Невольник белой ведьмы

44. Приметы

Когда его затащили в двери башни, Орвин невольно встрепенулся. Ощущение чего-то невыносимо гадостного словно ледяной рукой сжало сердце. Он дëрнулся, упëрся ногами в пол, хоть и понимал, что не стоит сопротивляться. Один из воинов грязно выругался и отвесил ему оплеуху, от которой сознание померкло на мгновение. Тот, что шëл впереди, обернулся и жестом приказал остальным двоим остановиться. Смерил пленника взглядом. Орвин мельком глянул в ответ, но тут же предпочëл опустить голову. На этом человеке был камзол с алыми лентами – знак принадлежности ведьме-госпоже. Вряд ли той, что хозяйничает в замке. Такая одежда, из дорогой ткани, больше подходила одному из гвардейцев наместницы. Краем глаза Орвин увидел движение – воин достал клинок из ножен и вытянул руку.

Остро заточенная кромка лезвия коснулась щеки. Не вздрогнуть было тяжело, но он справился. И даже удивился, как так вышло.

– Хотел что-то возразить, мерзкий пëс?

“А ведь меч непростой”, – с удивлением понял Орвин. В полумраке каменного прохода на клинке тускло светились руны. Прочесть связку целиком, пока тебе тыкают этаким артефактом в лицо, было невозможно, но и того, что он увидел, хватило, чтобы впечатлиться.

Он молчал, пытаясь оценить заклятие клинка, но воин воспринят это на свой счёт.

– А может, ты просто споткнулся с перепугу? – усмехнулся он. – Имей в виду, милорд приказал оставить тебя в живых, но если я отрежу нос или ухо за неповиновение, он не станет возражать. Слышал, урод?

Не от большого ума это – резать носы таким оружием. Оно было создано для настоящего дела, важных боевых задач. Вот только понять бы – каких. Не к добру, когда враг вооружается столь внушительно. Особенное, если его госпожа – сама Алая Река. Орвин ниже опустил голову, стараясь разглядеть, что там в ножнах у тех кто его держит.

– Это его требуется осмотреть? – раздался неподалеку молодой, удивлëнняй голос.

– Так приказал милорд.

– Но это же фаррадийская дрянь!

– Приказа милорда это не отменяет.

Воины вновь потащили его, ударяя коленями о ступеньки. На стенах загорались высеченные в камне руны, освещая путь, и он наконец-то понял, что это за гадкое чувство одолело на входе в башню. Простое бытовое колдовство, но стоит слишком дорого. Где-то в фундаменте лежат кости тех, кто заплатил за этот тусклый алый свет. Орвин подумал, что орб был уничтожен всего лишь вчера – с ним еще осталась пламенная Благодать. А значит, если постараться, прислушаться…

Поморщившись от очередного удара о ступеньку, он прикрыл глаза и мысленно потянулся, стараясь ощутить чуждую, враждебную силу. Она была всюду. Проклятая башня стояла на покойниках, погибших страшной смертью. Этот шлейф чужих мучений, навсегда запечатлëнных в камне, сбивал, не давал собраться с мыслями. Но он упрямо тянулся, и наконец-то сумел учуять то, что искал. Оно напитывало клинки воинов – вечно голодная сущность Матери и Мужа еë, жадная до крови. Это оружие выковали и благословили на крови совсем недавно. И, выходит, вооружили им всех воинов Алой Реки?..

Что-то страшное грядëт.

Боль путала мысли, но Орвин пытался сосредоточиться. Если он верно понимает, как действуют подобные клинки, медленно привыкая к хозяину, сливаясь с ним в одно целое, их носители освоятся и войдут в полную силу к середине зимы.

Орвину сделалось стыдно от того, как сильно он страшился за себя. А ведь бояться стоило иного. Ривалонцы приручили мороков, заставили их служить себе. Ривалонцы создают искусственных чудовищ Бездны из бедолаг, на которых он наткнулся в подземелье. Ривалонцы готовят оружие, не жалея алой силы. У ривалонцев есть белая ведьма.

Теперь он знает это.

Но никому уже не сумеет рассказать…

Что-то готовится, что-то произойдëт уже будущей зимой, и это будет страшно. Его братья, слуги Пламенеющего, и тысячи простых, мирных жителей Фаррадии в смертельной опасности. А он, жалкий трус, переживает о сохранности своей шкуры!

От безысходности хотелось выть. И немного – от изматывающей боли во всëм теле. Белой дряни будет, что с него взять… Эта мысль уже не вызвала у него страха, потому что следом пришла другая куда важнее – девка сама сказала, что намеревалась пробраться к вратам Бездны. Что ей нужно было там совершить?.. Ни единой догадки он выдвинуть не мог, все знания о белом даре подсказывали, что в месте выхода алой силы этой твари делать нечего. Так что же тогда?..

Его начало знобить, мысли путались, ускользали, и уже через несколько мгновений он едва мог понять, о чëм пытается рассуждать.

Ясно одно – всë это связано. Много лет прошло, но ривалонцы не забыли уроков того кровавого восстания и короткой войны, когда Фаррадия сумела отколоться от проклятого королевства. Они хотят вернуть эту землю, и сделают всë так, чтобы никто больше не пожелал повторения, чтобы люди даже помыслить боялись о свободе.

Его втащили в покои. Орвин отстранëнно слушал, как ведьма отдаëт распоряжения, куда именно его бросить. Вторая ведьма, старая дрянь, схватила за волосы, вынуждая поднять голову, заглянула в лицо.

– Красавчик какой!

Еë взгляд вызывал брезгливость. Было в нем что-то поистине безумное. И Орвин лишь убедился в том, что отвращение возникло неспроста, когда старая сука начала пересказывать белой ведьме свои больные сказки.

Сам он вырос в Ривалоне. Знал многое, что говорят здесь об Ордене, ему с детства были знакомы истории о немыслимой жестокости церковников. Было время, когда он всему этому верил, не думая о том, сколько в этих речах правды на самом деле. На деле, хорошо, если пятая часть. Но никогда ещë на то, что было ему теперь дороже жизни, не выливали столько липкой, омерзительной грязи.

– А тем псам, кто особенно отличился в мерзких деяниях – им в награду позволялось забирать себе и насиловать ведьм-рабынь, – вещала старая сука, и лицо еë, казалось, светилось от удовольствия.

Орвин посмотрел на девицу. Он сам себе не мог объяснить, почему. Неужели так важно было в самом знать, верит ли этим россказням? Но почему-то показалось, что она будет хотя бы сомневаться. По крайней мере, после того, как он сам пресёк любые недомолвки вечером после суда. Разве на неё хоть кто-то покушался? Кроме местных стражников, которых он намеренно распугал, заявившись в подземелье пораньше. Да он ей даже ни разу ниже лица не взглянул, а она щеголяла перед ним полуголая, в рваной рубашке. Даже плащ отдал, чтобы срамом не светила… Отец Бертар был бы не слишком доволен, узнай он об этом. Впрочем, узнает. Теперь уж точно.

Девка поëжилась, растëрла запястья, на которых ещë недавно красовались браслеты. Она как-то неуверенно повернулась, и хорошенькое личико исказилось в гримасе отвращения, сделавшись куда менее хорошеньким. Впрочем, она быстро опомнилась и вновь отвернулась к старой суке. Слушала её внимательно, но уже позабыв изображать удивление.

– Теперь понимаешь, чем могло закончиться твое глупое путешествие? – добавил Гримвальд.

Орвин подумал, что точно знает - как закончилось его путешествие.

А девка-то молодец, быстро уловила правила игры “придумай самую гадкую дрянь и обвини в этом какого-нибудь пса”. Выгода очевидна. У неё теперь в руках прекрасное оправдание. Что бы она ни сделала – это будет ему за то, что он, якобы, намеревался сделать с ней самой. Не просто насилие, а справедливость. Высшая ценность, которая необходима каждому. Кроме клятых псов, разумеется.