На лице ведьмы расплылась довольная улыбка, а в глазах заплясали весëлые искры. – Ты же мне не лгал, Орвин! Давай, говори правду и сейчас. Можешь поклясться, что твой наставник никогда не обвинял в колдовстве людей, про которых понимал, что они в этом невиновны? Лукавый вопрос. Честный ответ на него был очевиден, но нëс в себе обвинение в адрес человека, совершенно того не заслуживающего. Обычно если кого-то подозревают в колдовстве, а потом доказывают, что подозрения правдивы – колдуна ждëт суровое наказание. И наказание несправедливое, если доказательства были ложными. Именно это подразумевает девица. Вот только он сам, не будь того обвинения, болтался бы в петле много лет тому назад. И не оставалось никакой иной возможности избежать этого. Либо виселица, либо суд, инквизиторский фургон, долгий путь, заточение, ещë один суд… Да, тогда ему казалось, что это конец. Но это стало лишь началом пути. Ему бы никогда в голову не пришло считать, что отец Бертар совершил тогда дурной поступок. Да, он солгал, хоть и во спасение чужой жизни, а боги не любят лжи… Но это дело лишь его самого да Пламени, в которое всё равно придётся войти, когда земной муть закончится. Ответ на вопрос предполагал долгие объяснения. Орвин поглядел на довольно улыбающуюся ведьму и попробовал начать. – Всë сложнее, чем тебе видится… – О-о-о, конечно! – обрадовалась она. – Могу поклясться, что отец Бертар всегда поступает на благо, – сказал он, и, пересилив себя, добавил: – Я доверяю ему, потому что он спас мою душу. Без него меня не было бы уже на свете. Ухмылка девицы стала шире. Казалось, она едва не рассмеялась. И это его отрезвило. – Но тебя мои слова, конечно, ни в чëм не убедят. Кто я такой, чтобы меня слушать, да? Отчего-то это прозвучало… уязвлëнно. Она лишь усмехнулась и опять вернулась к тому, с чего начала: – Ты понял, о каком парне идëт речь? Орвин никогда не слышал, чтобы у белых ведьм случались какие-то видения о чужих жизнях. И уж точно не мог представить, как это выглядит. Но если не “дядюшка” рассказал ей о произошедшем, значит, она видела что-то сама. Как много, в каких деталях? Что она теперь может знать? – Да, – подтвердил он. – Это о нëм говорил Гримвальд. Сын его брата. Она поняла, кто это был? Она знает, с кем разговаривает?.. – То, что с ним сотворили, тоже было во благо? Нет, если бы девица всё поняла, то вряд ли стала задавать такой вопрос. Она в самом деле думает, что некоего Орвина, племянника Гримвальда, убили злобные церковники. И разубеждать её вряд ли стоит. Одно дело, когда родич твоего опекуна погиб много лет назад, ему даже можно посочувствовать, простив, что он родился с грязной кровью, ведь это больше не имеет значения. Совсем другое дело, когда это родич внезапно воскрес из мёртвых, и ты сама везёшь его ко двору, показать всем этот давнишний позор, ублюдка, связанного кровью с любовником твоей матери. Ему вдруг послышалось, что где-то за окошком повозки, в зарослях, раздалась переливчатая трель серого дрозда. Но стоило прислушаться, и всё затихло. Наверное, ведьма не слишком хорошо вылечила ему голову, раз мерещится то, чего быть не могло. Или же кузнец со двора старой шлюхи не бредил – в лесу и впрямь можно услышать голоса дроздов. Как странно – рода Серых Дроздов здесь уже нет, и птицы вернулись. Орвин взглянул на девицу, – та явно всё ещё ждала ответа, – и он заговорил: – Тот парень покрывал любовницу-ведьму, которая едва не убила человека, чтобы украсть заговорëнный перстень… Болтать об этом так, словно он рассказывает чью-то чужую, уже давно минувшую историю, оказалось легко. В своём воображении он видел все эти события со стороны, как представление балаганного театра, разыгрывающего дурацкую поучительную сказку с никудышным актёрами на фоне грубо намалёванных декораций. Вот героиня: скромная служанка при дворе богатого эрла. Девица красива, от какой-то дальнего предка по наследству ей досталась частица ривалонской крови, а с ней и пара капель нежданно расцветшего дара, который приходится скрывать ото всех. Ведь она живёт в тех землях, где колдовство не в почёте. Прознают о нём, приедут ко двору церковники, заберут бедняжку в монастырь. Конечно, девице такой судьбы не хочется. Но и та доля, что причитается ей теперь, незавидна: она из бедной семьи, и всё, на что может рассчитывать – прислуживать в личных покоях хозяина, а к старости, быть может, командовать другой прислугой, но никогда, никогда не выбраться из забытой всеми богами глуши. Разве ж это жизнь для юной красавицы, которая хотела бы показать себя целому миру, а не местным крестьянским парням, что надеются однажды посвататься к ней? А если вдруг хозяин решит наградить какого-то своего слугу.и отдаст её в жёны своим приказом? Нет, о таком и думать страшно. Она чует, что у хозяина есть вещица, которая была бы ей полезна. Колдовской перстень, старинный артефакт. Он пользуется им, чтобы обирать землевладельцев, заставлять их платить больше податей, больше работать на его хозяйство, и не роптать. Всякий, кто попадёт под действие артефакта, становится сговорчив, послушен, и даже не подумает спорить. Хорошая вещица, она помогла бы девице. Но как присвоить желанный артефакт? И куда бежать с ним потом? А убираться прочь ведь придётся немедленно, хозяин ведь быстро хватится пропажи и станет искать виноватого… Однажды эрл велел заготовить сушеной крапивы, и девица отправилась в лес с тремя подругами-служанками. Те разбрелись по зарослям, девица шла, шла, да и свалилась в овражек, где протекал ручей. Склон невысокий, но с подвёрнутой ногой самой выбраться трудновато, да и на что ж тогда подруги нужны? Стала она кричать, звать на помощь. Только явились не подруги, те далеко были и не слышали, а парень, что прятался в лесу вот уже седмицу, присматриваясь к замку и соседней деревушке, но не решаясь попасться кому-нибудь на глаза. Опасаться было чего: слишком уж приметного цвета были волосы парня, хоть темноватые, но всё равно с медным отливом. Девица никогда не видела ни одного настоящего ривалонца, теперь она была в восторге. А парень вытащил её из оврага и донëс до кромки леса. Когда нога поджила, девица собрала в узелок всего понемногу, что осталось на кухне с завтрака, вернулась к оврагу вновь, и стала звать…
