Книги
48.2. Выбор
– У тебя такое красивое тело, – сказала она шëпотом, и еë голос отозвался сотнями мурашек, пробежавших по коже.– Я хотела бы почувствовать твои крепкие руки на своей груди, на бëдрах…
Он смотрел ей в глаза, хоть это казалось всё тяжелее. В голове не осталось ни единой мысли, там поселилось странное чувство, будто он видит всë происходящее со стороны.
– Я хотела бы, чтобы ты сжал меня, швырнул, уткнув лицом в перину, накрутил волосы на кулак…
Наваждение… Лишь на короткое мгновение, но он нарисовал эту картину перед внутренним взглядом. Тут же очнулся, и видение растаяло, но оставило за собой тянущее, мучительное напряжение в груди.
Проклятое искушение…
Он судорожно пытался понять, что делать, напрягался так, что браслеты кандалов впивались в запястья, но этого было мало. Слишком, слишком мало. Боль снова подвела его, она словно обострила все остальные чувства и непотребные ощущения тела.
– Орвин… Я хочу быть с тобой, Орвин…
Он лишь краем глаза мог видеть движения девицы, но этого и так хватило. Этого было слишком много. И звуков, и запаха разгорячëнного тела, и чувства лихорадочного жара…
Мир вдруг обрëл странную, болезненную чëткость. Словно не осталось ни единой тени, ни одного шороха, кроме скрипа постели и жаркого шëпота ведьмы… Он хотел зажмуриться, но не смог заставить веки опуститься. Его словно парализовало, тело не слушалось.
– Расслабься, прими это, тебе станет легче.
Нет! Нет…
Ведьма качнулась, едва не прижавшись к нему, но замерла. Слишком близко. Но она его так и не коснулась, разве что, длинные волосы щекотали кожу, но это было слишком слабое ощущение. В сравнении с горячей волной, пробежавшей по коже, больше ничего не имело значения.
Ведьма вскинулась, усаживаясь на колени над его бедром. Один лишь мимолëтный взгляд, ледяной укол ужаса…
Но он увидел лишь то, что было перед ним на самом деле.
Она была живой.
Слишком живой. Ни примет разложения, ни могильного холода. Он слышал еë сбивчивое возбуждëнное дыхание, видел, как резкими движениями поднимается грудь, видел неестественно яркий румянец, живая кровь прилила к щекам, чувствовал горячее тело совсем рядом. Огонь жизни…
Огонь, что развеял мрак…
Ересь какая! Она его околдовала!
Но остаток разума ещë был способен понять – колдовство он бы ощутил. А это вовсе не магия. Это сам он – жалкий слабак… Да как он вообще…
– Мой гордый воин… – голос звучал хрипло, он отзывался болезненным напряжением в паху, но слова были злой насмешкой. – …Лишь того, что ты рядом, мне уже достаточно, чтобы сходить с ума… Я мечтаю прикоснуться к тебе… Я хочу почувствовать тебя в себе, Орвин… Войди в меня…
Это и впрямь было наваждение, и он подался навстречу еë телу. Еë стоны звучали громче, чем собственные мысли в голове…
Орвин опомнился, и вновь с силой дëрнул руками. Бинты на запястьях не давали железу как следует впиться в плоть, боль почти не ощущалась, но и этой благословенной короткой вспышки хватило, чтобы немного отрезвить. Удалось отвести взгляд, отвернуться, зажмуриться…
Но он не мог оглохнуть. Или хотя бы зажать себе уши, чтобы не слышать похабных стонов девицы. Орвин лишь теперь понял, что происходит. Она и впрямь его не трогала, как обещала. Но то, что произошло, было даже хуже. Ведьма поняла, в чëм его слабость и воспользовалась этим против него.
Зов плоти оказался сильнее разума. Сильнее всех принципов и веры.
Она не касалась его тела, но измазала ядовитой грязью душу.
Какой стыд, какая мерзость…
Дрянь, поганая дрянь…
Жалкий слабак, тупое животное…
Он видел её даже с закрытыми глазами. Силуэт, ярко высвеченный огнями свечей, словно отпечатался под веками.
Почувствовал, как она склоняется над ним, стараясь заглянуть в лицо.
– Орвин, – позвала ведьма и с усмешкой в голосе спросила: – Что с тобой?.. Что это ты сейчас чувствуешь, воин?..
Он яростно мотнул головой, но этого, конечно, не хватило, чтобы она отвязалась.
– Тебе больно, бедненький? Или же это какое-то другое чувство?.. Что это такое, скажи мне, а?
Он ощутил, как девка наклонилась совсем низко, уха коснулся её жаркий шёпот:
– Что же с тобой творится? Неужели ты проиграл? Еще называл меня распущенной. А сам… как шлюха… Кажется, или ты сейчас желаешь чего-то большего? Это легко решить, просто скажи…
Он хуже шлюхи, потому что для них это ремесло, для него – предательство.
Ладонь ведьмы легла на его пах, и Орвин дëрнулся. Ошейник на мгновение сжал горло, и он успел пожелать, чтобы проклятый артефакт сделал то, для чего был предназначен – раздавил глотку, оборвав, наконец, это мучение... Но железная хватка тут же разжалась.
А ладонь ведьмы легла на пах. Орвин рванулся, истратив остаток сил. Он уже мечтал, чтобы боль вернулась, вгрызлась в тело, погасило сознание, но зелье лишило его возможности сбежать хоть так.
– Не трогай! – вскрикнул он.
И понял, что если она не послушается, от его разума не останется уже ничего.
– Не надо…
– Орвин, – окликнула ведьма и заговорила мягким голосом, словно объясняла что-то глупому ребëнку: – Ты просто живой человек. Молодой мужчина. Природа создала нас всех для великого действа, мы слышим зов плоти и откликаемся – так уж устроены наши тела.
Глупо. Это животные откликаются на зов плоти. А человеку высшие силы подарили разум, что встал над плотью…
– Я восхищаюсь твоей волей, но она мало что значит теперь, – сказала ведьма. Снова издевалась… – И эти глупости, которые вбил себе в голову, ничего не стоят, как сам видишь. Твоя природа всë ещë сильна. Ты хочешь меня, и это взаимно. Что нам мешает?..
– Хватит!.. – едва смог выговорить он.
– Ладно! Просто скажи, что мне для тебя сделать сейчас.
“Провалиться в Бездну, к Матери своей”.
Вместе со всем замком, вместе со всей этой проклятой землëй…
– Не трогай… Уйди!.. Провались, ведьма!..
И… Орвин почувствовал, как она отстранилась.
Он лежал, тщетно пытаясь отдышаться, но воздуха всë равно не хватало. Сердце колотилось так, будто собиралось сломать рëбра и вырваться из груди. Но хуже всего была боль, не имевшая никакого отношения к телу. Неправильная. Не та, что приносит облегчение, а та, которая порождает бесконечные мучения,та, которую не унять зельями. Та, что всегда жила внутри, а теперь вцепилась в разум клыками и когтями, разрывая на куски. И нечем было от неë защититься, не было ни шанса еë заткнуть. Та, что может сожрать без остатка…
Жалкий, слабый человечек. Всех, кого он любил в этой жизни, он однажды подвёл. Никого не защитил, нигде не успел принести пользы. Глупо, бездарно прожитая жизнь. И даже сдохнуть как полагается воину, не сумел… Просто бесполезный кусок дерьма…
Тонкие, обжигающе горячие пальцы сжались на его руке, и Орвин вздрогнул от неожиданности. Он ожидал чего угодно, но не тихого железного щелчка замка. Ведьма перехватила его руку, сжала в своих ладонях. Мышцы отозвались ноющей болью, но её было мало. Очень мало…
Ведьма говорила что-то, но он не понимал ни слова.
Осталась только нестерпимая мука, пожирающая его изнутри.
– Тебе же, наверное, правда уже больно!.. Ну!..
Нет, не больно.
Не так, как должно быть. Но можно…
Он почувствовал, что рука свободна. И понял, что нужно делать. Пальцы сжались в кулак.
Короткий замах…
Яркая вспышка, рассеявшая липкую беспомощность.
“Нет, ты не сбежишь от этого!”
Слишком мало. Нужно ещё раз.
Послышался испуганный крик.
И ещё… И…
– Орвин, нет!
Его схватили за руку…
Боль затопила с головой. Всё тело словно горело, мышцы скручивало судорогой, кости раскалывались, раны болели так, будто их разрывали заново… Но больше не осталось ничего. Липкий мрак вытекал из него. Будто гнойник, который вскрыли острым инструментом – это тоже была боль, но правильная, очищающая.
