Книги
Иван стоял по грудь в грязи, целясь в фанерную мишень. Карабин был тяжёлым, плечо болело от отдачи, руки тряслись.
— Морозов, ну ты как там? Пулю хоть понял с какой стороны вставлять?
Иван не ответил, прижимая карабин плотнее к плечу. Ветер играл с рукавом, сбивая прицел. Он ждал. Потом выстрел. Фанера дёрнулась.
— В молоко! — крикнул Скворец. — Учитель, а вы не туда стреляете! История нас простит?
Смех прокатился по полигону. Иван молчал. Передёрнул затвор. Цель. Выстрел.
Пуля пробила фанеру чуть выше сердца.
— О, пошёл прогресс! — Грач кивнул. — Учитель, с тебя чай вечером. Только не лекция, а нормальный, чёрный.
— С сахаром. — добавил Скворец, подмигивая. — А то опять начнёшь травить про тактику партизанских рейдов в тылу врага.
Иван вытер пот со лба грязным рукавом, чувствуя, как дрожь в пальцах понемногу стихает. Второй выстрел был точнее, но всё равно не идеален. Он знал, что если бы перед ним был живой человек, тот остался бы на ногах. Раненый, злой и оттого смертельно опасный вдвойне.
— Ладно, хватит тебя мучить. — Грач хлопнул его по плечу и направился к костру, над которым висел чайник. — Завтра возможно снова в бой. А сегодня чай, баня и... никаких мыслей о войне.
— Если только ты не начнёшь. — пробормотал Иван, но в голосе уже не было прежней горечи.
Скворец рассмеялся, подхватил карабин и потянулся за оставшимися патронами.
— Ладно, учитель, давай по - быстрому достреляем, а то Грач уже чайник на углях греет.
Иван кивнул, снова поднял оружие. Ветер стих, мишень замерла. Он вдохнул, задержал дыхание и нажал на спуск.
На этот раз фанера разлетелась в щепки точно по центру.
— Вот это я понимаю! — свистнул от костра Грач. — Может в натуре чему - то научился.
— Или просто повезло. — усмехнулся Скворец.
— Неважно. — Иван медленно опустил карабин. — Главное попасть, когда это будет нужно.
Грач одобрительно хмыкнул.
— Тогда с чаем не задерживайся. А то остынет.
Иван улыбнулся впервые за день.
— Не остынет.
— Вот ты учитель, да? — Грач присел рядом с кружкой в руках. — Чего ты хотел? Чтобы автомат сам стрелял, а враги падали с извинениями и покаянием в грехах?
— Я хочу, чтобы вы меня учили. А не нудили. — сказал Иван, не отводя взгляда.
— Ну - ну. Упрямый. — усмехнулся Грач. — Посмотрим какой из тебя выйдет мститель.
Он окинул Ивана оценивающим взглядом, будто взвешивая его на невидимых весах. Ветер шевелил его короткие, тёмные волосы, а в глазах мерцало что - то между насмешкой и любопытством.
— Ладно. — наконец произнёс Грач, доставая из кармана смятый патрон. — Ты хочешь учиться? Хорошо. Но запомни, здесь нет лёгких путей. Никаких "извините", никаких" я не готов". Только кровь, пот и страх. И если ты сдохнешь, поверь, никто не заплачет.
Он бросил патрон в грязь под ноги Ивану.
— Подними.
Иван нахмурился, но не двинулся с места.
— Я не за этим пришёл.
— Ах нет? — Грач рассмеялся резко, почти зло. — Тогда зачем? Чтобы красиво умереть? Чтобы тебя пожалели? Здесь жалеют только слабаков. А слабаки долго не живут.
Он резко дёрнул головой в сторону стрельбища.
— Идём. Покажу, как держать оружие, если у тебя руки не для молитв. Но если дрогнешь, можешь сразу убираться. Мне слюнтяи не нужны.
Иван стиснул зубы, но шагнул вперёд. В его глазах загорелся тот самый огонь, который искал Грач.
— Вот так - то лучше. — пробормотал старый солдат и повёл его к полигону, где эхом разносились выстрелы.
Обучение было адом. Дни сливались в одинаковую серую кашу. Утром зарядка, бег с рюкзаком. Потом отработка штурма зданий — "двойка слева, контроль, смена магазина, выход".
Каждый промах, каждое замедление означали крики инструкторов, дополнительные круги по плацу или ночные дежурства.
Научили ползать по - пластунски, втискиваясь в грязь так, чтобы не поднять пыли, чувствуя, как острые камни впиваются в локти, а холодная земля вытягивает из тела последнее тепло. Рыть окопы, не ямки, а настоящие укрытия, где можно спрятаться от артобстрела, даже если лопата уже скользит в потных ладонях, а спина кричит от усталости.
Перевязывать осколочные раны на время, с закрытыми глазами, под аккомпанемент матерных подначек.
— Если запнёшься, твой друг истечёт кровью! — как - то спокойно, беззлобно комментировал его действия инструктор.
А ещё учили стрелять. До тех пор, пока пальцы не переставали разгибаться, пока плечо не синело от отдачи, пока мишени не превращались в решето.
Учили не думать, не чувствовать, только выполнять. Спали урывками, ели на ходу, а если кто - то срывался, его ждал "особый" курс мотивации — бесконечные отжимания в противогазе, ночные марш - броски или "прогулка" по зоне поражения под свист учебных гранат.
К концу первой недели многие понимали — это не просто тренировки. Это ломка. Переплавка. Здесь стирали всё лишнее. Отметали страх, сомнения, даже имя. Оставляли только железо в голосе и пустоту за глазами. Готовый инструмент.
И, что самое страшное, это работало.
Иван учился быстро. И молча. Он не спорил. Не стонал. Не жаловался, не говорил о семье и не вступал в споры. У других были цели — выжить, заработать, выбраться. У него была только одна цель. Смерть. Но не своя. Чужая.
Он не знал, кто именно должен умереть. Пока не знал. Но был уверен, что узнает. Когда придет время.
Каждый день он впитывал знания, как губка, холодный, безэмоциональный, методичный. Инструкторы отмечали его способности, но не понимали его. Он не радовался успехам, не огорчался неудачам. Он просто делал то, что нужно.
Остальные курсанты сплачивались, делились историями, мечтами, страхами. Иван оставался в стороне. Его молчание было тяжелее крика, взгляд острее ножа. Он не искал дружбы, не нуждался в поддержке. Всё, что ему было нужно, уже горело в его груди. Черное, неутолимое пламя.
Инструкторы шептались, что у парня "проблемы с головой". Но они ошибались. Голова у него работала идеально. Проблема была в душе. Вернее, в её отсутствии.
Он тренировался дольше всех, спал меньше всех. Ел ровно столько, чтобы не упасть. Его тело стало оружием, разум прицелом. И когда - нибудь он нажмет на спуск.
И тогда кто - то умрет.
— Ты не как остальные. — сказал как - то Скворец, молодой снайпер с язвительным характером. — Не орёшь, не куришь, не смеёшься.
— У меня всё это сгорело. — ответил Иван.
— Глубоко. — хмыкнул Скворец. — Тебе бы стихи писать.
— Я раньше и писал. Теперь не до стихов.
— А зачем ты сюда вообще пришёл? — спросил Кефир, толстяк с лицом бухгалтера и пулемётом в два раза больше него.
— За ответом. — коротко сказал Иван.
— В учебниках не нашёл?
— В них уже ничего нет.
Кефир задумчиво покрутил в руках патронную ленту. Его пухлые пальцы привычно скользили по металлу.
— Ну, браток, если ты ищешь ответы здесь, — он кивнул в сторону передовой, где глухо ухали разрывы. — то, боюсь, их тут тоже нет. Чуть только больше вопросов.
Иван молчал, его глаза были устремлены куда - то вдаль, за дымку горизонта.
— А может, ты просто сумасшедший? — встрял Скворец, лениво разминая плечи. — Нормальные люди от войны бегут, а ты в неё как в библиотеку захадиваешь.
— Может и сумасшедший. — согласился Иван. — А какой псих самолично признает себя сумасшедшим? Не найдется таковых... Но если не я, то кто?
— Герой, блин, нашёлся. — фыркнул Кефир. — Ты думаешь, один такой умный? Все мы тут не от хорошей жизни.
— Не от хорошей. — тихо повторил Иван. — Но я не за жизнью пришёл.
Скворец перестал ухмыляться. Он пристально посмотрел на Ивана, словно впервые его увидел.
— Ладно, поэт. — наконец сказал он. — Только смотри, чтобы твои ответы тебя самого не сожрали.
