Книги
Так говорил один из ожидающих в общей приемной – необыкновенно красивый белокурый молодой человек в студенческом мундире своей спутнице, такой же молодой и такой же белокурой, но далеко не такой красивой девушке в красном шерстяном платье с белыми гусарскими шнурами на груди и в красной же жокейской шапочке на высоко взбитых волосах.
Эта парочка дожидалась уже более часа, несмотря на то, что Болеслав Максимович Моравский послал хироманту рекомендательную карточку какого-то общего знакомого. В ответ появился третий слуга – уже в зеленом халате и с лицом под цвет этого халата (раскосые глаза сразу выдавали азиатское происхождение этой маленькой юрой фигурки) принес устную просьбу «доктора» подождать окончания общего приема, так как «профессор» желал «отнестись особенно внимательно к лицам рекомендованным давнишним и дорогим другом».
Красивый студент, молча, кивнул головой в ответ на сообщение зеленого лакея, белокурая же девица, досадливо пожала узкими костлявыми плечами и, скорчив недовольную гримаску, принялась перелистывать какую-то книгу, по временам обмениваясь отрывочными фразами со своим спутником, внимательно наблюдавшим за ожидающими посетителями.
Мимо него прошли в кабинет «мага» две богато одетые дамы под густыми вуалями, стройный гардемардин, франтоватый военный писарь и толстый русый купчина, глубоко вздыхавший все время ожидания и украдкой перекрестившийся, когда, зеленый камердинер открыл перед ним дверь к таинственному «колдуну». Все эти лица более не возвращались, уходя через другой ход согласно местному обычаю. Наконец поднялась и последняя посетительница, высокая полная старуха с профилем Екатерины Великой, но с ярко желтыми волосами и безбожно накрашенным лицом.
– Знаешь кто это, Ната? – шепнул студент своей спутнице. – Известная писательница Наталья Андреевна Бронникова, авторша модных рассказов, описывающих страдания женской души, не получившей телесного удовлетворения.
Белокурая девушка с удивлением взглянула вслед уходящей.
– Неужели это она? Что же ей здесь надо? Я была как то на одной из ее публичных лекций, где все время проповедывалось об освобождении женщины от всяких суеверий, начиная от «суеверия брака и материнства». Это подлинные слова лекторши, и вдруг она сама здесь – в гнезде суеверия.
– Душа моя, у почтеннейшей Натальи Андреевны молодая душа в устарелом теле. Быть может, она ищет любовного напитка для моего товарища Якобсона, который, по слухам, к ней весьма близок.
– Да ведь она старуха... – почти вскрикнула Ната.
– Эта старуха зарабатывает по 12 тысяч в год, а Якобсону надо кончать курс, – хладнокровно ответил Моравский.
Девушка вспыхнула. Резкое слово рвалось с ее губ.
Но в эту минуту входная дверь отворилась, впуская новых посетителей и ее внимание было привлечено входящими.
– Маша, вы? Какими судьбами? – с удивлением спросила она молодую девушку, одетую так, как одеваются женщины нашего времени, когда различить общественное положение по костюму может только особенно опытный глаз.
Впрочем, вошедшая выдала себя, почтительным тоном отвечая:
– Барышня, Татьяна Егоровна? И Вы здесь? Вот уж кого не ожидала встретить. Только вы ради Бога не говорите тетушке, что видели меня. Не то, пожалуй, барыня браниться станет, – скажет напрасно деньги тратим... А нам невмоготу было удержаться. Всякому ведь любопытно узнать про свою судьбу. Про этого же «мага» идет такой слух по всему острову, будто он всем одну правду доказывает.
– А вот увидим, – ответила Ната снисходительно. – Только и я попрошу вас не рассказывать нашей тетушке о нашей встрече. Браниться она не будет конечно, но смеяться станет наверное. Да по правде сказать и есть над чем. Можно ли верить гадалкам в наше время. Мне самой стыдно моего любопытства.
– Помилуйте барышня, ведь гадалка гадалке рознь. А про этого «мирофанта» даже Петербургский Листок очень хорошо пишет. На счет же тетушки не извольте безпокоиться. Я сама понимаю, что барыня засмеет нас, ежели узнает... По правде сказать, я и сомневалась – идти, либо нет. Да вот сестрицы осилили... Второй месяц покоя не дают – «пойдем, да и все тут». Очень им захотелось узнать свою судьбу...
– А это ваши сестры? – спросила Татьяна Егоровна, рассматривая вошедших девушек в лорнет с безцеремонностью «господ», забывающих, что основные чувства деликатности и приличия одинаковы для всех людей...
– Так точно, барышня, – ответила Маша, указывая поочередно на рекомендуемых. – Вот эта старшая, Дуня, на резиновой мануфактуре служит. Дядюшка ваш ее туда пристроил, спасибо ему. Теперь вот второй год на калошах стоит и до рубля в день получает. А вот эта, младшая, Настя, всего пол года как из деревни приехала, и теперь у французской мадам шляпки делать учится.
Ната слушала объяснения Маши довольно невнимательно. Встреча с горничной тетки ее мало интересовала. Но зато ее спутник очень внимательно всматривался в красивые молодые лица, так неожиданно появившиеся в приемной хироманта. И по правде сказать, эти девушки заслуживали внимания.
Каждая была красавицей в своем роде. Старшей было лет 20, младшей не более 16. Все три были высоки и стройны, свежи и здоровы, но на этом и оканчивалось сходство.
Маша была пышная «белолицая и чернобровая» русская красавица, та «крупичатая лебедка», о которой поется в песнях «очи с поволокой, щеки маков цвет». Маленькая Настя слегка напоминала ее свежим цветом своего тонкого, словно точеного, личика с задумчивыми, не то грустными, не то удивленными синими глазками. Белизна и нежность ее кожи особенно резко выделялась, благодаря черным, как смола, косам и тонким, словно тушью нарисованным, черным же бровям. Третья сестра, Дуня, была, конечно, лучше всех. Ее вызывающая, почти дерзкая, красота положительно ослепляла. Правильность очертаний, нежность кожи, яркость оттенков все дала природа своей любимице. Громадные черные глаза, то мягкие как бархат, то блестящие почти фосфорическим светом, казались еще красивее посреди белоснежного лица, то вспыхивающего ярким румянцем, то бледнеющего матовой белизной атласа. Шелковистые волнистые волосы того золотистого оттенка, который не удается подделать никаким химикам, громадной косой обвивались вокруг ее маленькой гордой головки, а пурпурные полные губы, улыбаясь, открывали два ряда белых зубов, могущих служить вывеской любому дантисту... В каждом движении этой красавицы сказывалась та царственная грация, которая естественна полной гармонии очертаний, и которая заставляет забывать скромность наряда и преклоняться перед мастерским произведением природы.
Все три девушки были одеты в темные шерстяные платья и суконные кофточки. Шапочки из фальшивого котика так грациозно сидели на красивых головках, молодые фигуры были так стройны и изящны, что надо было присмотреться к загрубелым «трудовым» рукам, чтобы понять, почему они так почтительно относились к некрасивой барышне с фальшивой косой и плоской талией и тонкими завистливыми губами.
Красивый студент, сопровождавший Татьяну Егоровну Вальтер, был очевидно поклонником красоты. Не обращая внимания на удивленный, а затем и явно недовольный взгляд своей спутницы он заговорил с хорошенькими девушками так просто и любезно, будто давний знакомый.
