Книги
Знаешь, что самое страшное в бесконечности?
Не то, что она не имеет конца.
А то, что в ней повторяются ошибки.
Я видел сотни миров. Тысячи. Одни разрушены войной. Другие — иллюзией. Где-то ты жив, где-то мёртв, где-то даже счастлив. Но в каждом из них люди совершают одни и те же поступки, надеясь на другой результат.
Они любят, теряют, мстят, спасают. И снова. И снова.
Я тоже когда-то был как ты. Верил, что можно спасти всё. Верил, что истина спасёт. Что любовь — это ответ.
Я тоже держал в руках камень.
Я тоже думал, что есть «дом», к которому можно вернуться.
Но у мультивселенной нет сердца. У неё — распад. Каждый выбор порождает новые миры, как трещины на стекле. И каждый мир — шаг к хаосу.
Понимаешь теперь?
Я не монстр. Я — целитель. Я — финал. И ты, мальчик, ты — мой шанс на исправление.
Камень тебя уже выбрал.
Вопрос лишь в том, на чью сторону ты встанешь, когда поймешь цену выбора.
Звук будильника в 7:15 утра был таким же предсказуемым, как рассвет. Я потянулся к тумбочке, чтобы отключить его, и первое, что увидел, — сообщение от Роуз на заблокированном экране телефона:
"Доброе утро, соня! Сегодня суббота, но я все равно встаю рано. Папа везет меня к дантисту. Но после обеда я свободна! Может, прогуляемся?"
Улыбка сама появилась на моем лице — та глупая, неконтролируемая улыбка, которая всегда возникала при мысли о Роуз Миллер. Шесть месяцев мы встречались, и я до сих пор не мог поверить в свою удачу. Роуз была... как бы это сказать, не показавшись банальным? Она была светом в комнате. Не потому что была красивой — хотя ее золотисто-каштановые волосы и зеленые глаза определенно не оставляли равнодушными, — а потому что излучала какую-то особенную энергию. Когда она смеялась, хотелось смеяться вместе с ней. Когда она грустила, хотелось убрать все, что причиняло ей боль.
— Дэни! — голос мамы донесся снизу. — Завтрак готов!
Я написал Роуз: "Удачи с дантистом. После обеда определенно да", и поспешил одеваться.
Наш дом был типичным образцом американского среднего класса конца девяностых — двухэтажный, с белыми стенами и голубыми ставнями, небольшой передний двор с аккуратно подстриженным газоном. Мама всегда гордилась нашими розовыми кустами, которые каждое лето превращали палисадник в маленький рай.
На кухне меня ждала привычная субботняя картина: мама стояла у плиты в своем любимом розовом халате, готовя яичницу с беконом, а папа сидел за столом с чашкой кофе и планшетом, изучая утренние новости.
— Доброе утро, дорогой, — мама повернулась ко мне с улыбкой. В тридцать девять лет Сара Картер все еще выглядела молодо, хотя в последнее время я замечал тонкие морщинки вокруг ее глаз. Работа учителем в младших классах давалась ей нелегко, особенно в последние годы, когда дети становились все более непослушными, а родители — более требовательными.
— Привет, мам. Пахнет потрясающе.
— Твой любимый завтрак, — она поставила передо мной тарелку. — Планы на день?
Папа оторвался от экрана и посмотрел на меня поверх очков. Джон Картер в свои сорок два года был воплощением надежности — широкие плечи, крепкие руки механика, спокойные серые глаза. Он работал старшим инженером на местном заводе уже пятнадцать лет и гордился тем, что может обеспечить нашу семью.
— Суббота, сын. Домашнее задание сделано?
Я поморщился. История была моим худшим предметом — все эти даты, имена королей и президентов, бесконечные войны и революции казались мне скучными и неважными. Зачем мне знать, что происходило сто лет назад, если я собираюсь стать программистом?
Если бы я знал тогда, что через несколько часов сам стану частью истории, которая изменит не только мою жизнь, но и судьбы множества миров...
— Сделаю завтра, — пообещал я, что было наполовину правдой. Я действительно планировал заняться историей, но не раньше воскресного вечера.
— Дэниэль Картер, — мама села рядом со мной с собственной чашкой кофе, — мистер Джонсон звонил на прошлой неделе. Он говорит, что ты способный мальчик, но не прикладываешь усилий.
— Мам, это история. Кому она нужна в эпоху компьютеров?
— Тем, кто не хочет повторить ошибки прошлого, — серьезно ответил папа. — История учит нас думать, анализировать, понимать последствия наших действий.
Я кивнул, не желая спорить. Мои родители всегда были разумными людьми, и их советы обычно оказывались правильными. Но в семнадцать лет трудно представить, что уроки истории когда-нибудь пригодятся в реальной жизни.
— Кстати, — папа вернулся к планшету, — что с Роуз? Давно мы ее не видели.
При упоминании ее имени я снова почувствовал то теплое покалывание в груди, которое всегда возникало, когда речь заходила о девушке моей мечты.
— У нее сегодня дантист, но после обеда мы планируем прогуляться.
— Она милая девочка, — сказала мама. — Умная, воспитанная, красивая. Ты сделал хороший выбор.
— Только не забывай об учебе, — добавил папа. — Любовь — это прекрасно, но образование останется с тобой навсегда.
После завтрака я помог маме помыть посуду — семейная традиция, которую папа установил, когда мне было десять. "Настоящий мужчина помогает женщинам в доме", — говорил он. Потом я поднялся в свою комнату и час играл в новую компьютерную игру про космические приключения. Графика была потрясающей — почти как в кино.
К одиннадцати утра мне стало скучно. Я мог бы заняться историей, но солнце светило так ярко за окном, что сидеть дома казалось преступлением. До встречи с Роуз оставалось еще три часа. Может, стоит прогуляться по городу?
Решение, которое изменило мою жизнь, было принято из чистой скуки.
Вместо того чтобы идти привычным маршрутом к дому Роуз или в торговый центр, где обычно тусовались мои одноклассники, я направился в старую часть Спрингфилда. Там было что-то особенное — мощеные улочки, викторианские дома с резными балконами, антикварные лавки с пыльными витринами. Эта часть города словно застыла в прошлом, и я всегда чувствовал себя там как путешественник во времени.
Октябрьский воздух был свежим и прохладным, листья на старых дубах начинали желтеть, создавая золотистый ковер под ногами. Где-то вдалеке играла музыка — вероятно, уличный музыкант зарабатывал на жизнь у входа в парк. Пахло корицей и яблоками от пекарни на Мейн-стрит, и я подумал, что стоило бы купить что-нибудь сладкое для Роуз.
Именно тогда я увидел вывеску.
"Редкости и древности мистера Олдфилда" — золотые буквы на темно-зеленом фоне, слегка потускневшие от времени. Витрина была заставлена самыми разнообразными предметами: старинные часы с маятниками, шкатулки из резного дерева, какие-то странные инструменты, назначение которых я не мог определить, книги в потрепанных кожаных переплетах, статуэтки из бронзы и мрамора.
Что-то в этой витрине привлекло мое внимание. Не могу объяснить что именно — может быть, то, как солнечный свет преломлялся в стеклянных предметах, создавая радужные блики. А может быть, это было что-то более глубокое, подсознательное притяжение, которое я не мог понять.
"Почему бы не зайти?" — подумал я. "Может, найду что-то интересное для Роуз. Она любит винтажные вещи."
Колокольчик над дверью издал мелодичный звон, когда я вошел. Внутри было намного просторнее, чем казалось снаружи — высокие потолки терялись в полумраке, а бесконечные ряды полок уходили в глубину магазина. Пахло пылью, старой кожей, полиролью для дерева и чем-то еще — сладковатым, почти магическим ароматом, который напоминал мне о сказках, которые мама читала в детстве.
— Добро пожаловать, молодой человек.
