Отправила её сюда крёстная мать. Кира пожаловалась ей на трудности своей молодой жизни, на подводные камни и холодные течения. Мудрая крёстная (тогда еще не крёстная) решила, что все беды от бесов и посоветовала Кире креститься. Сама и стала крёстной матерью. А для закрепления результата Кире было велено отправиться в монастырь на богомолье.
Кира отправилась в ближайший от её родного города монастырь, очень известный, но — мужской.
Вот он, показался за деревьями.
Кира глубоко вздохнула, достала из рюкзачка белый платок и повязала на голову, как это делают в Малороссии. Так не видно даже ушей, не то, что волосы. Выглядеть правильно ей тоже велела мудрая крёстная: нечего сверкать яркими юбками и прочими неугодными господу непристойностями.
У ворот монастыря сидели трое монахов. Один, самый тощий и наглый, ухмыльнулся и помахал Кире рукой.
— Здравствуй, сестра! Не хочешь побеседовать о боге?
«Знаю я, о чем ты хочешь побеседовать, козёл», — подумала Кира и проследовала мимо.
Надо сразу пойти в общежитие для паломников, так ей посоветовали.
— Здравствуйте, я — мать Капитолина, — поздоровалась тётка, с ног до головы замотанная в темные тряпки. Она появилась из коридора неслышно и грозно. Кира даже немного испугалась, что одета слишком вольно, и ее неудобное льняное платье и синяя вязаная бабкина кофта разозлили эту Капитолину.
Но мать Капитолина просто пригласила Киру пройти дальше и показала ряды двухъярусных кроватей за поворотом.
— Тут мы спим. Ты можете выбрать себе свободное место. Ты, сестра, с Украины?
Вопрос застал Киру врасплох, и она буркнула что-то невнятное.
— А из какого монастыря? — продолжала допрос мать Капитолина.
— Я… не… из… — больше не удалось издать ни звука.
Капитолина кивнула и удалилась.
До вечерней службы Кира валялась на кровати и изображала немую. Тётки и даже молоденькие девушки на двухъярусных кроватях поголовно читали какие-то книги и вели беседу шепотом. А еще они постоянно крестились и закатывали глаза к потолку. То, что могла расслышать Кира, было непонятно. Поэтому Кира молчала, боясь ляпнуть что-то невпопад. Да и книги у неё никакой не было. Вряд ли, конечно, они читали Агату Кристи. Вон у соседки по кровати на книжке золотыми буквами написано: «Библия». И еще соседка жевала чёрный хлеб, отламывая его от буханки.
— Будешь? — предложила она Кире, но Кира застеснялась, буркнула «спасибо» и отказалась.
Вечером после службы желающим раздали маленькие книжечки «В помощь кающемуся». Это было очень хорошо. Крёстная говорила ей, что надо непременно исповедаться и принять причастие. Ни то, ни другое Кира делать не умела. А вот эта инструкция должна помочь. Кира прочитала книжечку внимательно и ужаснулась: как много грехов, оказывается, существует. Понятно теперь, зачем они раздают книжечки — это кто же запомнит столько? Некоторые тётки из общежития для паломников тоже взяли себе такие же. Сидят, изучают.
Утренняя служба оказалась долгой. Кира бы не выдержала многочасового стояния, если бы не была взбудоражена предстоящей исповедью. С причастием было все более-менее просто: подойти, принять хлеб и вино из рук батюшки и — всё, можно гулять. Правда, где искать этого батюшку с хлебом, всем ли он просто так раздает хлеб (и не его ли жевала соседка по койке?) Кира пока не знала.
Книжечку Кира взяла с собой. И внимательно теперь наблюдала за службой, чтоб не пропустить момент, когда пора идти к батюшке исповедоваться. Или уже пора? И куда идти?
Кира стала наблюдать и за теми, кто входит и выходит. И даже пару раз сама выбегала вслед, чтобы убедиться, что никто на исповедь без её ведома не отправился.
Так прошло три часа. А потом вдруг пение смолкло, еще местами раздавалось призывное вскрикивание то одного, то другого из священнослужителей, но народ деловито засновал по храму. Кто ушел совсем, кто поплелся к иконам и стал зажигать там свечи. Часть бывших молящихся сгруппировалась в центре и стала шептаться. Кира решила остаться с ними, вроде бы крёстная говорила, что исповедь будет проходить тут же, после службы. Кире было непонятно, где «тут же»? Вот тут, прямо посередине собора? А как же тайна исповеди? Кира видела в кино, что должна быть отдельная комната…
Толпа зашевелилась и разделилась на две группы. Кира вытянула шею и разглядела там, впереди, двух священников. Они деловито командовали кем-то в странном одеянии. Монахи? Непохоже… Эти в странном одеянии принесли две небольшие кафедры, ещё что-то, поцеловали руку каждый у своего священника и убежали. Бывшие молящиеся выстроились в две стройные очереди.
Кира подумала, в какую очередь ей встать. Встала туда, где меньше народа.
Процедура казалась простой с виду: человек подходил, недолго что-то говорил батюшке и при этом крестился и кланялся. Потом батюшка накидывал ему на голову расшитую золотом тряпку, чем-то тряс над головой кающегося и потом отпускал его на все четыре стороны.
Оставался вопрос с книжечкой: никто книжечку не доставал и по ней не читал. Кира решила, что тоже не будет, и на всякий случай еще раз почитала её, пока стояла в очереди.
Батюшка был похож на здоровенного грека: черный, с горящими глазами. Он что-то пробормотал заробевшей Кире, из чего она поняла только «дочь моя». Она решила, что молчание батюшки означает, что настала её очередь говорить, и заговорила.
— Ну, в общем, я грешна тем, что думала плохо, и сквернословила. Ещё прелюбодеяние… — строчки инструкции вылетели из головы, а свои мысли под грозным взглядом грека не формировались. Она вспомнила ещё пару грехов и замолчала, понимая — что-то идёт не так: батюшка молчал, иногда поправлял свои одеяния и не делал попыток накинуть ей на голову расшитую тряпку и покончить с этой канителью.
— Ну? — батюшка чего-то ждал. И добавил, не дождавшись: — Вы что, первый раз на исповеди?
— Да, — облегченно согласилась Кира. Теперь-то, когда грек понял, почему она не всё делает правильно, простит её и накинет, наконец, свою тряпку. И потом останется только вино и хлеб.
Но не тут-то было!
— Иди, дочь моя, ты ещё не готова к исповеди, молись, читай Писание, иди, Бог с тобой, — и грек бесцеремонно отодвинул её от маленькой кафедры. Место Киры тут же заняла старушка.
Кира отошла к началу очереди. Она чувствовала себя обманутой. Ну, допустим, она не все грехи помнит. Да как их упомнить-то! Ну, подсказал бы, что ж гнать-то сразу.
— Что грустная такая? — рядом стояла тетка из общежития. — На исповеди была?
Кира кивнула, у неё задергалась нижняя губа. «Не заплакать бы».
— А чего ж такая? А? — не отставала тетка.
— Прогнал, — смогла без слез выговорить Кира и кивнула в сторону грека.
— Вон оно что, — протянула тетка. — А ты вон к тому сходи, он добрый, — указала она на второго батюшку, к которому очередь была больше. — Отец Сергий это. К нему специально отовсюду едут, и я к нему приехала.
Кира посмотрела, куда ей указала тетка: отец Сергий выглядел не страшно и по-домашнему. Дедушек у Киры никогда не было, они все поумирали до того, как она родилась, но именно так, по мнению Киры, и должен был выглядеть дедушка: невысокий, седенький, улыбчивый. Сейчас «дедушка» не улыбался. Он внимательно, склонив голову, слушал очередного страдальца. Кира решила попробовать исповедоваться и у этого батюшки. А что она теряет?
Как только очередь дошла до неё, Кира решительно подошла к кафедре и выложила книжечку на стол. Она решила не рисковать и зачитать грехи по книжке. Хотя нет, это долго… Или батюшка подождёт?
— Ты в первый раз на исповеди, дочь моя? — отец Сергий склонился к ней.