Я должен радоваться, что Эмма не винит меня, но не могу. Ей рассказали красивую сказку, но забыли упомянуть те два года. Ужасные два года ее жизни во тьме. Мне нечем гордиться, но ведь это правда.
– Почему ты не сказала Эмме про то, что я сделал с ней? Ты так хочешь затащить ее на Эйтал?
Я ожидаю взрыва, цунами или хотя бы столб пыли в мою сторону, но у старухи странное настроение. Она тихо подходит и кладет руку на плечо.
Не хочу, чтоб меня трогали, поэтому отхожу, а она продолжает рвать мне душу:
– Каким ты хочешь быть в ее глазах? Слабым и достойным сочувствия? Или сильным и достойным помощи? Ответь. Не мне, так себе.
– Так, это забота? И где же твой чертов выбор?
– Ты сделал ошибку и исправил ее, поэтому должен сам рассказать об этом. Так поступают сильные мужчины.
Это я и собираюсь сделать, и мне не нужны ее подсказки! Только как, если я теперь фантом?
– Мне нужно поговорить с Эммой! – требую я.
Она кивает, и по площади проносится гул. Столбы пыли взмывают в воздух вместе с бетонными блоками и складывают из них длинную лестницу. На другом конце – окно. Оно выглядит как часть чужого пазла, и напоминает мне о дне, когда я стоял на подоконнике и играл со смертью.
– Хочешь облегчить мне задачу?– язвлю я.
– Хочу, чтобы ты победил разрушение и честно ответил, почему все это происходит с тобой.
Я презрительно смотрю ей в глаза, и ее благочестивый вид раздражает меня еще больше, чем слова!
Никак не могу понять, она издевается или мы ходим по кругу?
– Да, все потому же! Обиды, страх, подорванное самолюбие! Выбирай любую причину – не промахнешься! Ты столько раз читала мне лекции, что это впечаталось мне в мозг! И я даже не знаю, что из этого всего правда!
Конечно, это ложь. Я все знаю. Знаю и все равно не признаюсь. Это даже не упрямство, а принцип. Она последняя, кому я готов излить душу, даже стоя на краю пропасти. Уверен, что сейчас она примется за любимое дело – будет обвинять и не предложит ничего взамен!
– Ты не хуже меня знаешь, что во всем виноват сам. Все ситуации, сущности и люди – части тебя и отражают только твои мысли и твою борьбу, кроме тех, кого ты создал сам. Но ты пришел сюда не исправиться, Алан, а править так же, как это делал твой отец! Подумай над этим.
Я делаю вид, что слушаю ее, но последняя фраза заставляет меня по-настоящему вспыхнуть:
– Что? Ты думаешь, что я хочу стать им? Почему тебе так сложно понять, что я боролся за что-то свое, но из раза в раз получал то, что сделали другие! А ты прекрасно знала об этом, но продолжала ковырять мои раны!
Я тяжело дышу и слышу, как сильно стучит мое сердце. Это не дает мне забыть о страшной правде – оно может остановиться в любой момент.
– Плевать. Я все равно не смог бы. Я потратил слишком много времени на борьбу с собой, чтобы заглушить вину.
Старуха встает передо мной и резко меняет тон. Верно. Только крик заставит меня слушать все это:
– Так, освободись от нее и от всего, что копил долгие годы! Поговори с Эммой и скажи все, что должен!
Она знает, что не дождется моей исповеди, потому и исчезает, а я ставлю ногу на первую ступень, и в голове рождается кошмар. Все, что я долго прятал по углам, вырывается на поверхность и нападает на меня.
Сначала – страх. Все детство я испытывал его, глядя на то, как отец издевается над нами, как его власть застилает ему глаза. Я убегал, прятался в комнате или у друзей, только бы не идти домой.
Страх и сейчас связывает мои руки, и это не иллюзия, а реальность. Он держит их за спиной и мешает идти дальше. Значит, первое, что я должен сделать – преодолеть его.
Передо мной возникает створка шкафа. Не на ступенях, а где-то в голове. Сейчас я вижу то, что видел тогда – очередную ссору родителей. Как и ребенок, что стоит рядом.
Это я в детстве!
Мальчик забивается в угол, но продолжает слушать все это. Я смотрю на него и вижу только испуганные глаза, а потом вспоминаю, что чувствовал тогда.
Страх! Парализующий волю и бесконечный! Я ничего не мог сделать, не мог защитить мать и себя! Только сидеть в углу и молиться, что очередной скандал закончится таким же очередным примирением.
Пора прекращать! Отцу не испугать меня. Не сейчас! Слишком поздно!
Я выбиваю дверь ногой и киваю мальчику. Он с надеждой смотрит на меня и прячется за спиной, но не убегает. Нам обоим некуда бежать!
Отец уже сжигает меня взглядом, а я иду к нему и плечом отталкиваю от матери. От удара по мне растекается невероятная жажда мести. Она освобождает мои руки, чтобы я продолжил, и я заношу кулак над башкой отца, но снова вижу глаза мальчика и останавливаюсь.
Ничего не изменить! Но он должен знать, что я думаю об этом!
Толкаю его ногой и бросаю:
– Не смей так поступать с нами! Ты не Бог! Ты просто грязный подонок с кучей бабок в кармане! И они не дают тебе право распоряжаться нами, как своим бизнесом! Только тронь еще раз мать, и я размозжу твою голову о сейф, который ты ценишь больше, чем свою семью!
Отец с яростью смотрит на меня, и с улыбкой проигравшего встает. Сначала он теребит волосы мальчика, и тот хочет прильнуть к нему, но не успевает, потому что папаша берет бутылку и уходит в кабинет.
Он всегда так делал, потому что не умел извиняться! Даже перед собственным сыном! Я не удивлен. Ему нечего сказать. Жаль только, что это не конец.
Я отвожу мать в сторону, но вместо облегчения чувствую жгучую обиду. За все, что она не дала мне, за все потакания желаниям отца и ее слабость!
Мальчик хочет обнять ее, но вместо этого, она берет телефон и, подобно отцу, отстраняется. Да, вместо того, чтобы успокоить сына, мать начинает звонить кому-то. Десять минут она жалуется подруге на свои проблемы, а мы оба стоим рядом и ждем, пока она обратит на нас внимание. Напрасно. После очередной попытки и порции крика, мальчик отходит с камнем в сердце.
Может, в этом и была моя проблема? Я никогда не говорил, чего хочу, а только обижался и перенес это во взрослую жизнь.
Мне тоже больно, как и ему, но я останавливаю его: “Так нельзя. Нужно вернуться и сказать ей, чего ты хочешь. Она поймет, вернее, должна понять, она же наша мать”.
Мальчик верит мне, разворачивается и снова подбегает к матери. Она очень удивляется, когда ее сын не отходит в сторону, а открыто просит ее внимания: “Мама, я так испугался за тебя, давай поговорим, как ты говоришь с этой тетей…”
Я не жду чуда, но вдруг что-то меняется в ней. Она прощается с подругой, выключает телефон и, наконец, несмело обнимает сына. Я отхожу, чтобы не мешать им, но слышу: “Ты тоже иди сюда”.
Не верю своим глазам! Она тянется ко мне, и теперь мы оба крепко обнимаем друг друга.
Это приятное чувство – быть кому-то нужным. Впервые я испытал его с Эммой, но любовь матери что-то другое. Она просто стоит рядом, а с моего лица не сходит улыбка, совсем, как у мальчика рядом.
Но я забыл, где нахожусь. Ступени рядом с иллюзорной комнатой приходят в движение, и видение исчезает. Я быстро преодолеваю еще пару десятков и приближаюсь к окну, и тут во мне рождается злость. Настолько непреодолимая, что перехватывает дыхание!
В моей голове раздается жуткая ругань. Она родом из того дня, когда отец лишил меня последней надежды. Тогда я показал ему копию проекта отеля и пытался убедить, что это хорошая возможность для меня, но он не слушал. Вместо этого он орал, что я должен ему, как наследник, а я хотел, чтоб мне просто не мешали!