Я не могу остыть. Внутренности словно огнём горят. В машине слишком душно и тихо. Раздражает тишина, похлеще празднования крестин в доме у Милы.
— Это какая-то новая тактика? Или что? Ты ни слова не сказал с тех пор, как мы уехали от Милы.
— Чего ты хочешь от меня? — недовольно вопрошает муж.
— Понять.
И снова тишина обрушивается на плечи. На мою обиду Костя выбрал самый ужасный ответ — демонстрация своей обиды.
— Слушай, я думала, мы другие. — пальцы нервно сжимают клатч. — Можем всё обсудить, поговорить о чём угодно, не уходя в игнор… Может, уже спросишь, что произошло?
— Я не хочу это обсуждать. Я просто сделал свои выводы. С тобой куда-то выбираться… — Костя морщится и трёт подбородок. — Это в последний раз, Надь.
— Ты сделал выводы и считаешь, что не должен их обсуждать со мной? — ком подбирается к горлу.
— Какой смысл, если ты всё равно перевернёшь всё с ног на голову и будешь отрицать всё, что я скажу?
— И с каких пор у тебя обо мне такое мнение?
— Я хочу избежать скандала!
— Замалчивая проблемы? Это только отсрочит скандал и увеличит его! Избегают скандала посредством нормального диалога и честных разговоров.
— Уймись! Смотрю, ты много выпила. Давай хотя бы при водителе ты будешь держать себя в руках? — голос мужа пышет недовольством и раздражением.
Господи, мне двадцать лет, что ли? Почему так хочется состроить такую же отмороженную физиономию и под видом обиды уйти в молчание и игнорирование?
Наша трёшка встречает нас тихой работой кондиционера. Мы переехали сюда не так давно, но я уже успела привязаться к этой квартире и этому району. До этого мы жили в просторном доме, по соседству с родителями Кости, но после аварии, приковавшей моего мужа к постели и инвалидной коляске, перебрались сюда. Первый этаж, прекрасная инфраструктура, близость медучреждений и частной клиники «Лотос» сыграли свою роль. Из коттеджного посёлка слишком долго было добираться на терапию, массажи и прочие назначения для лечения и реабилитации. Даже при всех деньгах Каминских не удавалось закрывать своевременно все запросы.
Я не жалуюсь, вынужденный переезд не только облегчил нам жизнь, поставил моего мужа на ноги, но и стал хорошим решением. В доме я никогда не чувствовала себя уютно. Возможно, это из-за частых, ежедневных визитов свекрови, которая, откровенно говоря, не особо меня жалует, что бы я ни делала? А может, потому, что я прирождённый житель “бетонных коробок”. Я из простой семьи. В раннем детстве даже успела пожить в коммуналке.
— Теперь мы можем поговорить? — скинув туфли, иду в сторону кухни. Пить хочется, во рту будто песок образовался от этой затяжной игры в молчанку.
— Можем. — Костя идёт следом за мной. — Давно уже нужно было с тобой поговорить. Всё не знал, как…
Интересно. Я-то считала, что говорить буду я!
Наливаю себе воды из графина в высокий стакан, делаю глоток и вопросительно приподнимаю бровь:
— Ну?
— Ты сказала, что мы другие, что всегда можем всё обсудить… — нервно переминаясь с ноги на ногу, Костя разводит руками. — Сфокусируйся на этом, ладно? Попробуй меня понять…
Напряжение усиливается. Если сейчас он скажет, что у него с этой Алёной шуры-муры, я точно отброшу в сторону любую адекватность и швырну ему в голову стакан с водой!
— После аварии я через многое прошёл. Из моей жизни исчезло почти два года. Я думаю, это нормально, что я пытаюсь их наверстать. Чаще появляться на людях, путешествовать, отдыхать и общаться с другими людьми… Пойми, я не могу всегда сидеть с тобой. Я хочу нормальный ритм жизни. Мы ещё молоды, Надь. — он говорит сумбурно, но уверенно. — Ты будто… обабилась. Постоянно недовольна моими решениями. Даже сегодня… Казалось бы, что такого в крестинах моей же племянницы? Но тебе и здесь что-то не понравилось. Тебя будто раздражает сам факт, что я снова здоров, встал на ноги, могу веселиться и общаться с другими людьми. — а вот это уже больно. Эти его выводы слишком тяжело принять, сохраняя ясность ума. — На горнолыжку с боем уезжали. Со скандалами. Чтобы куда-то выйти, кроме работы, у тебя чуть ли не отпрашиваться нужно и получать разрешение. Надь, честно, это вообще не ты. Где та девчонка с горящими глазами и азартом ко всему новому? У меня такое чувство, что ты опытный манипулятор. Всякий раз, когда мне хорошо и весело, ты портишь вообще всё, заставляешь чувствовать себя виноватым! Это давит, это вызывает естественные протесты, и получаются конфликты на ровном месте. — муж смолкает, зафиналив свою речь глубоким вдохом.
— Всё сказал? — интересуюсь, сделав новый глоток воды.
— И близко не всё, но, думаю, это и есть самое главное. Корень наших проблем. Ты…
— Я — корень наших проблем? — усмехаюсь, чувствуя резь в глазах.
Спокойно! Не реветь! Этого ещё не хватало!
— Не сама ты, а твоё поведение, твои страхи, может быть…
— Хорошо, Кость. Хорошо, я тебя услышала. — с трудом отбросив в сторону обиды и эмоции, вызванные словами мужа, я иду по голым фактам, упомянутым им. — Горнолыжка? — губы сами искривляются в кривую усмешку. — Не прошло и полгода, как ты меня огорошил этой новостью. Гениальной новостью! Новостью, идущей вразрез с рекомендациями врачей!
— Но ничего же не случилось? — Костя снова разводит руками. — А тот вынос мозга, что ты мне из-за этого устроила, как видишь, запомнился и отложился.
— А почему я должна была в тот момент думать, случится или не случится, когда у тебя были на руках рекомендации врачей, которые запретили тебе любые занятия спортом, м?
— Ты за врачами этими замужем? Или за мной? Они со мной живут? Ты мне должна была верить и доверять. Меня слушаться. Видела же, что я в полном порядке. Понемногу штангу тягал…
— Я не понимаю, правда, у тебя отклонения какие-то или что? Ты решил во все тяжкие пуститься, рисковать своим здоровьем, рисковать снова оказаться в инвалидной коляске, а я получаюсь обабившейся, потому что беспокоюсь о тебе? Потому что не хочу снова видеть своего мужа в подобном состоянии?
— Я взрослый человек, Надя! Я в состоянии нести ответственность за свои поступки и свой выбор. Я в состоянии сам оценивать риски. Я знаю, на что способен. Я — не твой сын. Не нужно меня опекать.