Густые лесные заросли, обступившие заброшенную дорогу, сменились редколесьем. Путь был недолог, но Орвину казалось, что прошли часы, прежде чем отряд выбрался из полумрака сплетённых крон вновь на солнечный свет. Он шёл вперед, хоть и понимал, что силы скоро закончатся совсем. Даже те, что можно было счесть последним резервом, на котором душа в теле держится. Каждый шаг ощущался так, словно в ногу вбивают раскалённый штырь. Спина и плечи горели огнём, мышцы сводило от напряжения. Пальцы, вцепившиеся в свёрток из грязного одеяла, уже не слушались. Разжать их по своей воле было бы невозможно, но оставался страх, что они отпустят ношу сами. Орвин держал голову ровно, чтобы не сбиться с шага от головокружения, не разжать случайно руки, и не упасть от слабости. Лишь тихое хриплое дыхание подсказывало, что девка жива. Впереди плелись остальные пленные, которых бойцы подгоняли тычками, и Орвин видел, что постепенно отстаёт сильнее с каждым шагом. Он не мог смотреть под ноги, и шëл всё медленнее. К счастью, его хотя бы не били. Ветер приносил запах речной воды, и от него жажда становилась острее. Он облизал пересохшие губы, на языке остался железный привкус. С трудом сглотнул, и показалось, будто ошейник чуть сжался на горле. – А что же случилось с твоими волосами? – говорил Кантил. Он шёл рядом, с гадливым интересом наблюдая, как бывшего друга всё больше шатает и трясёт. Рядом пристроилась и его подруга-лучница, но на пленных она почему-то предпочитала не смотреть. – Новые покровители знают хоть, что ты был рыжим, как настоящий ривалонец? Или скрыл это, чтоб ненароком не изжарили на костре? А как ты объяснил им свою чересчур гладкую рожу? – Все… кто должен… знают, кто я, – с трудом пробормотал Орвин. Цепь позвякивала на каждом шагу, и он почему-то не мог отвлечься от этого звука. Кантил усмехнулся. – А кто не должен – и не знают. Это очень удобно, знаешь ли. В этом вся суть псов. И твоя, значит, тоже. Разыгрывают из себя милосердных героев, желающих спасти каждую заблудшую душу, но при этом полукровке нельзя показаться на людях так, как он родился на свет. – Я сам… выбрал… – Это я уже понял. Кантил не понял. Это не братья могли бы невзлюбить его за цвет волос. Просто он не считал себя достойным носить ещё одну примету того, что потерял, не сумев защитить. Отец был в многом сильнее, храбрее, достойнее. А сам он – последний хилый потомок, жалкий осколок прежней славы и величия рода. Тот, на ком этот род закончится. И всякий, кто видел бы его рыжие волосы, и сам он, видя их, знал – он тот, кто не смог отстоять у врагов свою землю, а потому живёт на чужбине. И пусть это малодушие – что ж, не последний его грех. Так или иначе, посвящение в Орден должно было провести черту. Его бы остригли во время ритуала, а после волосы стали расти такими, какие высшие силы дали при рождении. Но посвящения не будет. Он оказался не достоин и того места, что приютило его семь лет назад. Он мог бы сказать многое, но дыхание и без того сбивалось, а мысли путались, исчезали в липкой пелене боли, что источало, казалось, всё его тело. Устал, так устал… От того, что всё оборачивается бедой, от того, что ничего не может исправить. Но ноги всё ещё шагали, и Орвин шёл. Небольшой отряд вновь погружался в заросли. Показалось, что наступили ранние сумерки, но это всего лишь смыкались над головой ветви деревьев. Кустарники плотно окружали узкую, сильно петляющую тропу, скрывая даже тех, кто шёл чуть впереди. Наверное, в этом лесу сохранились частицы старинного колдовства – слишком буйно он рос. Где-то поблизости шумела река, пахло тиной и нагретыми на солнце камнями. Земля казалась мягкой под подошвами сапог. Кантил шёл теперь у него за плечом. – Прости… меня… что не оказался рядом… когда всё… случилось… и потом… – пробормотал Орвин, хоть и не был уверен, что смог сказать это достаточно громко. Кантил хмыкнул. Значит, всё же услышал. – У тебя не выйдет меня разжалобить. И время тоже тянешь зря. Если ждёшь, что помощь придёт, просто знай – в этих местах патрули в глушь не суются. Иначе их могут ждать крайне неприятные ловушки. Посмотрят, что от тел осталось на дороге, и скажут, мол, больше никого и не было. Так уже случалось здесь. Жаль, конечно, что Гримвальд ушёл. Я бы многое отдал за то, чтобы подержать в руках его голову, а выходит, лишь отобрал у него источник родной крови для какого-нибудь дряного ритуала. Тоже неплохо, но мало. Если ты отказался от мести за участь Веррона, то я сделаю всё сам. Орвин остановился на мгновение, кое-как вдохнул поглубже. И снова ошейник впился в горло. Словно какая-то сила потянула его за невидимый поводок. – Не он пленил… Авила… дочь… Покосившись на него, Кантил присвистнул. – Младшенькая сучка из гнилой манды кровавой шлюхи Аэри? Орвин поморщился. – Она… не… Договорить не получилось. – Воин ты совсем некудышный, – перебил Кантил. – Раз бездарная девка нацепила ошейник. Но это даже хорошо. Когда госпожа Последняя Нить вернëт Ормар к истинной вере, с Фаррадией, выходит, будет полегче. – Кто?.. – Моя госпожа? А это уж не твоë дело, пëс. Твой удел – мелкая бездарная дрянь, третья дочь. И снова его будто потянуло в сторону. Орвин едва удержался на ногах. Это всë проклятая слабость… – Авила… белая ведьма… – выдохнул он, и остановился. Перед глазами поплыли мелкие сияющие искры. Кантил протиснулся мимо, встал перед ним, окинув презрительным взглядом. – Да, я помню эту глупую сказку. Но Веррон был неправ. Гармония колдовских сил давно нарушена, и белый источник закрылся. Туда и дорога. – Она… белая… – упрямо повторил Орвин. Кантил сдвинул брови, гневно блеснул глазами. – Хватит уже сказок! Давай, пошёл! Из-за спины подала голос лучница: – Он сейчас… Ноги вдруг показались совсем чужими. И раньше, чем женщина сказала, что произойдёт, оно случилось само. Орвин покачнулся и стал заваливаться. Инстинктивно дëрнулся, ловя равновесие, и смог не упасть, а осесть на землю, грузно стукнувшись коленями и не выпустив своей ноши из рук. От удара потемнело в глазах, а искры, казалось, стали ярче. Но тут же пришла прохлада – земля точно была мокрой, будто после дождя. Ошейник сжался ещё чуть сильнее. – Что случилось? – поинтересовался Кантил. – Ты же изображал из себя героя, так поднимайся и шагай. Или уже передумал? И тут же откуда-то спереди, куда успели уйти бойцы, донеслись взволнованные голоса. – Сирота, Орлица, тут ручей откуда-то течëт! В воздухе разливалось напряжение. Люди стали поворачивать, они толпились в тесноте между зарослями. – На заставе нет ведьм с даром водной стихии, – сказала лучница. Это еë, наверное, звали Орлицей. – И я не чувствую посторонних. Сигнальные нити не потревожены, за нами никого. Или же кто-то в самом деле опасный, не из дозоров. – Вставай! – приказал Кантил. Орвин поднял взгляд на бывшего друга. Исполнить указание было уже невозможно. Силы оставили его. – Или что?.. Кантил недобро улыбнулся и повысил голос: – Или я избавлюсь от одной обузы. Вернее, либо от одной, либо от другой. На выбор! И дальше пойдëм быстрее. – Сирота, это лишнее, – сказала за спиной Орлица. Он вскинулся, ответил ей злым взглядом. – Это дело между мной и этим… псом! – он сделал шаг вперëд, положил ладонь на спрятанное под плащом оружие. – Выбирай! – сказал весело. – Пойдëшь дальше или останешься здесь. Опустив голову, Орвин посмотрел на девку и понял, что ей осталось недолго. Бледное лицо, посиневшие губы. Глаза казались остекленевшими, но всё ещё двигались под полузакрытыми веками. – Ей… – он тяжело сглотнул, нахмурился, пытаясь собрать разбегающиеся слова. – Нужен лекарь… без него…
