней для мало-мальски неглупых девушек.
