Книги
Ветер шевелил обрывки агитационных листовок, прибитых грязью к разбитой брусчатке. Где-то вдалеке, за холмами, глухо ухали орудия — свои или чужие, Лёха уже не различал. Война стерла границы между фронтом и тылом, между днем и ночью.
— Третья рота закрепилась на окраине, но без поддержки арты далеко не продвинутся. — монотонно бубнил Костя, младший сержант, переминаясь с ноги на ногу.
Костя был молодым бойцом из ДНР, местный парень. И камуфляж его выглядел новым, глаза горели тревогой и неопытной решимостью.
Гордеев кивнул, не отрывая взгляда от пустого оконного проема напротив. Там, в темноте, чудилось движение. То ли крыса, то ли ветер, то ли снайпер. Он давно научился не доверять тишине.
Из кармана рваного камуфляжа он достал помятую сигарету, зажал в зубах, но так и не прикурил. Осталась последняя, а когда подвезут новые, черт его знает.
— Сказать Санычу, чтоб бойцов не гнал в лоб. Пусть ждут темноты. — хрипло бросил он, сплевывая в сторону.
— Понял.
Лёха закрыл глаза, на секунду дав себе передышку.
— ...и ни души, товарищ старший сержант. – продолжал Костя. – Как сквозь землю провалились. Только старуха в подвале на Рудной притаилась, дрожит, слова вытянуть не можем.
— И не вытянете. – хрипло отозвался Лёха, проводя рукой по коротко стриженной седеющей щетине. – Глаза видали? Страх в них глубже любого рва. Ты же здешний, Костя? Знаешь этот поселок?
Костя кивнул, глядя на руины школы, где, вероятно, учился.
— Знаю. Тихий был. Старики да дачники в основном... Теперь вот.
Они оба вздрогнули, услышав резкий голос командира роты, капитана Седова, выходящего из уцелевшей хаты, превращенной в КПП.
— Гордеев! Ко мне! Срочно!
Лёха потянулся, кости хрустнули и пошел, :
— Держи ухо востро. — отдал Косте короткий приказ. — Чует мое сердце, тишина эта, ох не к добру.
В хате пахло сыростью, табаком и металлом. На столе, накрытом потрепанной картой, склонились Седов и старлей—разведчик Петров. Лица напряженные.
— Садись, Гордеев. – Седов ткнул пальцем в точку на карте западнее их позиций. – Село «Рассвет». В трех километрах. Разведданные. Петров.
Петров, худой и юркий, заговорил быстро.
— Наблюдали трое суток. Люди в камуфляже ВСУ. Но... не наши стандартные «туристы». Ни окопов не роют, ни огневых не выставляют. Ходят стайками. Методично. Дом – двор – сарай. Выносят вещи, грузят на «Богдан» и ГАЗ—66. Телевизоры, мешки какие-то... Вчера вот корову погрузили.
— Мародеры? — нахмурился Леза. — Дезертиры?
— Бинго. – хмыкнул Седов. – Наш штаб полагает, что «черные». Банда, которая под шумок войны грабит брошенное и не только. Судя по беспределу там смесь беглых зеков, дезертиров и, возможно, наемников. Оборотни. В форме, но не армия. Проклятие любой войны.
Гордеев молча опустился на ящик с патронами, переваривая информацию. Война всегда привлекала отребье, всякого рода крыс, которые кормились на ее отбросах. Но эти были организованнее обычных мародеров.
— Сколько их? — спросил он, глядя на карту.
— По нашим данным, человек двадцать. — ответил Петров. — Но точных цифр нет. Они не задерживаются на месте, постоянно перемещаются. Сегодня «Рассвет», а завтра уже в другом селе.
— Вооружение?
— Автоматы, пара пулеметов. Возможно, гранатометы. Вчера видели, как один таскал РПГ.
Леха почесал щетину на подбородке.
— И что прикажете? – спросил Лёха, чувствуя, как в груди закипает знакомое глухое негодование.
— Наблюдать и докладывать, – отрезал Седов. – Наш приказ удержание «Зари». «Рассвет» вне зоны ответственности. Там могут быть и свои, и чужие активные подразделения. Лесть в логово этой сволочи сровни самоубийству. Ну и нарушение приказа. Ясно?
— Так точно. – автоматически ответил Лёха.
Но его глаза, холодные и острые, говорили другое.
Той же ночью Лёха и Костя, нарушив приказ «не светиться», ползком двинулись в сторону «Рассвета». Лёха по зову того самого нутряного чувства, которое не раз спасало ему жизнь. Костя, потому что это была его земля и он не мог сидеть сложа руки.
Луна, как выщербленный серебряный рубль, бросала длинные, искаженные тени от скелетов домов. Тишину нарушал только шелест ветра в сухих стеблях бурьяна, да далекие раскаты арты.
Вдруг Костя схватил Лёху за рукав. Из-за груды развалин, где раньше был магазин, доносился слабый, прерывивый стон. Они замерли, прижавшись к холодному кирпичу. Стон повторился. Жалобный, женский. Осторожно, с оружием наготове, они подобрались.
В луже лунного света, возле развороченного крыльца, сидела старушка. Лицо ее было избито в кровь, старенький платок съехал набок, обнажив седые, слипшиеся от крови волосы. Она обхватила руками колени и тихо плакала, покачиваясь из стороны в сторону. Увидев солдат, она вжалась в стену, забилась.
— Не троньте... — запричитала она. — Больше нечего... Все забрали…
Лёха медленно присел на корточки, стараясь говорить как можно мягче, что было не характерно для его хриплого голоса.
— Бабушка... Мы не тронем. Кто тебя так?
Старуха всхлипнула, всматриваясь в их камуфляж, непохожий на тот, что был у ее обидчиков.
— Солдаты... ваши? – прошептала она с трудом.
— Наши, бабуль. – тихо сказал Костя, присаживаясь. – Мы свои. Русские и донбасские. Кто тебя?
— Не знаю... – заплакала она снова. – В форме... как у тех... на другом языке молаят... Камуфляж... Все забрали... Последнюю картошку, сало... Курочку зарезали... – она вдруг забилась в истерике, пытаясь встать. – Ванюшку! Ванюшку моего забрали! Внучек! Пятнадцать лет! Кричал, отбивался... Увезли! Куда? Зачем?!
Лёха похолодел. Костя побледнел.
— Когда? – резко спросил Лёха, помогая старухе подняться.
Да... к вечеру... – всхлипывала она. – Пришли, кричали, ломали... Ванюшка заступился... Они его – дубинками, прикладами... Я за него – они меня отшвырнули... Очнулась – его уже нет…
Костя резко встал, оглядываясь по сторонам, будто надеясь увидеть следы. Но вокруг была только мертвая тишина и развалины, освещенные холодным лунным светом.
— Куда повезли? В какую сторону? – спросил он, стараясь не сорваться на крик.
Старуха бессильно махнула рукой в сторону дороги, ведущей к окраине поселка.
— Туда... На машинах…
— Давно?
— Да только что... Минут двадцать... На серой машине... Туда! – она трясущейся рукой указала в сторону глухого леса за селом. – В лесу у них... там, где старая шахта... Все туда свозят…
Лёха сжал кулаки так, что кости затрещали. Перед глазами встали картины Грозного, Алеппо... Лица тех, кого грабили и убивали свои же мародеры под шумок войны. И всегда находились те, кто говорил: «Не наш фронт».
— Костя. – его голос стал низким, опасным. – Отведи бабушку к нашим. К санитарам. Скажи Седову... – он замолчал.
Что сказать? Что они нарушили приказ? Что нашли пострадавшую?
— Сыночек... — старуха цеплялась за него. — Найдите Ванюшку... Умоляю... Он там пропадет…
Лёха посмотрел в ее распухшие, полные ужаса и мольбы глаза. Глаза матери. Бабушки. Тех, кого он клялся защищать, когда надевал форму.
— Найдем, бабушка. – сказал он твердо, отводя взгляд от Костиного вопросительного взгляда. – Клянусь. Отведи ее.
