Он вышел к ней из зарослей, хоть и не сразу. А потом она пришла ещё раз, и ещё. Девица приносила парню объедки с хозяйского стола и редкие новости, дошедшие до глуши с большим опозданием, болтала без умолку, и всё расспрашивала, откуда же он, кто такой, как оказался в глуши. Настоящий ривалонец, уму непостижимо! А насколько сильна его магия? Как прошёл его ритуал обретения истинной силы? А вдруг он заберёт её с собой туда, где колдовство в почёте, да и юных красавиц уважают куда больше, чем в этих ужасных, отравленных ересью Пламенеющего, фаррадийских землях?.. Парень отвечал уклончиво, но потом не выдержал, и всё ей рассказал: как не имел магии, родившись от запрещённого брака с простолюдинкой, как потерял всю родню и стал беглецом, и что идти ему теперь некуда он тоже рассказал. Девица ничем не показала разочарования. Она его даже пожалела, и всё равно приходила и приходила, всякий раз, когда удавалось ускользнуть из замка незамеченной. Они проводили время у ручья и неподалеку, на поляне под дикой яблоней. На той поляне они впервые поцеловались, потом повалились на колючую лесную подстилку, сдирая друг с друга одёжку… Он намеревался идти дальше, искать место, где мог бы прижиться. Но остался. То лето прошло для них очень быстро. И вот уже потянулись по дорогам в далёкие большие города, на осенние ярмарки, караваны торговцев, напоминая девице о местах, где она никогда в жизни не побывает. И перстень хозяина ощущался особенно остро, когда он обсуждал с землевладельцами свою долю урожая. Тогда, быть может, в её голове и зародился ловкий план. Однажды она не пришла. Парень в своём убежище, в неприметной пещерке среди переплетения вековых корней, слышал, как в лесу что-то произошло. Сначала походило на охоту – звонкие охотничьи рожки, заливистый лай. Потом ветер принëс отчаянный крик и беспокойные, испуганные разговоры. Егеря и охотники рыскали по зарослям, свора собак подбиралась всё ближе. Парень схватил пожитки и убежал в непролазную чащу. Предчувствие кричало об опасности, требовало, чтобы он немедленно уходил, так далеко от этих мест, насколько хватит сил. Но он остался. Что-то страшное случилось, и парень не знал, угрожает ли опасность его девице, а потому на следующий день он пришёл в условленное место, к ручью. Надеялся, что она появится и всё расскажет. Если не появится… Изредка он всё же бывал среди людей, с опаской, пользуясь холодом или дождём, чтобы оправдать закрытую капюшоном голову. На беду стоял ясный летний день, но можно рискнуть… Она не пришла. У ручья парня ждали, спрятавшись в засаде. Он смог убежать от людей эрла, но его настигли собаки. Потом были вопросы. Боль. Снова вопросы о каком-то украденном перстне. Девица никогда не говорила ему об артефакте. Он не сказал людям эрла о ней. А они откуда-то знали, кто он и где прятался так долго… Враг, лазутчик, вор. Он не мог оправдаться, вообще не говорил, боясь выдать неосторожным словом ту единственную, кто проявила к нему доброту. Даже тогда, когда явился и стал спрашивать жуткий инквизитор… Он думал, что так спасает её от беды. У слова “преданный” два значения. И оба их он успел почувствовать на себе тем летом. – Но он же ничего не сказал, он еë не выдал? – голос ведьмы дрогнул от волнения за незнакомую, но родную по магии девицу. – Если то, что я видела, это правда… – Не выдал, – сказал Орвин. И понял, что никогда не сможет поведать ей эту историю. Даже если бы это было безопасно. Просто – зачем? Чтобы она знала получше, какой он недоумок, и понимала, на что можно надавить побольнее, на чём сыграть? А она всё выспрашивала, что же случилось с девицей, явно ей было очень жаль бедняжку. Он подумал, а могли бы две столь далёкие друг от друга ведьмы найти общий язык, будь Кэри жива? Быть может, даже подружиться? Понятное дело, что происхождение разделяло их, но в Ривалоне высоко ценили хитрость и деловую хватку. Наверное, у Кэри и впрямь могло быть хорошее будущее. Если бы судьба её сложилась иначе. Если бы она сбежала от хозяина в тот же день, а не тянула, боясь навлечь на себя какие-то подозрения. Если бы не усталый монах-инквизитор, который попросился в замок на ночлег после долгого пути, и из любопытства вышел на чёрный двор, взглянуть, что это там происходит. – Что с ней стало? – спросила ведьма. Он рассказал. Ведьма ужаснулась, на её хорошеньком, но сильно побледневшем лице, читалось сочувствие. Ещё бы, несчастная девица. Она была так молода, вся жизнь впереди. – Вовсе не удивительно, когда кому-то приходится идти на ужасные поступки, – сказала ведьма, – чтобы хоть попытаться выжить в этом кошмаре и разминуться со священным костром. Орвин усмехнулся. Это было и впрямь забавно. Искры колдовства роднят сильнее, чем общая кровь, они стоят дороже, чем любые тёплые слова и честные поступки. Колдовство делает ведьм сёстрами, и эти узы крепче любой другой привязанности. Для ведьмы другая ведьма всегда будет права, что бы ни сделала. А остальные – лишь ресурс, который можно использовать для своей выгоды. И не важно, что ты обещаешь, любовь или свободу… хоть весь мир в подарок, это ведь лишь слова. Когда ресурс будет уже не нужен, от него избавятся. Он не хотел говорить лишнего, но всё равно не выдержал. Она ведь его “в этом кошмаре” облагодетельствовала. И заступалась, и лечила, и свободу даст… Даст ведь? – Ты же и впрямь снимешь ошейник, когда я помогу и стану уже не нужен? И снова этот настороженный взгляд лгуньи, опасающейся, что истина раскроется раньше времени. – Да, сниму, я ведь обещала. Ты мне не веришь? Орвин изобразил улыбку, хоть подозревал – вышло не слишком достоверно. О да, он верил. Хоть и не в то обещание, что она ему предлагала, а в то, что имела в виду, обещая свободу. А ведьма вновь спрашивала что-то про ту, уже давно мёртвую. Для чего ей имя? Богине помолиться за незнакомую сестрицу? Не объяснишь, что это бесполезно, и она теперь не с Матерью… Он ощутил бесконечную усталость, тяжким грузом опустившуюся на плечи. Нет, не был этот разговор таким лёгким, как он себе представлял. Где-то в лесу вновь заливались дрозды. То справа, то слева… Слишком много воспоминаний для одного дня. Захотелось встряхнуться, растереть лицо в ладонях. Он дёрнул руками, но цепи натянулись, наручи врезались в запястья. Проклятье! – Орвин? – с тревогой окликнули его. – Всë в порядке, – пробормотал он, не задумываясь. Его мысли всё цеплялись за эти навязчивые птичьи голоса. Справа, слева, снова справа… Повозка дёрнулась на очередном ухабе и встала. Неясная тревога холодными коготками заскреблась в потрохах. Он встрепенулся, посмотрел на ведьму. Девица выглядела растерянной, прислушивалась к тому, что происходит снаружи, но вряд ли могла что-то понять. Он тоже пока не понимал. Но нехорошее предчувствие всё крепло. Орвин вспомнил об отмычке, которую спрятал под камнем, думая, что она не пригодится. Обзывать себя последними словами было поздно. – Вроде тихо всë, – сказала ведьма. – Интересно, почему остановились. Он уже знал ответ на этот вопрос, хотя вряд ли мог бы что-то объяснить. Да, это всего лишь голоса птиц. Но чем больше он их слушал, тем явственнее они напоминали… перекличку? “Иди на голоса дроздов”. Птицы никак не помогут указать дорогу. Если только это настоящие птицы, а не те, кто использует их переливчатые трели. Те, к кому может прийти за помощью беглый пленник ведьм… Условные сигналы! Только он из всех воинов это слышит? Неужели, лишь ему пришла в голову эта мысль?.. А потом думать стало уже некогда.
