Книги
Глава 20
– Почему ты сразу не рассказала, что она твоя мама?
– Почему у вас разные фамилии?
– Почему никто и никогда не упоминал, что нее была дочь?
Эти и еще много других вопросов задала мне Мэй, пока я пыталась собрать все нужное для сегодняшних занятий, а заодно собраться самой. Морально.
Я прекрасно понимала, почему скрывала тот факт, что Эрис Бесстрашная – моя мама, но вот почему я призналась об этом Мэй? И почему, собственно, Мэй? Даже Несс об этом не говорила, а Мэй все растрезвонила. Ну вот как так?
– Не дочь, а дочери, – поправила я Мэй.
– Да, точно, – спохватилась она, сидя на постели Несс и поглаживая моего кота.
Моего кота, который растекся на ее коленях и стал оранжевым – смесь удовольствия от ласки и тревоги из-за моих частых неодобрительных взглядов и беспокойной суеты.
В итоге я сдалась, перестала перекладывать со стола книги и листы с вчерашней писаниной, и тоже села на постель, только на свою, и угрюмо посмотрела на Мэй. «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь», – вот это сейчас про нас.
– Если я тебе расскажу, обещаешь сохранить все в тайне?
– Клянусь прахом моего пра-пра-пра… э-э-э, в общем, волшебного дедушки, – подняла руку и «торжественно» поклялась Мэй. – Без твоего позволения ни слова не скажу!
Я вздохнула.
– Фамилия у меня и Лив бабушкина. А почему никто и никогда не упоминал, что у моей мамы были дети, потому что это было одним из условий ее контракта с Мечами. Наше существование, в целях безопасности, должно было тщательно скрываться. О том, что мы ее дочери, знали лишь доверенные лица.
«А еще лейтенант и капитан того времени, – подумала я, пытаясь припомнить их имена. – Интересно, нынешний капитан случайно не был лейтенантом в то время?»
В душе закралось некоторое запоздалое подозрение, почему нас после того случая с цветком так легко отпустили…
– А что насчет того, почему я скрывала, что Эрис – моя мама…
Я на мгновение замолчала и посмотрела в окно, где больше не кружили снежинки, как это было рано утром, но все равно оставалось ощущение стужи.
– Можешь не объяснять, – вдруг произнесла Мэй. – Я все понимаю.
Она снова погладила Котю, который предательски перевернулся на спину и подставил ей живот. Интересно, на Мэй будет распространяться правило десяти секунд? Я принялась считать. Раз, два, три…
– Ты не хотела, чтобы все знали о вашем родстве, – продолжала Мэй, довольно почесывая пузо, осоловевшего от счастья кота.
Шесть, семь…
– Во-первых: это тайна. А во-вторых: ты так поступила, чтобы быть на равных с другими учениками.
Девять, десять… Вот гад!
Я нахмурилась, когда так и не последовало удара лапой.
– Предатель, – прошипела я.
– Что? – не расслышала Мэй, а Котя прижал к голове уши и, быстро на меня глянув, ретировался с ее колен.
– Ой! – расстроилась она. – Убежал.
А я еле подавила коварную улыбку, наблюдая, как кот забрался в свой домик и теперь оттуда наблюдал за нами светящимися глазами. Вот правильно, пусть знает свое место. Ему еще повезло, что это Академия его кормит, а не я. А то бы за предательство… Отправила бы его ловить мышей во двор.
– Я угадала? – поинтересовалась Мэй, когда наши гляделки с котом затянулись.
– Не совсем, – призналась я. – Вряд ли можно сказать, что я на равных условиях с другими учениками.
И усмехнулась:
– Ведьма на Боевом…
– Ну да, – согласилась Мэй. – Тогда почему?
Я повела плечом.
– Наверное, потому что так проще. Никто не сравнивает меня с мамой: кто сильнее, слабее или виртуознее. Не возлагает надежд. Отчасти. Не поднимает шум. И самое главное – не расспрашивает о ней и не напоминает.
Мэй потупила взор:
– Прости.
– За что? – удивилась я.
– Я напомнила… Расспрашивала.
Я усмехнулась.
– Пустяки, – и посмотрела на потолок, когда в воздухе раздался звон, извещающий о начале завтрака.
Пустующая миска возле Котиного уголка мигом наполнилась едой, а кот, забыв о своих страхах и выпрыгнув из домика, накинулся на мясо, точно оно собиралось убежать.
– Твои вопросы – это не вопросы десятков, а то и сотни людей. Не постоянное их внимание, попытки подружиться или насмехаться.
– Насмехаться? – удивилась Мэй.
Под звяканье миски и чавканье голодного Коти, я поднялась с кровати и вновь подошла к столу.
– Как-то ребенком в школе я сказала, что Эрис Бесстрашная – это моя мама, и никто не поверил, – мои губы растянула улыбка, и я подумала: «Наверное, после этого все и полетело… как любят говорить любесы, к чертям». – А ты представляешь, какими порой жестокими бывают дети. Естественно, меня посчитали выскочкой и подняли на смех.
– Но почему? – вскочила на ноги Мэй. – Ты же говорила правду!
Я развернулась и, облокотившись о стол, исподлобья посмотрела на Мэй:
– Ты знала, что у Флэмвелей в роду есть ифриты и декан носит длинные волосы, чтобы прятать маленькие рожки?
– Что? Правда? – округлились ее глаза, а я прыснула и рассмеялась. – А-а-а, поняла, – догадалась Мэй. – Ты пошутила.
– Конечно, я пошутила, – утерла слезу. – Видела бы ты свое лицо…
Мэй сложила руки на груди и обиженно надулась, а я еле сдержалась, чтобы снова не рассмеяться. Так это было забавно и необычно.
– Ты очень добрая, Мэй, – сказала я серьезно. – И доверчивая. Даже не усомнилась, что у Флэмвеля…
Я куснула губу, чтобы снова не засмеяться:
– Есть рога. Как не усомнилась в том, что Эрис – моя мама, хотя у тебя не было ни одного доказательства.
Мэй нахмурила светлые брови.
– Не понимаю… Зачем доказательства? Ты же говорила правду.
– А как ты поняла, что я сказала правду?
– Ну… – замялась Мэй. – Ты плакала.
Я опять закусила губу, вспомнив, как рыдала в детстве, когда все повторяла и повторяла, что Эрис Бесстрашная – моя мама, но никто все равно не верил. Вот почему так получилось? В детстве слезы никогда не были аргументом, а стоило повзрослеть… Хотя, может, дело лишь в Мэй? Доброй, чуткой и непосредственной Мэй, которая мне просто верит?
«Даже в бред о рогатом декане…» – с иронией подумала я, но на этот раз смешно уже не было, потому что не могла понять, как относиться к такому доверию. Все сравнивала и сравнивала воспоминания из прошлого, как смеялись дети, осуждали взрослые, а бабушка… Бабушка сказала учителям, что я расстроена после смерти своей мамы, так похожей на Эрис Бесстрашную, которую увидела в книге по истории. Помню, как в то день подумала, что схожу с ума. Хотя… Как вообще ребенок может понимать, что он безумен? Я чувствовала агонию несправедливости. Отрицание и предательство моей бабушки, которая несла какую-то чушь про маму. Но потом… Когда мы оказались дома, бабушка меня успокоила и объяснила: о том, кто моя мама, я должна рассказывать только тому, кому всецело доверяю, тогда надо мной не будут смеяться. И вот с того момента появилась Мэй, которая не засмеялась, но я почему-то не была рада, а смущена и обескуражена.
– Ладно, – пробормотала я, вновь отворачиваясь к столу. – Проехали эту тему. Давай лучше собираться на занятия, а то у меня первые чары, а ты знаешь профессора Чарлин. Опоздания она не терпит…
И в очередной раз собирая листы с домашним заданием, зацепилась взглядом за раскрытую книгу о газообразных зельях. А точнее, за конкретную строчку, которая еще вчера натолкнула меня на одну интересную мысль.
«Надо бы поговорить с Дамианом, – подумала я. – Интересно, он сегодня придет на занятия?»
