Ведьма карабкалась по его рукам, плечам, спине, выбираясь в окошко повозки. Напоследок “госпожа” едва не двинула каблуком туфли в лицо, когда невидимая сила рванула её и выдернула прочь. Служанка запрыгнула на спину следом, стараясь быстрее последовать за ведьмой. Но слишком явно, даже среди криков и шума, послышался удаляющийся стук копыт. – Госпожа!.. – взвизгнула девка. Чувства обострились до предела. Без всякого орба Орвин ощутил, как приближается тяжёлая, безжалостная волна. Время словно замедлило свой бег. Тело действовало инстинктивно. Прежде, чем успел подумать, он дёрнул на себя плащ, валяющийся среди рассыпанных вещей, и опрокинулся набок, выскальзывая из-под чужих ног. Кандалы от рывка врезались в запястья. Служанка с пронзительным визгом сорвалась и упала, осыпав его дождëм колючих щепок, с размаху саданула коленом в плохо зажившее бедро. От боли перед глазами вспыхнуло. Орвин перевернулся, укрываясь плащом, придавил корчащуюся от боли девку всем телом. Она заверещала, попыталась пустить в ход кулаки, но он лишь крепче прижался к ней. – Расправь плащ! – крикнул в искаженное ужасом и перемазанное кровью лицо. Но она не поняла. Да и не успела бы помочь накрыть их обоих как следует. А у него, со скованными руками, и не вышло бы. Орвин зажмурился и вжал голову в плечи. Служанка вопила на одной ноте, прямо рядом с его ухом. Атакующее заклинание накатило, врезалось в повозку, будто штормовая волна в трухлявую лодчонку. Пряжка плаща засветилась, как раскалённая, на ткани огнëм вспыхнули защитные печати. А потом наступила невесомость… Кузов подбросило. Борта разорвались с оглушительным треском, и наступила жуткая тишина, будто он оглох. Орвин почувствовал, как в тело вонзается сотня обжигающих осколков, разрывая одежду и кожу. Защитная молитва, заботливо вплетённая в ткань плаща монахинями из обители светлейшей Кларенсы, смогла погасить силу удара, но она работала лишь против колдовства. Останки кузова рухули на дорогу, а с ними и Орвин, и судорожно вцепившаяся в него девка врезались в усыпанную обломками землю. Он не мог слышать, но ощутил, как трещат кости. Воздух выбило из груди, и вдохнуть не получалось. Мир померк. Орвин не понимал, сколько прошло времени – мгновение или долгие часы. С хрипом вдохнул. В лёгкие словно залили расплавленное железо. И запах был, как от железа. И вкус. Он с трудом разлепил веки. Голова покоилась на обломке, ещё сохранившем рваный кусок обивки с цветочным узором. Ткань была залита кровью. Орвин попытался пошевелиться, но тело не послушалось. Он упрямо попробовал вновь, и тут же пожалел. Это было как огонь, охвативший спину, левый бок, руку, ноги – уж он-то мог сравнить ощущения. Застонав, Орвин уронил голову на залитую кровью обивку, прижался к ней щекой. Ничего, всего минутку просто полежать… чтоб никто не трогал… Стиснув зубы, он дёрнулся, кое-как подставив под себя локоть, оттолкнулся и сел. Чуть не упал на другой бок, но удержался. Да как же это всё… Впрочем, жалеть себя следовало потом. Если не начать двигаться сейчас же, то можно уже и не встать вообще. Тряхнул головой, поморщился – боль ударила, как стрела в висок. Зато звон в ушах стих, а следом в больную голову хлынули звуки. Слишком много и слишком громко. Крики, стоны, звон и грохот. И неожиданно, совсем рядом, громкий всхлип. Орвин резко обернулся. Перед глазами поплыло, но он всё равно смог рассмотреть. И понял, откуда столько крови. – Тише, – сказал он. Голос хрипел и не слушался. – Тише, всё хорошо... Сейчас… Девка смотрела на него широко открытыми глазами. Снова всхлипнула. Орвин наощупь принялся снимать с себя пояс, попутно оглядываясь – нужно подыскать ещё что-то на жгуты, на повязки… Чистой тряпки не найти, это он понял сразу. От повозки мало что осталось. Борта разошлись по доскам, колючие щепки и липкая чëрная пыль усыпали всё, что попадалось на глаза. Кровавые лохмотья – всë, что осталось от плаща отца Бертара. Он наверняка сохранил им обоим жизнь. Но ткань, прошитая молитвами, мало что могла противопоставить силе, что неслась уничтожать всё на своём пути. Орвин чувствовал, как кровь пропитывает рубаху на спине, видел клочья рукава на левой руке и содранную кожу. Сапоги, которые он счëл ещë недавно крепкими, выглядели теперь не лучше плаща, левую голень словно с силой причесали железным гребнем, остались глубокие борозды. Но девке досталось много хуже. Когда он навалился, прикрывая её тело, некогда было смотреть вниз, туда, где были ноги. А на них скомканного плаща не хватило. – Я… Что… – сказала она и снова всхлипнула. Попыталась подняться, и вздохи превратились в болезненный скулёж. Орвин с силой надавил на плечо, удержав её. – Лежи, – пробормотал он, переползая поближе к её ногам и с трудом усаживаясь на корточки. – Ничего страшного, я сейчас… Помогу. Ничего страшного там нет. Перевязать нужно. Он слышал свой голос будто со стороны. И со стороны же видел, как непослушными руками отодвигает обрывки юбок, приноравливается затянуть жгут там, где ещё осталась кожа… Девка смотрела ему в лицо, а потому он попытался изобразить равнодушие. Как будто не видит ничего, способного вызвать волнение, а уж тем более страх. Непослушные пальцы скользили в крови, затянуть узел было сложно. “Владыка наш, ясное Пламя…” Ошейник сдавил горло. “...помоги, утешь надеждой невинную душу…” Железные шипы вонзились в кожу. От удушься потемнело в глазах. Орвин понял, что выбор невелик – либо он закончит перевязку, либо закончится сам. И замолчал. Прерывать молитву недопустимо, но он попросит прощения потом. Вторая нога девки осталась цела до колена, но чтобы перетянуть её и остановить кровь, требовалось чуть приподнять… Она хрипло взвизгнула. Из глаз ручьём полились слёзы. – Что… – заговорила и вновь замолчала. – Всё хорошо, – сказал Орвин с уверенностью, которой совершенно не ощущал внутри, и повторил: – Просто нужно перевязать, чтобы кровь остановить. Сейчас всё сделаю. Даже если напавшие на обоз мятежники или разбойники будут достаточно милостивы и не перережут им обоим глотки здесь же, на дороге, если они будут так благородны, что позовут какого-нибудь лекаря оказать девке помощь… Орвин уже видел, что бывает, когда врачуют содранную напрочь кожу и мясо. Обыкновенно это заканчивается отнятыми конечностями. Если повезëт. Или смертью, долгой и тяжёлой. С гноем, болью, беспамятством и жуткими видениями. Значит, не повезло. Но девке можно было помочь. Была сила, способная это сделать. Правда, носительница этой силы покинула место битвы первой. Та, кто способна лечить ранения. И тот, кто может поднимать колдовские щиты, чтобы защищать воинов, конечно, тоже сбежал. Они оба уже далеко. А он здесь. И девка тоже, и пока жива. Только вот выбраться из повозки и бежать в лес уже не выйдет. Что ж… Орвин с трудом принялся накладывать очередную повязку. С руками что-то было не так, пальцы будто утратили прежнюю ловкость, и липкая кровь, размазанная по коже, делала лишь хуже. Он понял, что снаружи уже какое-то время не доносится звуков боя. Отчётливо догадался об этом лишь потому, что услышал уверенные быстрые шаги. Ругать свою больную голову было поздно. С треском рухнул отброшенный кусок борта. Раздался щелчок взведённого рычага. Орвин замер. – Чё, смелый воин алой суки, просраться приспичило? – усмехнулись за спиной. – Хорошо сидишь. Давай, без резких движений, на колени вставай. И руки подыми, чтоб я видел.
