Книги
50. Чужие люди
К несчастью, день впереди ожидался длинный. Орвин понял это, когда убиравшая посуду служанка смахнула тот самый, злосчастный кувшин, опрокинув воду ему на колени. Он задумчиво посмотрел, как промокают и без того повидавшие много штаны, потом на рассыпавшиеся по полу черепки, потом поднял взгляд на девку.– Ой! – весело сказала она.
Понятное дело, хозяйке за унижение отомстить не получится, так хоть на имуществе как-то отыграться.
– Чего расселся, мудло?! – вскрикнула девка.
Орвин пожал плечами, поднялся и отошёл к окну. Долгий, долгий день, а за ним будет ещё один, и ещё…
Он слышал, как комната наполняется людьми, но повернулся лишь когда понял, что ведьма вернулась. Успел перехватить её взгляд: в лицо, чуть ниже – явно на ошейник Морайны, снова в лицо. Ведьма нахмурилась, но выражение это было скорее какое-то растерянное и виноватое, чем злое.
И тут уже не понять было невозможно.
“Она точно знает, что артефакт не снять”.
Что ж, сейчас пленник ей нужен. Как экзотическая зверушка, ни у кого при дворе такого нет, а у неё теперь появился. Будет, небось, подругам хвастаться – настоящий церковник, да ещё аж целый послушник Ордена! Правда, совсем не то, если он станет огрызаться и непочтение проявлять к самой дочери Аэри. Нужно, чтобы вёл себя хорошо, вот и посулила награду поценнее – кто ж откажется попресмыкаться немного, раз на кону свобода. И не солгала, если подумать. Ошейник она в самом деле может снять. А что это смертельно – так разве покойник не оказывается волен от всего этого мира в итоге? Высшая форма свободы, на самом-то деле.
И совесть чиста, и во имя Матери благое деяние.
Наверное, ему следовало бы ощутить ненависть, ту самую, прихода которой он так ждал ночью… Нет, не выходило. Он так и не произнёс тогда последнюю, пламенную молитву, которая положила бы конец всему. И чем дальше, тем больше понимал, что уже и не сможет. Не только потому, что у него появилась цель, ради которой можно пожить ещё немного. Орвин украдкой поглядывал на девицу, пока лекарь возился с повязками, и думал о том, что ненависть – чувство слишком яркое, всепоглощающее. Чтобы её пробудить, нужно пережить нечто ужасное. Такое было с ним много лет назад, но с тех пор он уже давно смотрел на мир иначе.
На эту Авилу не получалось даже разозлиться по-настоящему. Да, она дочь Аэри, белая ведьма, но… Глядя на эту красивую, глуповатую девицу, он мог чувствовать только досаду. Чистокровная ривалонка, и ведёт себя соответственно статусу, вот и всё. Она, наследница великого рода, и он, жалкий изгнанник-полукровка, живут в разных мирах. Этой ночью она могла сотворить с ним что угодно, и это не было бы преступлением. Таков порядок вещей, и его можно было ненавидеть. А вот саму девицу… Что с неё взять? Чем удобряли, то и взошло.
Лекарь наконец-то размотал повязку на бедре. Орвин опустил взгляд и увидел, что страшный ожог почти зажил.
– Вы что-то там говорили вчера про некую благодать, – сказала ведьма лекарю. – Вот так еë действие и появляется?
Нет, так проявлялся еë дар. Тогда почему?.. Но он вспомнил, что девица скрывает свою сущность. Что ж, тогда и это объяснение, пусть и невозможное, но подойдёт.
– Всë равно обработайте и сделайте перевязку. Нужно, чтобы как следует зажило, – приказала ведьма и убралась подальше.
Пришла служанка и доложила, что повозка ждёт госпожу, и обоз готов тронуться в дорогу. Поднялась суета, в которой ведьму заново причёсывали и поправляли громоздкий, старомодный наряд. Одна из служанок кинула Орвину стопку вещей, он едва сумел поймать. Одевался быстро, но осторожно, стараясь не потревожить свежие повязки. Ведьма заживила раны плохо, оно и понятно, главное было – ей напитаться. Ничего, само пройдёт. На нём всё заживает, как… на псе, да. Он даже усмехнулся, и сам удивился этому – выходит, и не плохо, что белая ведьма сожрала его отчаяние и боль. Вопреки опасениям, так стало гораздо легче. А что будет дальше, когда ей станет мало… Об этом и подумать можно потом. Всë равно не денешься никуда.
Орвин понял, что нечто странное случилось с его разумом, но осознать эту перемену должным образом не мог, да и не хотел.
Одежда оказалась старой, с чужого плеча, может, и не с одного, но ещё крепкой. Рубаха, штаны, и даже туника, не такая удобная, как из его монашеского одеяния, но из плотной ткани, которая ещё не скоро сносится.
“На несколько месяцев хватит точно”, – мрачно подумал Орвин, подпоясываясь и натягивая не слишком ловкие, стоптанные по чужой ноге сапоги.
Двое стражников надели на его кандалы и повели прочь. Они спустились во двор по уже знакомой лестнице с кровавыми рунами, свернули вдоль стены, и его толкнули куда-то в жаркий полумрак открытой двери. В лицо пахнуло запахом раскалённого железа, по ушам ударил звонкий грохот.
– Йон! – гаркнул один из стражников.
Высокий, широкоплечий кузнец разогнулся над наковальней, взмахом руки указал чумазому парню-подмастерью пойти прочь. Отправил полыхающий алым кусок железа в бадью с водой. Раздалось шипение и повалил пар. Один из стражников надсадно закашлялся.
– Чего вам? – недружелюбно поинтересовался кузнец.
– Господин приказал заклёпки поставить на кандалы, чтобы понадёжнее было, – ответил второй страж, толкая Орвина в спину, и тот невольно сделал шаг вперёд.
Кузнец смерил его взглядом.
– Вчерашний пёс что ли, который на госпожу Лину руку поднять посмел?! А чего живой?
– Приказано не трогать. Только кандалы заклепать.
– Вот оно как! Сделаю.
Один из стражников всё продолжал кашлять, и Орвин мог его понять. Духота стояла такая, что дышалось с трудом, а резкие запахи будто драли горло.
– Идите на воздух, – сказал кузнец таким же тоном, будто готов был сопроводить чужаков пинком под зад. – А ты, погань, сюда садись.
Орвин замешкался, и тяжёлая ладонь врезала ему по лицу, развернув к чурбаку у стены.
– Я не трогал, он сам спотыкнулся, – сказал кузнец, и страж усмехнулся в ответ:
– А я ничего и не видел!
Присев на пень, Орвин с опаской взглянул на нависшего над ним мужчину. Напряжённые мышцы рук и плечей можно было оценить даже в полумраке, озаренном рыжим светом печи. Такой если врежет как следует – и дух вышибет на раз.
Кузнец тоже смотрел на него, но лицо оставалось в тени.
– Церковник значит, – сказал он хрипло.
– Да, – ответил Орвин, напрягшись в ожидании продолжения.
Шагнув вперёд, кузнец схватил его за грудки и дёрнул на себя так, что одёжка затрещала. Замахнулся, но не ударил. Косматая голова наклонилась, и Орвин понял, что тот заглядывает за ворот рубахи. Ищет клеймо отступника?.. Неожиданно железная хватка разжалась, и он то ли сел, то ли рухнул обратно, на чурбак. Кузнец ногой подвинул к нему ещё одну чурку, повыше. Отвернувшись, подцепил что-то мелкое с заваленного всякой всячиной стола клещами и сунул в огонь.
– Руки перед собой положи, – приказал он.
Орвин, внутренне содрогнувшись, послушался.
– Много вас развелось тут в последнее время, – сказал кузнец. Помолчал и добавил: – Кого пленными притаскивали, а кто и сам сдуру приходил. Вот, две луны тому явился сюда этот, как его… проповедник? Да, проповедником себя называл. Немногим тебя старше. Болтал всякое. Неприятные вещи болтал, неправильные.
Он говорил, держа клещи в огне а свободной рукой перебирал что-то на столе. Мелкие куски железа, какие-то тряпки. Орвин, как завороженный, наблюдал за этим, пытаясь угадать, куда и как сильно ему прилетит следом.
– Деревенские его сами сюда привели, не понравилось им, что он болтает. Ну ты сам, погань, наверное, знаешь, что он баять мог. Пересказывать не буду. А что с ним стало, знаешь?
