Невольник белой ведьмы

43. Плохие вести

Орвин ещë помнил тот прошлый раз, когда думал, что его убьют, – вздëрнут ли за нападение и кражу, что он не совершал, или сожгут живьëм по обвинению в колдовстве, которое просто не умел творить, – и как было страшно. Тогда, годы назад, он ниоткуда не ждал помощи, и безысходный страх напрочь лишил его разума, превратил в скулящее, трясущееся животное. Не удивительно, что эти воспоминания даже время спустя были так мучительны, и что именно они стали самыми омерзительными ночными кошмарами.

Но теперь всë было иначе. С тех пор, как свет Пламени озарил его жизнь, он больше никогда не чувствовал одиночества, а в служении Пламенеющему, в исполнении Его воли, он нашëл цель существования. Ту цель, ради которой можно было вытерпеть всë, что бы с ним ни сотворили. Отец Эрик был прав, когда говорил, что семь лет послушания не каждый выдержит – это было время, дающееся в качестве испытания, годы на размышления, по плечам ли тебе такая доля, не ошибся ли, отдавая свою жизнь без остатка в руки Пламенеющего. Орвин знал, что не ошибается. А раз выбрал путь, так иди по нему до конца и прими любой итог…

Страха не было, осталась лишь злость. Подумал, что не зря ему заткнули рот – наверное, он бы и в глотку зубами вцепиться попытался напоследок.

А потом была чужая рука на горле, мучительное удушье, момент падения, пронзивший тело ледяным ужасом и…

Дальше не стало ничего.

Сознание возвращалось медленно. Поверить в то, что он жив, было невозможно, но разрывающая боль в груди не дала ошибиться. Боль означала, что он ещë не погиб, и разожгла безумную надежду – что-то случилось, его спасли…

Закашлялся, выплëвывая воду. Облегчения это не принесло – на грудь давило, мешая дышать. Хотел пошевелиться, повернуться, но тело совсем не слушалось.

И тут его толкнули, перевалили набок. Перед глазами возникли высокие тëмные стены двора и сидящая рядом, склонившаяся над ним девушка. Хорошенькое, почему-то испуганное личико, ореол светлый волос… Она походила на видение…

А потом осознание случившегося накрыло с головой.

Ведьма вытащила его из воды, привела в чувства. Не смирилась с тем, что подружки отобрали еë жертву алой шлюхе. Зато теперь раскидала соперниц, и ничто не помешает сделать подношение самой.

Он не мог представить, как выдержать, когда тебя лишают жизни во второй раз. Его начало трясти. А ведьма всë тянула… болтала, разыгрывала непонимание.

Во дворе появился колдун. Орвин наблюдал за перепалкой двух врагов, рассерженной девицы и чего-то явно опасающегося мужчины, и думал лишь о том, как глупо всë вышло.

Если бы он послушал наставление отца Эрика… Но было ясно, что он не мог бы поднять на эту ведьму руку. В этом была какая-то злая ирония. Видя перепуганную девицу, несправедливо обвинëнную в колдовстве, он перешагнул через отвращение к ведьмам, взглянул на неë, как на простую девушку, которая нуждалась в помощи. И именно этот поступок, правильный с виду, стоил стоил ему жизни.

Наверное, это было какое-то испытание, а он его не выдержал.

Оставалось лишь огрызаться, сыпать последними ругательствами, хоть и выглядело это жалко и бесполезно. Но терпеть молча было выше сил.

Впрочем, когда колдун склонился над ним, помогая своей госпоже освободить жертву от лишних цепей – если они больше не нужны, что же с ним намереваются сотворить?.. – Орвина ждало очередное потрясение напоследок. До этого момента ему было некогда рассматривать мужчину, а жаль. Ублюдок, которого он сумел лишь поцарапать кинжалом… Ещë до того, как ведьма обратилась к нему по имени, Орвин уже знал, как его зовут.

Годы не изгладили фамильного сходства в этом лице. И волосы были заплетены в косу так же, как делал это отец. Колдун смотрел на него с брезгливой гримасой, в которой не было ни капли узнавания. Да он и не знал никогда в лицо сына своего брата, которого считал мерзким недоразумением, а уж никак не частью клана. Рождëнный от простолюдинки, осквернëнная кровь… Позор, оскорбление Матери, которое может искупить лишь уничтожение. Наверное, он думал, что справился.

В тот единственный раз, когда они виделись, колдун на него даже не взглянул ни разу. Но Орвин смотрел… он видел всë, что сотворил этот ублюдок. Ничего не мог сделать… и даже теперь, получила шанс, не сумел вогнать клинок ему в брюхо…

Что это, насмешка высших сил, или алая шлюха так хранит тех, кто ей верно служит?

Этот омерзительный ублюдок ещë смел поучать его, как обращаться к той, кто хочет лишить его жизни. Орвин ответил, что колдуну не понравилось. Глядя, как тот заносит руку, он понял, что не страшно. Даже смешно – то, что эта тварь уверена, будто может напугать побоями, заставить слушаться.

– Гримвальд, не трогай его! – приказала ведьма.

Какая заботливая…

– Гримвальд, – повторил Орвин, ощущая, как по телу пробегает лихорадочная дрожь, а в груди разгорается нечто опасное, требующее выхода. – Надо же… Ничего… Ему привычно… беспомощных бить.

Ведьма приказала ему заткнуться, и это тоже было весело. Замолчи, лежи смирно, жди, что мы пожелаем с тобой сделать!..

– А то… что? Иди ты…

Указать направление он не успел. Узкая прохладная ладонь зажала рот.

Ведьма склонилась над ним, их взгляды встретились. В глубине еë глаз горели алые голодные огоньки, на лице расцвела глумливая улыбка.

– Нет, мой дорогой, – произнесла она, и это обращение было подобно плевку – настолько же гадко и унизительно. – Пока не пойду. Но если станешь настойчиво предлагать… Вижу, хочешь повторить, что было меж нами этой ночью?

В глазах ведьмы читалось, что этого желает она сама.

Орвин невольно рванулся, замычал ей в ладонь, пытаясь хотя бы сбросить с себя еë руку и словами объяснить, куда эта дрянь может провалиться, но всë было бесполезно. Даже наоборот, девка заулыбалась шире, крепче прижала голову к каменной плите и погладила его. Обманчиво нежно, почти невесомо, кончики пальцев прошлись по напряжëнному горлу, груди…

– Мне нравится твоя злость, она так заводит! – весело заявила ведьма. – Продолжай, прошу тебя, и я зайду дальше.

Убивать она не спешила, и это было хуже всего. Плотоядный взгляд, который он явственно ощущал – прямо как призрачные, но омерзительно липкие прикосновения, – подсказывал, что ей и впрямь по душе будет держать его живым подольше. Да и к чему жертвоприношения той, кто и так легко может бросать по двору бывалых егерьш? У этой ведьмы была странная сила, ни в чëм не похожая на то, что обычно ожидаешь от проклятых ривалонцев. Что-то незнакомое, но пугающее своей мощью.

Что-то не складывалось… Но тяжко было собрать мечущиеся в голове мысли. Он ведь почти утонул, боль разрывает тело, но где же последствия, которые могли бы спасти его от общества ведьмы? Дышал слишком свободно, чувствовал себя слишком живым для того, кто хлебал воду полной грудью. Уж ему ли, уже видевшему утопленников, не знать, что творится потом с человеком, казавшимся на первый взгляд живым.

Ведьма медленно убрала ладонь.

– Надеюсь, мы поняли друг друга?

О, да, он понял.

Ведьма заглянула ему в лицо.

– Учти, я не желаю тебе зла. Но ты должен вести себя разумно. Ради себя.

Про зло в мировоззрении ведьм он знал хорошо. Ровно настолько, чтобы не обольщаться обещаниями его не причинять, ибо уничтожение тех, кто противится воле Матери – есть добро и милосердие. А потому молитва полилась из него сама. Он понимал, что ведьма может рассердиться всерьëз, но ничего с собой поделать не мог.

– Это тебя не спасет, псина, – произнëс Гримвальд.

Орвин предпочëл не услышать.