Но возле расселины моих ушей коснулся вопль кота, а с ним ещё один голос, который напрочь заглушили все звуки и мысли, заодно придали мне скорости.
— Котя! — отчаянно позвала я, сворачивая в темноту коридора, где заметила красный проблеск.
Не останавливаясь, я щёлкнула пальцами, зажигая слабый огонёк, который хоть немного осветил путь, и тоже повернула.
Вновь появилась красная вспышка. Она промелькнула справа на распутье, в противоположной стороне от той, что была частью пути к метаморфной стене, через которую мы сюда пришли.
Стиснув зубы и осознавая, что мне придётся отправиться в неизведанную часть лабиринта, я полностью положилась на свою память, которая, надеялась, потом выведет меня к ребятам, и продолжила бежать.
Я отчаянно надеялась не потерять кота из виду. Поэтому старалась не отрывать взора от красного пятна, в котором узнала шерсть кота. А ведь раньше я даже не догадывалась, что он так умеет: светить в темноте. Наверное, сам Котя хочет, чтобы я следовала за ним, поэтому и показал мне эту способность, иначе со своим хиленьким огоньком я бы отстала еще в начале погони.
— Котя… — тяжело выдохнула я, когда красный огонек перестал отдаляться.
Вместо этого послышалась странная возня, и чем ближе я становилась, тем отчетливее начинала разбирать звуки:
— А-а-а! Слюни... Слюни! Кругом слюни! Держи свою помойку подальше от моих перьев. Реджи-и-и-и… Помоги-и-и!
После чего последовали странные шипящие слова похожие на асхарскую брань.
— Краус? — ухнуло в моей груди сердце.
Шипящая брань прекратилась, и вместо нее начались тихие жалобные стоны:
— Ы-а-а… А ща помру! Помру! А-а-а!
В ужасе от мысли, что мой кот сейчас сожрет фамильяра декана, я, позабыв об усталости, рванула к дерущимся еще быстрее. Однако, как только увидела, что там происходит, резко замерла.
— Ы-а-а... Он меня убива-а-ает!
Мой глаз дернулся.
— Я сейчас умру-у-у…
— Мр-мяу! — перестал облизывать ворона пожелтевший Котя и довольно на меня посмотрел.
А вот подмятый под него Краус, напротив, закатил глаза, будто и правда сейчас помрет.
— Реджи-и-и… Что же ты оставил Крауса… Краусу так плохо… Так плохо! — стонал раскинувший крылья ворон.
«Оставил? Это он о чем?» — нахмурилась я. Если бы с Реджесом что-то случилось, то его фамильяр бы тоже… не был в порядке. А Краус выглядел вполне себе здоровым. Немного помятым и послюнявленным Котей, но здоровым.
— Я отравлен… Отравлен микробами из пасти страшного чудовища…
Мой глаз снова дернулся, а ворон окончательно притих. С виду даже не дышал.
— Коть, ну-ка слезай с Крауса. Это фамильяр моего декана. Его нельзя обижать.
Недовольно фыркнув, кот на удивление без вопросов выпустил ворона и отошел в сторону, но будучи свободным Краус так и не пошевелился, поэтому, немного подумав, я к нему потянулась, чтобы потрогать — вдруг все-таки ошиблась, и ему действительно плохо?
— Не трожь!
— Ыть! — испугалась я и отдернула руку, когда ворон резко вскочил и с воплями ринулся к коту.
— Она моя! Моя!
Кот, заметив несущегося на него обезумевшего ворона, тоже предпочел отступить, а Краус накрыл собой на полу что-то непонятное и, раскинув крылья, грозно прошипел:
— Держись подальше свою помойку от моей прелести! О-о-о моя прелесть, — тут же потерял интерес к Коте и, посмотрев себе под лапы, зацокал… клювом: — Тупые коты, совсем не следят за гигиеной! Грязное… Грязное, какое же все грязное! — оглядел он свои перья и схватился крыльями за голову.
А я наконец-то увидела, что у него было под лапами — та самая поджаристая мышка, которую Ник выбросил в другом метаморфном ходе.
— Краус! — выдохнула я. — Как ты… Как ты здесь оказался? И где Реджес?
— Где-где… Как-как, — передразнил меня раздраженный ворон, попутно пытаясь отряхнуть лапами грязь с мышки. — Твой дурацкий кот испортил мой ужин. Он и так был не ахти, а теперь… Между прочим, твой дружок тоже не лучше! Спалил все напрочь! Не то, что Реджес. Реджес всегда вкусно поджаривал мышек для Крауса. О-о-о, Реджи…
Вновь схватился он за голову.
— На что же ты оставил Крауса одного! Я тебе это потом припомню. Да-да, припомню… — жалостливый тон ворона сменился на едкий. — Заставил меня присматривать за этой никчемной девчонкой и Академией…
«Никчемной девчонкой?» — в который раз дернулся мой глаз.
— Краус — фамильяр, а не чья-то нянька! Фамиль…
— Лав! — вдруг донесся до нас голос Ника. — Лав! Лав! Отзовись!
Я схватила ворчащего ворона и зажала ему клюв, чтобы он заткнулся. Но даже так он умудрялся говорить!
— Отпусти… Отпусти! — забился в моих руках. — Твои руки грязные… Грязные. Грязные!
— Заткнись! — шикнула я. — Иначе отдам тебя Коте.
В этот раз сработало, стоило коту возле меня радостно мурлыкнуть, как ворон мгновенно притих, а я прислушалась к шагам Ника, который уже был близко. Вот-вот найдет.
— Мне нужно узнать, что с Реджесом, — прошептала я.
Стоило мне произнести имя декана, как Краус вновь взвыл:
— О-о-о, Реджес!..
— Тише! — вновь шикнула я, и стоны ворона заметно поубавили громкость. — Что с ним случилось?
— Лав! — голос Ника стал еще ближе. — Лав, не молчи!
— Да ничего с ним не случилось, — едко произнес Краус. — Наверное… — и добавил: — В отличие от бедного Крауса. Краус так страдает. Так страдает! Сырых мышек кушает… В холоде летает…
— Что значит «наверное»? — тряхнула я вороном. Да так, что даже одно перо выпало. — Где он?
— А вот это уже конфиденциальные сведения, — выдал тот и отвернул морду.
Я раздраженно стиснула зубы.
— Лав! — голос Ника стал совсем встревоженным.
Молчать больше нельзя:
— Я здесь! — крикнула я и процедила: — Если расскажешь, где Реджес — покормлю!
Краус открыл глаз и в ожидании на меня посмотрел.
— Буду кормить, пока Реджес не вернется.
— Хм?
Вот ненасытная птица!
— И помыться дам. В теплой воде!
— Лав! — прямо за спиной раздался запыхавшийся голос Ника, от которого я вздрогнула, а Краус вдруг превратился в черную дымку, отчего я ошеломленно застыла, и, просочившись между моих пальцев, заполз мне в рукав. — Наконец-то…
— Ник, я… — перестала я смотреть на свои пустые ладони и мгновенно вскочила с корточек, но договорить не успела.
Руки Ника заключили меня в крепкие объятия.
— Нашел, — мучительно тяжело выдохнул он и зарылся лицом в мои волосы. — Нашел…
— Ник… — произнесла я осипшим голосом и побледнела.
«Ты вкусно пахнешь…»
Твою же белладонну!
— Постой… — уперлась я ладонями в его плечи и надавила, пытаясь высвободиться из объятий, но он, напротив, крепче прижал меня к себе.
Одна его рука зарылась мне в волосы, а вторая обвила талию, не давая ни единого шанса убежать.
— Ник, пожалуйста…
— Лав, — его горячее дыхание обожгло мое ухо, плечи напряглись, а от соприкосновения и трения наших тел у меня мурашки побежали. Так близко бы мыли друг к другу. — Прошу…
И столько скрытой муки было в его голосе. В моем имени, которое он отрывисто произнес. И в том, что так и не договорил… У меня даже дыхание перехватило.
Я зажмурилась, чувствуя, как он медленно втягивает носом аромат моих волос. Сжала пальцами его рубаху, слегка потную от бега. И уже подумала, чтобы еще раз попробовать его оттолкнуть, как вдруг Ник сам отшатнулся.
Я тут же поторопилась сделать шаг назад, прижимая к груди кулак, под которым часто билось сердце. А Ник болезненно поморщился и произнес:
— Давай ты не будешь делать мне больно.
— Больно? — выдохнула я, растерянно замерев.
В груди кольнуло, а к горлу подступило странное волнение. Но тут Ник опустил взгляд на свою ногу и процедил:
— Вот именно. Больно.