Слезы Амити

Глава 45

Я уже сбилась со счета, в который раз перевернулась на другой бок и пыталась уснуть. Меня одолевали противоречивые чувства и мысли. И все они были связаны с Мэй.

Я была и рада, и расстроена одновременно. С одной стороны Мэй была моим лучиком солнца среди одиночества. С другой стороны Мэй была в опасности. И не потому что она постоянно притягивала к себе неприятности, а из-за самого факта быть рядом со мной. Хотя, если подумать, возможно, это и есть очередная ее неприятность – оказаться со мной в одной комнате – потому-то она и здесь. Коса нашла на камень, иначе никак не скажешь. И сей факт добавлял мне с чувством радости еще больше хлопот: если убийца все-таки преследует меня, что очень вероятно, потому что обе жертвы были так или иначе связаны с Амити (Мэри присутствовала, когда появилась статуя, а Несс слишком настойчиво искала информацию и, естественно, жила рядом со мной), то мне придется придумать, как защитить от него Мэй.

Я в очередной раз перевернулась на другой бок.

Но как защитить Мэй от того, о ком я даже ничего не знаю? И действительно ли дело в силе Амити?

Я снова перевернулась.

И главный вопрос: зачем вообще убивать того, кто унаследовал силу Амити? Какую угрозу она может кому-то нести? В чем заключается ее сила?

Опять перевернулась.

И почему директор тоже так одержим Амити?

«Что, помоги мне белладонна, вообще происходит?» – в который раз я задала себе этот вопрос. Все происходящее уж больно странное. Особенно та история с зачарованным кинжалом, о котором мне рассказал декан. В чем смысл не позволять некромантам поднимать жертву именно таким странным способом? Ведь воспоминания можно и другими способами уничтожить, например: выжечь мозг жертвы. Тогда и посмертный шепот окажется бессильным, и столь сложные чары не нужны. Но убийце нужно, чтобы не только воспоминания оказались запертыми, но и все тело нельзя было поднять. В чем смысл?

«Интересно, Реджес тоже об этом подумал?» – вздохнула я и перевернулась на другой бок.

– Тоже не можешь уснуть? – вдруг раздался голос Мэй.

От неожиданности я вздрогнула – давно не слышала, чтобы кто-то, кроме меня, говорил в комнате.

– Да, – тихо ответила я. – И ты тоже?

– Ага.

– Почему? – приподнялась я на локтях и увидела, как Мэй тоже села.

– Ну-у-у, – протянула она. – Я же не поужинала, вот и уснуть не получается.

Ее живот громко заурчал в тишине комнаты, отчего Мэй виновато рассмеялась.

– И буфет уже закрыт, – с печалью вздохнула она, а я призадумалась и с чувством дежавю произнесла:

– Знаешь, у меня остался торт…

– Правда?! – радостно вскочила на кровати Мэй.

– Ага, – улыбнулась я. – Только есть придется руками.

– Да хоть из Котиной миски! – решительно воскликнула Мэй, а из домика в когтеточке возмущенно мурлыкнул кот.

Я рассмеялась и тоже поднялась с постели.

– Тогда давай перекусим.

Сказано – сделано. Достав с верхней полки своей половины шкафа коробку с тортом, куда ее убрала, чтобы мыши больше не пытались достать, я поставила торт на стол и открыла его.

– Эм… – с озадаченным видом протянула Мэй, когда прочла остатки надписи «Пшел нахрен этот Акад…».

На что я быстро и с кривой улыбкой произнесла:

– Даже не спрашивай.

Мэй на это только с улыбкой кивнула и произнесла:

– Тогда я выберу первая: кусочек с «Акад» мой!

– А мой тогда «этот».

Мы переглянулись и громко рассмеялись, после чего достали пергамент и, сложив его несколько раз, отрезали кусочки торта, которые быстро и с удовольствием съели – за все это время, благодаря чарам, он ни на толику не испортился. Однако, видя, что Мэй не наелась, я отрезала еще, а остатки опять убрала в шкаф. Даже Коте перепало немного крема – он с удовольствием слизал его с наших пальцев. Когда же мы, шушукаясь, сбегали в уборную помыть руки, упокоились и легли в постель снова, даже у меня на душе полегчало. Казалось, будто я была не в академии, а школьном лагере на дополнительной подготовке ведьм, где мы с подругой втайне от всех вершили свои какие-то шалости. И от этой ассоциации на душе потеплело хотя в школьные годы подруг у меня толком не было, но я часто наблюдала за девочками со стороны, и теперь была рада, что сама поучаствовала в чем-то подобном.

– Лав, – произнесла Мэй, когда мы почти заснули. – Спасибо, что приняла меня.

Я помолчала, чувствуя некоторый схожий с моими ощущениями посыл в ее словах. Мэй пострелок, а пострелки тоже часто бывают отщепенцами среди магов.

– И тебе спасибо, что пришла, – от всего сердца произнесла я и с улыбкой закрыла глаза, после чего провалилась в сон.

– Лаветта… Лаветта! Ты меня слышишь?! Лаветта!

Стоя среди дыма и перед стеной огня, я подняла перепачканные в крови и пепле ладони.

– Лаветта!

– М…мама? – произнесла я, чувствуя, как сердце у меня в груди разрывается, а глаза застилают слезы.

Ладони перед взглядом на мгновение размылись, но когда я моргнула, они снова стали отчетливыми, а за стеной огня виднелась расплывчатая из-за жара женская фигура.

– Лаветта! Ты должна уходить.

– Мама! – подалась я вперед, но жар пламени меня не пустил.

– Беги Лаветта! Они не должны тебя поймать! Беги…

«Это сон, это всего лишь сон!» – стиснула я ладони, но боль в груди все нарастала вместе с отчаянием, будто случилось что-то непоправимое.

– Кто, мама? Кто… – воскликнула я, пытаясь сохранить остатки разума, но слова словно потеряли свою громкость.

Их поглотил рев пламени и яростный рык зверя. Я в ужасе обернулась и в этот миг встретилась с желтыми глазами гигантского льва, который прыгнул на меня, придавливая к земле.

– Беги, Лаветта! – эхом разнесся голос мамы, а сон смешался в цветовую кашу, где только мамин голос и оставался отчетливым.

– Лаветта-Лаветта… Лав! – сквозь крики мамы пробился другой голос. – Лав! Проснись! Ты меня слышишь? Лав… Лав!

Почувствовав, как меня трясут за плечи, я тут же вскочила и села в постели.

Дыхание с болью ворвалось в мое горло. По щекам стекали и заволакивали взгляд горячие слезы. Дрожь колотила тело. Мысли путались, а в ушах все еще стоял крик: «Лаветта, беги!».

– Мама… Мама… Мама… – зашептала я, цепляясь за чьи-то руки, все еще не понимая, где нахожусь, как вдруг, меня обняли.

Воспоминание с ароматом огня и пепла прогнал еле заметный аромат сирени, тепло чужого тела и рук сменили озноб страха, а эхо криков матери прогнал дрожащий голос:

– Все хорошо. Я рядом.

– М…Мэй, – наконец-то прояснилось мое сознание, а лицо защекотали ее светлые волосы, когда Мэй пошевелилась, обнимая меня крепче.

– Да, я здесь. И тебе приснился кошмар. Всего лишь кошмар.

Ее голос дрожал, а руки крепко меня обнимали, будто она боялась, что я снова провалюсь в пучину небытия.

– Не бойся, Лав. Я рядом.

– Мэй… П-прости, я тебя разбу…

– Ш-ш-ш… – стала она покачиваться, будто убаюкивая меня. – Все пустяки. Давай, просто вот так посидим, пока тебе не станет легче. Пока ты… не успокоишься.

Мои губы задрожали, и я тоже обняла Мэй. Уткнувшись в ее волосы, я тихо всхлипнула, совсем не боясь показать ей свою уязвимость, потому что мне не было нужно что-то объяснять – Мэй и так знала, кем была моя мама. Знала, что с ней случилось. Однако только я немного расслабилась, как тут же напряглась: за окном все еще темно, светильник на столе не горел, но в комнате было светло. От стен, пола и вещей отражался мягкий янтарный свет, и источником этого света была…

«Нет… – в панике подумала я, поднимая ладонь, которая мерцала янтарным огнем. – Белладонна… Нет-нет-нет!»

Я резко отстранилась, пытаясь стряхнуть этот свет с руки, но с ужасом осознала, что свечение охватывает меня всю.

– Нет! – воскликнула я, чувствуя, как от отчаяния галопом пускается сердце.